Белогвардейская печать в Керчи: хроника городской жизни.

   Октябрьский коммунистический переворот 1917 года обернулся для народов России страшной трагедией. Большевистская власть, вооруженная марксисткой теорией классовой борьбы, развязала братоубийственную Гражданскую войну, расколов российское общество на два противоборствующих лагеря: красных и белых. В период Гражданской войны 1918-1920 гг. в Керчи власть менялась не один раз. С 1 мая по 24 июня 1919 года Крым был занят войсками Красной армии, но Керченский полуостров оставался в руках белогвардейцев. Вооруженные силы Юга России в лице Добровольческой армии под командованием генерал-лейтенанта царской армии А.И. Деникина смогли удержать Акмонайский перешеек, несколько их кораблей стали на рейды в Керчи и Феодосии. К концу июня 1919 года весь Крым был очищен от большевиков.

   Сообщениям красной прессы о положении дел в стране и на фронтах противостоял другой поток информации, публикуемой в белогвардейской печати. Придавая важное пропагандистское значение прессе, генерал А.И. Деникин создал в структуре управления Добровольческой армией Осведомительное агентство, преобразованное затем в отдел пропаганды. В его подчинении находилось более 100 газет и журналов, выходивших в армейских частях и в городах, занимаемых деникинцами. Особое место в Белой армии занимали газеты общеполитического направления. В первую очередь – орган русской государственной и национальной мысли – газета «Великая Россия», издававшаяся в 1919 году в Ростове-на-Дону, которую редактировал В.В. Шульгин. В том же году в Полтаве выходила газета «Голос Юга», в Керчи – газета «Голос Жизни».

   В публикуемом ниже материале приведены отрывки из сообщений газеты «Голосъ Жизни, издаваемой в Керчи в 1919 году. В публикации сохранена лексика и орфография того времени.

   «Голосъ Жизни». Керчь, четверг 13(26) июня 1919 года, № 120. Год издания третий. Редакция газеты: ул. Воронцовская и Строгановская, дом Мазани.

   Сегодня в номере:

   На Екатеринославском направлении Кубанской дивизией взят Павлоград. Доблестные Марковцы подошли к Белгороду. Части Добровольческой Армии находятся в 15 верстах от ст. Джанкой и в 20 верстах от Симферополя.

   13-го сего июня в 12 часов дня в городском Свято-Троицком Соборе состоится панихида по безвременно погибшему год тому назад безгранично обожаемом Шефе Генерал-Лейтенанте Сергее Леонидовиче Маркове.

   Панихиду совершит Высокопреосвященный Димитрий, Архиепископ Таврический и Симферопольский. Все, кому дорога светлая память Великого Сына изстерзанной Родины и жизнь и смерть отдавшего за счастье Ея, приглашаются присутствовать на названном богослужении.

Марковцы

   В Совдепии

   В Москве

   В настоящее время в Москве открыто говорят о последних днях существования советской власти. В городе чувствуется напряженное состояние, всюду порицают действия Советской власти, несмотря на запрещение выражать свое мнение.

   Москва представляет из себя военный лагерь: на самых высоких домах поставлены пулеметы для стрельбы по демонстрантам, на площадях стоят орудия. Кремль обращен в крепость. Малонадежные части увозятся из Москвы на фронт, а в Москву прибывают верные коммунистические части. Совнарком вместе с Лениным и Троцким собирались переехать в Харьков, но вследствие создавшегося непрочного положения Харькова, остались в Москве. Однако Совнарком в Москве чувствует себя далеко не в безопасности, что сквозит в его последних приказах, устанавливающих дежурство броневиков в Кремле и на площадях.

   Заявление Троцкого

   Из Москвы сообщают, что в заседании Совнаркома Троцкий указал на крупную ошибку советской власти в смысле приглашения столь незначительного количества китайцев в деле борьбы советской власти. В настоящее время эта сила является главным оплотом советской республики; к сожалению, она слишком незначительна и не может удовлетворить возрастающей потребности.

   Телеграммы.

   Ненависть к большевикам

   Екатеринодар. 10 июня. По имеющимся сведениям в окрестностях г. Харькова крестьяне разбирают железнодорожные пути и разрушают мосты, дабы не дать большевикам возможности эвакуировать находящееся в Харькове ценное имущество. Ненависть населения к большевикам достигла высших пределов и все слои населения с одинаковым нетерпением ожидают прихода Добровольческой Армии.

   Крестьянские «атаманы»

   Харьков. Вся Малороссия представляет собой какое-то море всевозможных волнений и восстаний против советской власти. Не говоря уже о Григорьеве, который захватил громадную площадь, действует силою шаек местных крестьян, уничтожающих советскую власть и коммунистов.

   Крестьянство смелее тем более, чем более разлагается красная армия, а теперь, когда боевая сила красноармейцев свелась до минимума, крестьянские «атаманы» растут как грибы. В районе Триполья действует атаман Зеленый, в Радомысле – Соколовский, в районе Борисполя – Нодков, в окрестностях Немана – Веселовский, в районе Чернобыля – Лазнюк. Движение идет под лозунгом антикоммунистов. Советская власть не в силах подавить все эти мелкие восстания – подавив одно, немедленно разрастается новое.

Местная жизнь

   Письмо в редакцию

   Милостивый Государь г-н Редактор.

   Не откажите в вашей любезности поместить в ближайшем номере вашей газеты следующее: «Прочитав в № 119 газеты «Голосъ Жизни» обращение к керченской буржуазии г-на В. Пуришкевича, мы, директор театра «Колизей», Н.С. Постников и группа артистов, играющих в названном театре, решили устроить в пятницу 14-го и субботу 15-го сего июня спектакли, большая часть сбора с которых будет отдана в пользу раненых, находящихся при дивизионном лазарете, помещаемся в Керченской мужской гимназии и надеемся, что широкие слои публики откликнутся на наш искренний призыв, уделив несколько рублей от достатков своих.

   Мы надеемся, что призыв В. Пуришкевича не останется и на сей раз гласом вопиющего в пустыне и не только буржуазия (которая обязана), но и рядовой обыватель внесет свою незначительную лепту в это великое дело.

   С глубоким уважением, доверенный дирекции г. товарищества артист солдат Е. Пахомов.

Хроника

   По инициативе группы лиц трудовой интеллигенции в Керчи организовался комитет по оказанию помощи раненым воинам Добровольческой армии, задача которого – дежурства в лазарете волонтерок – сестер милосердия, снабжение лазаретов бельем носильным и постельным, подушками и матрацами, кипяченой водой, мылом и проч. для осуществления каковой помощи комитет предполагает в самом ближайшем времени устроить неделю сборов вышеуказанных предметов. Кроме того, комитет предполагает организовать починочную и швейные мастерские.

   Комитет выделил из своей среды исполнительный орган в составе: Н. Ковалдиной, К.П. Васильевой, П.М. Федотова, Э.А. Дубосарского, Н.П. Канунникова, Соколова, Жантиевой. Комитет утвержден начальником гарнизона г.-м. Ходаковским. Прием пожертвований производится ежедневно в помещении женской гимназии с 4 до 6 часов вечера.

   11 июня на бульваре во время гулянья английским офицером с эскадры была прочитана полученная радиотелеграмма о принятии Германией всех условий мира, предложенных союзниками. После перевода прапорщиком Ночвиным радио, публика устроила английским офицерам овации.

   Управляющий делами комитета по выдаче пособий генерал Герасимов – принимает прошения от 9 до 12 часов утра, ежедневно, исключая праздничных дней, в гимназии О.А. Машкиной.

   Городская Управа уведомила Начальника санитарной части, что у нее имеется запас фуражек, приготовленных для местных лазаретов. Поэтому выздоравливающие чины Армии могут являться в управу за получением их.

   Заседание. В четверг 26 июня с. г. в 5 часов дня в помещении Городской Управы состоится заседание финансово-бюджетной комиссии для рассмотрения текущих срочных вопросов.

   Из-за отсутствия денег Управа в настоящее время до разрешения в благоприятном для города смысле ходатайства о займе или ссуде, лишена возможности принять на свое содержание земский арестный дом.

Инфекционные заболевания. В городской больнице больных возвратным тифом 33, сыпным – 22 человека.

Публикацию подготовил Федор Савчук.

БЕЛОГВАРДЕЙСКАЯ КЕРЧЬ: 1920 год.

Елена Зелинская

   В 2012 году в издательстве «Художественная литература» (г. Москва), вышел документальный роман Елены Зелинской «На реках Вавилонских». В этой книге все события и персонажи реальные. Диалоги, переданные языком белогвардейских мемуаров, перемежаются с исторической справкой энциклопедий. В одной из глав романа описаны события, происходившие в Керчи в 1920 году, когда Крым от натиска красных защищала Русская Армия генерала П.Н. Врангеля. В Керчи в это время размещалось Корниловское военное училище. Автор рассказывает о жизни молодых юнкеров, в чьих судьбах переплелись непростые события того времени.
   23 апреля 1920 года главнокомандующий Вооруженными Силами Юга России генерал-лейтенант А.И. Деникин собирает совещание и приказом № 2299 назначает своим преемником генерал-лейтенанта барона П.Н. Врангеля. Новый командующий проводит переформирование. ВСЮР переименовывается в Русскую Армию. Теперь она состоит из пяти корпусов. Корниловское военное училище расквартировывается в Керчи.
   Денег было не особенно много, прямо скажем, почти совсем не было. Вывернув карманы, молодые юнкера Корниловского училища и их спутница, сестра милосердия Ксения Шишко, пересчитали колокольчики – купюры с изображением Царя-колокола:
   - На обед в «Поплавке» хватит!
   Саша Альбов, неунывающий одессит, держался значительно и с друзьями разговаривал как старший. К тем же восемнадцати годам он был опытный боец: на броненосце «Генерал Дроздовский» нес охрану ставки Деникина, с командой бронечастей прикрывал эвакуацию армии из Новороссийская и на последнем транспорте «Николай» уходил вместе с юнкерами. Костя Котнев, кареглазый красавец-ингуш, и Володя Троянов, стриженный наголо после недавно перенесенного дифтерита, коренной керченец – не просто друзья, а боевой расчет пулеметной команды…
   По Воронцовской, четко отбивая ногою, возвращались с парада полки – марковцы, дроздовцы, алексеевцы. Бодрые песни и молодцеватый вид добровольцев создавали атмосферу воодушевления и приподнятости духа… Друзья свернули на базарную площадь т спустились к Александровской набережной. Жизнь в Керчи была, как никогда, оживленной и пестрой. У одного прилавка могли столкнуться московская графиня и бородатый казак; путая наречия, втюхивали товар и греки. Энергично как моторные катера, рассекали плечом толчею офицеры. Настоящих «буржуев» было мало; но те, у кого водились деньги, не задерживались – уезжали за границу, чтобы там выждать, чем закончится заваруха.
   Город наполняли беженцы, семьи добровольцев – люди без средств, без постоянной крыши – они ютились в казармах, ночевали в товарных вагонах на станции. Как-то приспосабливались, открывали мастерские, «чашки чая», давали концерты. Продуктов не хватало, тиф косил людей без разбора чинов и званий. По улочкам, опоясывающим гору Митридат, ползли мрачные слухи сплетни, искали виновных в неудачах армии; осуждали предателей-англичан, предложивших переговоры с большевиками…
   Терраса «Поплавка» открывала вид на Босфорское царство – раскопанные на склоне горы Митридат археологом Карлом Думбергом стены античного города.
- Судьба несчастного полумифического Митридата Великого всегда вызывала во мне чувство симпатии и интерес, а сейчас думаю, что есть в ней аналоги и снашей планидой, - задумчиво произнес Владимир. – Мы. Русские антикоммунисты, на две тысячи лет позднее также нашли в Крыму убежище и так же как царь Понта и Босфора, собираемся здесь силами для новой борьбы.
   - И нашим мечтам так же не суждено сбыться, и мы также потерпим поражение? – задиристо спросил Костя. – Крым практически превратился в осажденную крепость. Большевики освободят силы на польском фронте и одолеют нас.
   - Любой исход возможен, - опередил друга с ответом Саша Альбов, - но наша линия поведения основана не на расчетах, а на полной неприемлемости советской власти. Мы никогда не примиримся с тем, чтобы уступить свою страну варварам. Мы в осажденной крепости? Мы обречены? Значит, больше чести! Значит, будем защищать Россию до последней пяди, как крестоносцы Святую землю…
   Заложив руки за спину, полковник Магдебург неторопливо двигался вдоль строя. Рота, вернувшаяся со стрельбища, выстроилась перед вечерней зарей на осмотр. Амуниция тщательно пригнана, оружие вычищено. Потертые защитные штаны, желтые английские ботинки с высокой шнуровкой, выцветшие рубахи. Загорелые безусые лица. Жестко держат винтовки обветренные руки.
   От знаменитого с Крымской войны форта Тотлебен, где проходили полевые учения, идти не близко. На обратном пути сбились с шага: устали, размякли на нестерпимой жаре, повесили носы. Скомандовал: «Песенники, вперед!».

Такая песня была в Красной Армии.  Смело мы в бой пойдем.

   Знал полковник, что юнкера едва держатся на ногах после строевых занятий, что во время лекций у них от голода кружится голова. Делил с ними жидкий суп с перловкой – «шрапнелью», как называли ее в училище, трясся в тифозном ознобе под серым больничным одеялом, на изрешеченном учебными окопами поле перед керченской крепостью брал укрепления. – Не спеши! Реже шаг! Рядами! Вторая рота, ложись! – и падал вместе со всеми, и поднимался на ослабевшие после сыпняка ноги, и снова бежал. За восемь месяцев надо было пройти нормальный двухгодичный курс.
Григорий Трофимович остановился, придирчиво осматривая личный состав. Каждый из юнкеров не старше его дочери. Им бы студенческие фуражки носить да к папе с мамой на дачу за грибами ездить… Но где папа и что с мамой… У Альбова семью дважды ЧК забирала, чудом спаслись от расстрела, бежали в Болгарию, у Павлова отца, морского офицера в Севастополе матросы растерзали, мать Троянова вместе с младшими детьми забили прикладами…
   Небольшие казарменные комнаты вплотную уставлены грубо сколоченными топчанами, на них тюфяки, набитые соломой. Душно. По ночам, отодвинув доску в заборе, бегали купаться. Море в темноте дышит, шуршит камнями. Жутко и весело. Удирали с лекций – самотеком. Иногда кто-нибудь из офицеров придет проверить в казенное время, заметит в волнах знакомую стриженную голову, рукой махнет – давай вылазь! – но дальше замечаний дело не пойдет. Водили купаться и официально, строем и с трубачом. Скучно, но все равно здорово. Публика в купальных костюмах: дамы в длинных полотняных рубахах, барышни в заграничных трико, а гарнизонные офицеры – так те просто перевязаны полотенцами, как набедренными повязками. По воскресениям на толкучке норовили выменять, что осталось, на жирные чебуреки, которые татары жарили на мангалах, или на американский попкорн, новинку сезона, весело подпрыгивающий на больших сковородах. Дружили с молодыми офицерами-алексеевцами, до полуночи засиживались с ними у самовара, пели под гитару «Виверлея», гуляли по набережной вдоль валов, знакомились с барышнями – но к то хотел связывать свою судьбу с бездомным добровольцем?..
   В конце июля первый батальон Корниловского училища выступил из Керчи и занял посты у Еникале. По едкой, раскаленной на солнце пыли, мимо дач и запущенных садов потопали юнкера на самый край Керченского полуострова, в заштатный городишко, где всех достопримечательностей – полуразвалившаяся крепость, аптека да почтовое отделение с телефоном. Одиннадцать дней монотонной строевой службы: охрана пустынного, без единого дымка на горизонте, побережья, патрули вдоль Екатерининской улицы, ночные дежурства на маяке… Остальное время проводили на пляже, купались, загорали, наслаждались по-детски нежданно-негаданно выпавшим покоем …
   Солнце еще не взошло, золотистый край его едва показался над горизонтом, и блестящая дорожка начала разбег по водной глади, а город ожил, зашумел, задвигался.
   Несут с пристани ночной улов рыбаки, гремят бидонами, разгружая тележки, хмурые молочницы, понукают сонных лошадей извозчики. Вприпрыжку бегут мальчишки, юркие, загорелые, маршируют, стараясь попасть в ногу с колонной юнкеров.
   Пропилеи, ограждающие гору Митридат от чрева Керчи – Предтеченской площади, как ворота времени открывают путь в Пантикапею, столицу Боспорского царства.
   Юнкера шагают по широкой каменной лестнице, по знаменитым ступенькам, число которых – 214 – знает наизусть каждый керченский школьник, разделяются на две колонны на террасе. Площадка на парапете второго пролета замусорена. Летят обрывки газет, которые служат ночью одеялом для бездомных босяков. На верху холма – каменное кресло. На нем денно и нощно ожидал Митридат Великий, до боли в глазах всматриваясь в горизонт, тугие паруса римских галер. Лестница доводит батальоны до просторной террасы. Фасадом к заливу стоит на ней военная церковь, ее величественный портик, могущий вместить весь гарнизон города, как называют его керченцы – Тезеев храм.
   Юнкера щеголяют в новых фуражках и белых гимнастерках – все керченские портные, не покладая иглы, трудились по случаю прибытия в город главнокомандующего. Да вот и он сам. В кубанке, делающей его еще выше, окружен конвоем, офицерами штаба, гарнизонным начальством. Снял фуражку, нервно вытирает платком бритую голову комендант Керчи генерал фон Зигель, похохатывает чернобровый красавец Улагай, любимец казаков, хмурится, теребит седеющую испанскую бородку генерал Черепов. Присоединяется к группе генералов и начальник училища Тарас Михайлович Протозанов, сверкают медали, надетые на молебен по случаю Кубанского десанта.
   На Приморско-Ахтарский десант возлагали особые надежды. Разведка доносила, что на Кубани борются с большевиками разрозненные отряды. Врангеля уверяли, что двигаясь среди сочувственного населения и присоединяя повстанцев, удастся захватить сердце Кубани – Екатеринодар. Главные силы десанта планировалось высадить в районе станицы Приморско-Ахтарской, затем быстро двинуться к железнодорожному узлу у станции Тимашевской, и, базируясь на ней, захватить Екатеринодар.
Небольшой десант высаживался между Анапой и Новороссийском, с тем, чтобы отвлечь силы красных с главного направления.
   Солнце сияло в зените, раскаленное, белое. Ни единого облачка. Жарко, душно. Оставив за спиной легкий гул, пение и шорох, Григорий вышел из храма. На рейде Керченского пролива покачивались суда, прибывшие из Севастополя для десанта – ледоколы «Гайдамак», «Всадник», черная головка подводной лодки, канонерка «Георгий»; сновали без устали фелюги, катера, большие баркасы под парусами. По круговым террасам, подкрепленным снизу контрафосными стенами, спиралью спускались по склону горы домики, оплетенные виноградными лианами.
   Прямо перед ними в солнечной пелене лежала Кубань. Два рукава Керченского пролива охватывали ее с двух сторон. В изумрудных водах, между Европой и Азией. Видимая и недосягаемая. Солнце резало глаза: солнце, яблоневый сад, пятнистые тени; дети играют в серсо…
   Юнкера гурьбой вываливаются из храма. Костя Котиев что-то доказывал на ходу артиллеристам Мише Дитмору и Володе Зелинскому, напирая на них и яростно вскидывая руки. Володя лениво щурил на солнечный свет свои цыганские глаза, а Миша высоко закинув голову, с наслаждением пил теплую фруктовую воду. Москаленко выскочил следом, наскоро перекрестился и оглядел двор, как будто выискивая кого-то…
   Костя согнулся чуть ли инее три погибели и заглянул вниз, на набережную. Внизу ничего особенного не происходило: цокали экипажи, бабы в белых платках волокли корзины с овощами, зеленели ровные кружки деревьев, в сторону казарм двигалась первая рота. Костя вытянул шею, пытаясь проследить направление взгляда полковника, и даже привстал на цыпочки:
   - Что он там видит, Геннадий Борисович?
   - Как что? Империю! – Москаленко бросил цигарку и широко очертил дугу загорелой крепкой рукой. – Смотри, с этой горы видна вся империя, от Азии до Европы.
   Горизонт горел, и в солнечном мареве уходила от них, уплывала, погружалась, как Атлантида, в изумрудные воды Керченского пролива Российская Империя.
Утром, после наспех проведенной литургии, юнкеров причастили и выстроили на плацу.
   - Господа юнкера! – обратился к батальону начальник училища Протозанов. – Поддержим традиции и честь Русской Армии! – Тарас Михайлович замолчал, будто сбился, и продолжил негромко: - Не бойтесь смерти. Смерть в бою – это как объятья любимой женщины, - голос его дрогнул, и стало видно, что генерал едва справляется с душившими его слезами.
   Из соображений секретности погружались у причала в Керченской крепости. Отряд особого назначения под командованием генерала Черепова, состоящий из офицерского взвода керченского гарнизона, нескольких десятков спешенных черкесов и четырех рот Корниловского училища – всего 500 человек – был посажен на две десантные баржи у ледокола «Всадник» и вооруженный артиллерией пароход «Гайдамак» в сопровождении подводной лодки.
Керченский пролив тих, почти не качает. Жарко, все разделись, сидят на палубе, не расходятся. Раскинув крылья, кружит над баржей печальная, торжественная песня:

   На рассвете отряд высадился южнее мыса Утриш, между Анапой и Абрау-Дюрсо, у крутых острогов хребта Семисам, сплошь покрытых лесом и кустарником. Выгрузив снаряжение и продовольствие, батальон разбил лагерь в ущелье. Под нажимом десантников и под обстрелом с моря красные поспешно оставляли станицу за станицей.
   Ночью колонна красных из Абрау-Дюрсо выходит к морю в тыл отряду. Юнкера теряют и снова отбивают лагерь и пленных. Пять дней идут бои. Против десанта сосредоточены четыре полка, на соединение с ними двигается конница, - а это значит, что большие силы отвлечены от частей, которые атакуют десант Улагая на Таманском полуострове. Генерал Протозанов приказывает отряду отойти к морю, к базовому лагерю и организовать круговую оборону. Красное командование отдает своим частям распоряжение идти в наступление и уничтожить десант…
   Юнкера отбивают атаку за атакой винтовочным и пулеметным огнем. Первый заслон – Костя Котиев и Володя Троянов – закрывают отряд. Железо свистит над головой, мимо ушей, впивается в песок прямо у лица. Около ствола столько гильз, что не видно и самого пулемета. Красные идут так густо, что прицел не нужен, и хорошо, потому что грязь и пот заливают Косте глаза, треск стучит в ушные перепонки, в затылок, в виски, и он не слышит слова, которые кричит Троянов, беззвучно раскрывая рот, и только видит, как тот медленно перекатывается на спину, и под стриженной головой вырастает черное мокрое пятно.
   - Ты можешь ползти? – напрягается Котиев, чтобы перекричать стук, свист, разрывы, но не слышит ответа, и не шум заглушает его, а страшная тишина.
   - Дышать, больно, - бормочет он и утыкается лицом в горячий серый песок.
   - Альбов, - кричит полковник Магдебург, - пулеметный расчет у первого заслона замолчал! Прикрывай брешь!
   Отплевываясь от песка, Саша ползет к пулемету. Бережно снимает теплые Костины руки с наводки и припадает к прицелу. Рядом стонет Троянов.
   - Терпи, Володька, - яростно орет Альбов, - терпи, даже перевязать не могу! Смотри, их сколько прет! Если эта сволочь прорвется, они всю роту перережут!
   Пуля прошивает руку. Закусив губу, чтобы не потерять сознание, портупей-юнкер Альбов продолжает расстреливать наступающие цепи.
   - Корабли! Корабли! – вопит дозорный, и, выскочив из-за валуна, трясет над головой винтовкой.
   … Блестящие на солнце орудия «Гайдамака» развернулись и открыли огонь. Первый снаряд упал в воду, поднимая столб воды и песка.
Григорий поднялся, стряхивая прилипший к мокрой гимнастерке песок, и махнул фуражкой:
- Рота, к бою!
   С парохода присылают приказ генерала Черепова: «Погрузиться на суда». На судно грузят раненых и черкесов, юнкеров – на баржу. С ревом «Гайдамак» дает ход, буксирный трос натягивается и рвется. В тишине слышна команда начальника училища:
   - Вперед, на старые позиции!
   Юнкера, теснясь, сбегают по сходням. Визжит снаряд, брызги водяной короной взлетают прямо у трапа.
   - Господа! Кто умеет плавать, прыгай в воду!
   Усмехнувшись, Геннадий Москаленко кладет руку на эфес: - Офицер должен быть впереди с шашкой! – и, поджав ноги, жухает в воду. Юнкера прыгают за ним.   Москаленко плывет, загребая левой рукой и высоко держа над головой шашку. Пули не слышно, только видно, как он скрывается под водой, и красное пятно еще несколько секунд обозначает место его смерти…
В ночь на 11 августа «Гайдамак» возвращается за ними и привозит приказ: отряду высадиться на полуострове Тамань и идти на поддержку частей Приморско-Ахтарского десанта.
   12 октября Советская Россия подписывает перемирие с Польшей, после чего на Южный фронт перебрасываются армейские части с севера. 28 октября Красная армия объединяется с «Зеленой армией» Нестора Махно. Врангель поднимает всех, кто может носить оружие, - юнкеров, артиллерийскую школу, свой личный конвой и бросает на прикрытие Чонгара. Конница Барбовича разбивает конные дивизии красных, и врангелевцы сжигают за собой мосты в Крым. Однако Врангель теряет всю Северную Таврию, а Русская Армия сокращается на пятьдесят процентов за счет убитых, раненых, обмороженных.
12 ноября Главнокомандующий Русской армией генерал Врангель подписывает приказ об эвакуации.
   Колокольчики падали в цене с каждым часом, и надо было удивляться оптимизму спекулянтов, продававших товары уходившей в неизвестность армии.
Собрав последние купюры с колоколом, Митя Николаев и Володя Зелинский купили связку копченых скумбрий. У вокзала наткнулись на два товарных вагона с теплым хлебом, который раздавали всем отъезжающим, набрали с запасом, на всех. На интендантском складе, наполовину растащенном, раскопали коробку душистого желтого табаку и новые английские вещмешки. Сгибаясь, по очереди волокли добычу в казармы.
   Ночь светла и оживленна, как день. Горят склады, гудят автомобили, грохочут сапоги, мечутся некормленые лошади, стреляют, кричат, тащат.
   С утра, слава Богу, потеплело. В сизом полумраке рассвета безнадежной вереницей тянутся повозки, ломовики, обозы. Кажется, весь город едет. Как тени, всходят на трап и исчезают в трюме люди с чемоданами, тележками, детьми на руках. Тифозные больные с почерневшими губами, раненые на костылях, со сползшими бурыми бинтами, сестры, доктор с понурым мясистым носом.
   Транспорт «Россия», прибывший в Керчь из Константинополя, ждет на рейде. Воют сирены. Вдоль пристани строятся юнкера. Белые гимнастерки, за плечами винтовки. Передают друг другу слова Врангеля: «И героям есть предел»…
   Володя Зелинский с желто-синими отеками под глазами. Вещей нет, сверток с грязным бельем и книжку бросил в шлюпку. У Мити Николаева дергаются губы.
   На Царской пристани полковник Магдебург руководит погрузкой. Пешим порядком приходит из Феодосии Первая дивизия кубанцев. Грузятся казаки генерала Абрамова, терские части. Баржи переполнены сверх всякой меры. Наконец, снимают последние юнкерские заставы. Покидав мешки с мукой и салом в шлюпку, юнкера садятся на весла. В расстегнутом френче курит на корме генерал Протозанов. Зло бросает папиросу, и, подтянувшись рукой за перекладину, вылезает на пристань.
   Протозанов прыгает в накренившуюся шлюпку. Юнкера налегают на весла, скрипят у ключины, и, не решаясь заговорить, смотрят они на удаляющийся берег, одинокую фигуру офицера с золотыми погонами на Царской пристани, дальнейший пожар, набережную с хоженными-перехоженными аллеями,античный портик Тезеева храма и громадину Митридата, медленно сливающуюся с дымкой.
   На 126 кораблях из захваченной большевиками России было вывезено 145 693 человека, из них около 100 000 гражданских беженцев…
   Быстрая южная ночь навалилась на город, как тать. Эскадра ушла. Миноносцы, канонерки, шхуны, лодки, рыбачьи баркасы – все, что могло взять на борт беженцев, отчалило от пирсов. Кругом темень: единственную городскую электростанцию отключили еще до переворота. В обычное время керченские улицы освещались кованными керосиновыми лампами, подвешенными над крылечками богатых домов, но где теперь богатые дома и где их хозяева?
   На набережной жгут костры, огненные мухи кружат над языками пламени, и пучок света выхватывает из мрака страшные, дикие лица. Вдруг вынырнет из белесых клубов тумана человеческий силуэт, метнется в сторону и исчезнет, сольется снова с всеобъемлющей мглой. Надвинется громадный угол дома, остов неизвестно куда ведущей лестницы и пропадет, как не бывал. Не видно ни моря, ни горы, какая гора – руку протянутую не разглядишь. Запах прелых листьев мешается с грязью, с промозглой морской сыростью, едва различим плеск волны о деревянную пристань и больше ничего, словно влажный мрак проглотил и видимость, и звуки.
   Григорий шел по Александровской набережной, не замечая, как мелкая морось колола щеки, лоб, не чувствуя озноба, не слыша смутный гул подступающей конницы.
   В щели закрытых голубых ставней мерцал язычок свечи. Он открыл дверь в узкий коридорчик, наощупь сунул ключ в скважину и вошел в темную комнату. Не снимая шинели, опустился на скрипнувшую пружинную кровать, и, опершись локтями на колени, уронил в ладони мокрое лицо.
   Через два часа в Керчь вошли красные…
   За столом, в небольшом кабинете, где еще вчера располагалась канцелярия училища, сидел чернявый комиссар в тужурке, перепоясанной солдатским ремнем с кобурой. В углу, у сейфа, зияющего дырой с покореженными краями, валялись бумаги.
   Комиссар ткнул пальцем в лежащую перед ним разграфленную страницу: «Заполняйте опросный лист. Фамилию, чин, должность в бывшей царской армии, происхождение, - и хмуро добавил, - разборчиво пишите, а то марают тут, ни черта не разберешь…».
   ригорий Тимофеевич расписался на обратной стороне анкеты и протянул ее комиссару:
   - Я могу идти?
   Он поднялся, отодвинул стул, и взглянул в окно, прежде заслоненное от него черной кожаной тужуркой. Железный засов закрывал ворота, а вокруг казармы двойным плотным рядом стояла колючая проволока. За его спиной открылась дверь, и он услышал, как лязгнул затвор.
   Глядя мимо полковника, чернявый выкрикнул:
   - Дежурный! Всех задержанных офицеров этапным порядком – в тюрьму. Сдашь по списку…
   К Сафоновым пришли рано утром.
   - Изъятие излишков у буржуазии, - объявил с порога коротконогий еврей в серой смушковой шапке. Из-за его плеча, нетерпеливо переминаясь, выглядывали красноармейцы.
   - Распоряжение ревкома, - комиссар потряс в воздухе сложенной вдвое бумагой и, покончив таким образом с формальностями, махнул рукой. – Приступай, ребята!
   В мешки летели одеяла, простыни, пальто, ложки, сапоги, валенки, серый пуховой платок. С головой залазя в распахнутые шкафы, тащили с плечиков платья, уважительно щупали чесучевые кальсоны, гогоча, растягивали на растопыренных пальцах дамское белье. Покрутив на свету сережки с круглым изумрудным камешком, комиссар прибрал их в нагрудный карман…
   По указанию председателя Реввоенсовета Льва Троцкого в Крыму была организована «тройка», наделенная особыми карательными функциями с неограниченными полномочиями. В нее вошли: венгерский эмигрант, председатель Крымского ревкома Бела Кун, секретарь обкома партии Розалия Землячка и чекист Фельдман. Первым шагом было опубликование приказа всем, кто добровольно сложил оружие, пройти немедленную регистрацию для легализации своего положения. Когда списки были составлены, началось «изъятие» и массовые расстрелы. В каждом крымском городе расправы имели свои собственные черты. В Феодосии закладывали основы советского планирования: положено было расстреливать по 120 человек в день, убитых сбрасывали в старые генуэзские колодцы…
   В Севастополе и Балаклаве вешали сотнями, для этих целей использовали столбы, деревья и даже памятники. В Алупке расстреляли больных из земских санаториев. В Керчи устраивали «десант на Кубань», то есть вывозили в море на барже несколько сони связанных людей и затапливали судно.
Уже 8 декабря уполномоченный ударной группы товарищ Данишевский докладывал начальству: «Задержанных в Керчи офицеров приблизительно 800 человек, из которых расстреляно около 700 человек, а остальные отправлены на север… В настоящее время приступаю к регистрации бежавшей с севера буржуазии».
Военные, священники, гимназисты и гимназистки, ветеринары, портовые рабочие, татары, черкесы, мусульмане, журналисты и земские деятели, казаки, профессора, крестьяне, агрономы и кооператоры, анархисты, зеленые, махновцы, толстовцы, старики, женщины с грудными младенцами …
    По неполным данным, жертвами красного террора в Крыму, который называли тогда «всероссийским кладбищем», стали 120-150 тысяч человек.

Елена Зелинская