Я уже майор милиции, начальник следственного отдела УВД г. Керчи. Раз в месяц все следователи, обязательно в милицейской форме, ездят в следственное управление, в г. Симферополь. Домой возвращаемся обычно поздним вечером. По традиции, вопреки жёсткому указанию милицейского руководства и партийных органов, идём ужинать в ресторан. Чтобы не раздражать различных чиновников своей недисциплинированностью, едем в ресторан "Горняк," расположенный в отдалённом районе города, в посёлке Аршинцево. Там мы заказывали лёгкий ужин с парой бутылок сухого вина. Под живую музыку небольшого оркестра мы вели неспешный разговор, вспоминая все перипетии совещания. У мужиков такая традиция, даже на отдыхе, говорить о работе. Поступает предложение поговорить о женщинах. Все дружно соглашаются. Но через незначительное время все возвращаются к разговору о расследовании уголовных дел. И так как мы в форменной одежде, то, разумеется, о танцах не может быть и речи. Уж слишком это выглядело бы вызывающе. Да и неизвестно, решилась бы какая-нибудь девушка танцевать с ментом. Мы могли только рассматривать танцующих и слушать музыку.
   Через несколько столиков я вижу самую дорогую путану нашего города. Она продаёт своё роскошное молодое тело только за валюту, которую тогда в Керчи имели лишь моряки загранплавания. Ольга от своих подружек по ремеслу отличалась шикарной импортной одеждой, которой тогда в магазинах не было в помине. Я называю её настоящее имя, потому что несколько лет назад после очередной пьянки она умерла прямо под забором городского рынка. С возрастом, потеряв добрую половину зубов, и покрывшись сетью глубоких морщин, Ольга превратилась в старуху, которая мужчинам стала не нужна. Появилась замена из молодых длинноногих девиц. Не стало мужчин, не стало денег. А, значит, и нормальной еды, что быстрее сводит в могилу. На ней была ношенная -переношенная когда-то модная "фирма." Стала пить так крепко, что иногда не доходила до квартиры, и падала на землю там, куда доползала. Я иногда встречал её в городе в таком состоянии. Она говорила, что с годами я почти не изменился, а она превратилась в старуху. Чтобы хоть как-то поддержать Ольгу, я говорил, что помню её такой, от лучезарной улыбки которой и голубых глаз с искринкой, невозможно было отвести глаз. Мужчины балдели от её стройной фигуры с точёнными ногами. Мои воспоминания её нисколько не трогали.
   В тот вечер на Ольге было из модного тогда панбархата чёрное удлинённое вечернее платье. На ногах высочайшего класса туфли красного цвета на высокой шпильке, конечно, импортного производства. На лице неброский, умело подобранный макияж. Да ей и не надо было особо разукрашивать данную от природы красоту лица. Кто не знал, чем занимается Ольга, мог принять её за студентку из богатой семьи. Это потому, что на ней не было налёта вульгарности, присущей девицам своеобразной профессии. Ольга заметила меня. Она легко улыбнулась, показав свои плотно прижатые друг к другу жемчужные зубы. По своей любимой привычке послала мне воздушный поцелуй. Я ответил кивком. Через какое-то время оркестр неожиданно заиграл мою самую любимую песню - "Здравствуй, чужая милая, та, что была моей." Обычно эту песню мне исполняли хорошо знакомые ребята-оркестранты ресторана "Керчь," когда в него захаживал. А здесь эта песня оказалась приятным сюрпризом. Она погрузила меня в прошлое, когда я слушал, как её прекрасно исполнял с замечательным баритоном эстрадный певец Николай Щукин. Я до сих пор храню его фотографию с автографом. Из далёкого прошлого меня возвратило лёгкое прикосновение к моему погону. Ольга низко наклонила лицо, и не моргая, глядя мне в глаза, тихо, но чётко проговорила: "Твою любимую песню заказала я. Очень прошу станцевать со мной. Сейчас на меня все смотрят. Моя профессия поставлена на карту. Если ты откажешь, я за себя не ручаюсь." Мои верные подчинённые тут же встрепенулись как орлы, готовые ринуться в атаку на путану, защищая мою честь. Но мой ответ их обескуражил: "Ольга, я сам хотел именно тебя, как самую красивую женщину в ресторане, пригласить на танец под эту чудесную музыку. Но ты, увы, опередила меня."
   Мы присоединились к танцующим. Господи! Какой это был танец! Ольга танцевала божественно, максимально прижавшись ко мне. Но это было сделано так грациозно и мило, что совсем не было похоже на вызывающее прилипание. От её тела всё время шло какое-то необъяснимое манящее тепло. Она с ног до головы была пропитана красивой эротикой. Это невозможно было не почувствовать. Её ритмичные,мягкие, плавные движения с едва заметным покачиванием бёдер в такт музыке, завораживали. А слегка влажные губы, прижатые к моему уху, шептали что-то ласковое, нежное и печальное, как сама музыка. Я забыл, что в форме работника милиции танцую с путаной, которую в ресторане знал весь обслуживающий персонал и все завсегдатаи. Я держал в руках необыкновенно красивую молодую женщину, не сводившей с меня своих чудных глаз и не переставая чему-то улыбаться. Мы оба растворились в музыке и танце, никого не видя вокруг себя. Казалось мы были одни в мире музыки и ритмичных движений молодых, крепких, здоровых тел. Когда вдруг оборвалась музыка, увидел, что, видимо, все давно перестали танцевать и, образовав круг , в котором оказались мы с Ольгой, с нескрываемым любопытством смотрели на нас. Ко мне возвратился слух, и я услышал дружные аплодисменты. Нам бойко хлопали в ладоши не только многочисленные посетители ресторана, но и его работники, даже повара, бросившие кухню, чтобы увидеть, как танцует проститутка с работником милиции. Я проводил Ольгу до её столика, искренне поцеловав её тонкие ухоженные пальцы, от которых исходил восточный аромат сандалового дерева. В глазах Ольги я увидел слезинки, в которых отражались и искрились огни ресторана. Слезинки были похожи на маленькие бриллиантики, переливающиеся всеми цветами радуги. Я понимал, что это были слёзы благодарности. Понял, что путана - прежде всего женщина, которой в глазах окружающих хочется быть хорошей. Доказать, что она не презираема теми мужчинами, которые не покупают любовь за деньги. Потому она пригласила меня на танец.
   За нашим столиком стояла гробовая тишина. Мои коллеги явно нервничали и переживали за меня. Я их успокоил: "Всё в порядке, ребята. Главное-мне впервые в жизни аплодировали за танец и, скорее всего, это будет единственным случаем в моей жизни." Так оно и было. Видимо, потому, что мне больше не пришлось танцевать с путаной Ольгой.

 

 

 

    По милицейской службе приходилось часто встречаться с женщинами лёгкого поведения. Некоторые из встреч запомнились на всю жизнь. Как умел, три встречи изложил в своих опубликованных рассказах. В памяти сохранились ещё две встречи, о которых никогда не писал, так как они носят глубоко личный характер. Как-то о них рассказал знакомому журналисту. Он настойчиво порекомендовал их описать и опубликовать, изменив своё имя, и имя путаны. Я собрался с духом и написал рассказ о четвёртой встрече, не указывая своего имени. Имя путаны изменять не стал. Что из этого получилось, решать тем, кто прочтёт рассказ.

 

С глубоким уважением к читателям, И.Н.

ЧЕТВЁРТАЯ ВСТРЕЧА С ПУТАНОЙ.
(Любовь путаны)

 

«Любовь – это цветы нравственности; нет
у человека здорового нравственного
корня, нет и благородной любви».

В.А.Сухомлинский, педагог (1918 – 1970).

   Второй год, из-за большой нагрузки в следственном отделе, мой отпуск не совпал с отпуском жены. Как правило, в летнее время сотрудников, от рядового до начальника управления милиции, отдыхать не отпускали, за редким исключением. Это связано с тем, что за счёт приезжающих граждан покупаться в море, резко увеличивалось число жителей нашего небольшого приморского городишки. Вместе с отдыхающими приезжали всех мастей представители преступного мира, большинство из которых были гастролёрами. Это приводило к росту преступности, что ложилось тяжёлым бременем для всех служб милиции, в том числе, на следственный аппарат. Уголовные дела сыпались, как из рога изобилия. Следователи уходили домой глубокой ночью, забыв, что есть выходные дни. Некоторые оставались работать до утра, заканчивая расследование по делам, по которым истекал двух месячный срок расследования.
   На время отпуска жену отправил с дочкой отдыхать в Одессу, где проживали её родители, клятвенно заверив, что не буду голодать в её отсутствие. Она по телефону каждый раз мне напоминала, что я обязательно на первое должен себе готовить супы, дабы не заработать язву желудка. Без предательской дрожи в голосе я её уверял, что только так поступаю ради здоровья. На самом деле, обходился дома бутербродами, запиваемых чаем или кофе. Часто их брал на работу, чтобы, экономя время, в обеденный перерыв не бежать в столовую. Иногда поздно вечером заходил в ресторан, расположенный в центре города, где моя хорошая знакомая, жена друга детства, Юлия, оставляла что-нибудь из первых дневных блюд. О своём посещении ресторана я предупреждал её по телефону. Мне надо было хорошо покушать за целый день, и попытаться в галдящий и чадящей сигаретами массе отдыхающих, хотя бы на пару часов отключиться от работы и от мыслей об уголовных делах.
   Со стороны интересно было наблюдать за танцующими парами и целыми группами, в которых каждый танцевал сам по себе, бойко размахивая руками, пытаясь что-то изобразить выделываемыми кренделями плохо слушающимися, от изрядно выпитого спиртного, ногами. Мужчины во всю старались понравиться своим партнёршам, или завладеть вниманием представительницей прекрасного пола, сидящей с томным взглядом за соседним столиком. Женщины постоянно следили за причёской, притрагиваясь к ней обеими руками, и наигранно поправляли декольте, якобы отправляя непослушную грудь на своё место. Гремящая музыка ещё сильнее разгоняла возбуждённую кровь, отчего потные лица извивающихся и подпрыгивающих тел становились красными с выступившими обильными каплями пота. Когда заканчивалась музыка, танцующие приходили в себя, пытаясь восстановить дыхание и чинно направляясь к своему месту. Мужчины галантно держали под локоть, громко и многозначительно хихикающих дам. Но стоило музыке заиграть, как все разворачивались и мчались к танцевальной площадке, чтобы снова утонуть в угаре не-то танца, не-то пляски. Такое веселье длилось до закрытия ресторана. Многие, едва работая языком, требовали от оркестрантов продолжить праздник, стараясь смятую купюру засунуть в карманы их эстрадных костюмов.
   Я хорошо знал всех официанток и музыкантов, так как мы выросли в одном городе. К тому же, многие ребята из оркестра принимали участие в художественной самодеятельности милиции. Зная, что я очень любил песню «Здравствуй, чужая милая та, что была моей,» при моём появлении в ресторане они взмахом рук под барабанную дробь ударника дружно меня приветствовали, и тут же начинали играть и петь эту песню. Я был очень благодарен ребятам за их внимание.
Чтобы мне никто не мешал своими ни о чём не говорящими беседами под пьяную лавочку, Юлия меня провожала к не ярко освещаемому дальнему столику, на котором всегда стояла табличка с надписью «Для администрации». Я старался сесть так, чтобы краем глаза видеть, что происходит в ресторане, а присутствующие по спине не могли меня узнать, потому что узнав, и думая, что я страдаю от одиночества, начинали уговаривать перейти за их столик, чтобы, как они, мог окунуться в настоящее веселье, поддерживаемое изрядным количеством спиртного.
В это раз я смог прийти в ресторан, не за долго до его закрытия. Встретившая меня Юлия, незамеченным впустила в ресторан через служебный вход. Последние танцы были в самом разгаре. Все отдыхающие, сталкиваясь друг с другом, отплясывали на танцевальной площадке. За столиками оставались те, кто самостоятельно не мог подняться из-за стола. Им оставалось пьяными глазами бессмысленно уставиться на танцующих, или, запрокинув голову на спинку стула, рассматривать узоры, потемневшего от копоти сигарет, высокого потолка.
   Сев за столик, сразу приступил к поглощению зелёного борща. Через пару минут передо мной, с украшенным разной зеленью гарниром из вкусно пожаренной хрустящей картошки, стояла общепитовская тарелка с котлетой «по-киевски». От напряжённой много часовой работы у меня побаливала голова. Лечиться решил, заказав сто граммов хорошего коньяка.
   Когда я принялся за второе, оркестр умолк, чтобы отдохнуть перед прощальными танцами. И тут я услышал громкий, обращающий на себя внимание, с хрипотцой от курения, женский голос, доносившийся из противоположного угла ресторана. Ошибиться я не мог, так как хорошо знал голос, принадлежащий городской путане Ольге, с которой был хорошо знаком с тех времён, когда я заканчивал десятый класс, а она была ученицей восьмого школы имени Желябова. Много утекло воды с тех пор. Мы выросли, повзрослели, много лет проживая в одном городе, каждый выбрав свой жизненный путь. Мы часто с Ольгой сталкивались в городе на наших коротких южных улочках. Иногда, как старые знакомые, по-дружески, долго разговаривали, ничего не скрывая друг от друга. Когда-то Ольга, внешне обаятельная красивая молодая женщина, всегда дорого модно одетая, была самой дорогой путаной. Она проводила время только с моряками заграничного плавания, которые с ней рассчитывались иностранной валютой. Однажды, когда она блистала среди своих товарок по ночному ремеслу, мне пришлось с ней танцевать в ресторане «Горняк», в который я приехал с ребятами нашего отдела после возвращения с совещания, проходившего в областном центре полуострова. Ольга заказала оркестрантам мою любимую песню и пригласила на танец, не обращая внимание на то, что я был в милицейской форме. Во время танца Ольга, нежно прижимаясь ко мне, впервые сказала, что я ей нравлюсь со школьной скамьи. Проходят годы, а чувства ко мне не притупляются, и, как ей кажется, при встрече со мной разгораются ещё больше. Я, как мог, постарался ненавязчиво перейти на другую тему, пытаясь её отвлечь от нахлынувших чувств и воспоминаний. Рассмеявшись ещё не прокуренным голосом, она спросила, догадался ли я, кто в школе, снаружи входной двери нашего класса, мелом постоянно писал «И + О = любовь»? Я сказал, что этой надписи я и одноклассники не придавали особого значения. Никто не ломал голову над тем, кто и зачем пишет. Все в классе и так знали, кто с кем встречается. Уборщицы, ругаясь, мокрыми тряпками смывали детскую надпись. А она появлялась снова. «Это я, будучи до одури в тебя малой девчонкой влюблённой, во время урока отпрашивалась в туалет, а сама незаметно подбегала к белой двери, быстро делала надпись цветным мелом, и возвращалась в класс,» - призналась нежным шёпотом Ольга. Потом вспомнила, как после одного случая, когда я её на руках отнёс для оказания помощи к медицинской сестре школы, она не спала несколько ночей. В своём дневнике она написала первое стихотворение. Так как его не забыла, то глубоко вздохнув, под печально раздававшуюся в зале музыку «о чужой, милой», продекламировала, не вытирая выступившие слезинки: «Раз меня не любишь, значит я умру. Ты меня погубишь. Но стремись к добру. Полюби другую, вспоминай меня. Я в земле тоскую, но и там любя». Услышав незатейливый детский стишок, меня разобрал смех, но я сумел себя сдержать, чтобы не обидеть взрослую девушку, так близко принимавшую к сердцу далёкое прошлое. Для разрядки обстановки, сказал, что хорошо помню, как её покалеченную, малую дурочку, относил к медсестре. В памяти сразу возник тот школьный день. Мы с ребятами десятиклассниками очень любили играть в баскетбол не только после уроков, но и во время большой переменки. Как-то после звонка на урок я немного замешкался с переодеванием. Последним по двору побежал на урок. В это время откуда-то сбоку налетела на меня белобрысая девчонка, пролетела вперёд и распласталась на земле перед моими ногами. У неё оказались сильно расцарапаны обе коленки и разбита о твёрдую землю нижняя губа. Я не на шутку перепугался, увидев много крови на лице и коленях неосторожной девчонки, которая с трудом села на корточки и стала жалобно поскуливать, утверждая, что не может из-за меня не только идти, а даже шевелить, видимо, вдребезги разбитыми ногами. Когда же она, подняв глаза и руки к небу, трагически произнесла, что теперь она на всю жизнь останется никому не нужной калекой – хромоножкой, и взвыла на весь двор, я подхватил её на руки и понёс в школьную амбулаторию. По дороге узнал, что пострадавшую зовут Олей. Чтобы мне было легче её нести, Оля крепко обняла меня за шею, намертво прижав голову к груди. Перед дверью амбулатории Оля быстро подтянулась к моему лицу и страстно поцеловала в губы, плотно зажмурив глаза. «Ненормальная! Ты что вытворяешь? А если бы эту любовную страсть будущей калеки увидела моя девушка?», не сдерживая себя, заорал я в пустом коридоре. «Я бы ей сказала, что я отблагодарила, как могла парня, хотя и туповатого, но спасшего мне жизнь,» - бойко заявила Оля, соскакивая с моих рук. Резко открыв двери амбулатории, шагнула в неё, как ни в чём не бывало. Мне оставалось развернуться и побежать в класс, где давно начался урок по русской литературе.
   Едва в голове промелькнули картинки воспоминания, услышал, как нежно улыбаясь, Ольга призналась, что тогда умышленно растянулась на земле, не рассчитав силу падения. На нижней губе, если хорошо присмотреться, до сих пор виден маленький шрам, слегка разделяющий её на две выпуклые манящие розовые дольки.
   После окончания школы я много лет не видел Ольгу, так как сначала три года служил в армии, потом несколько лет учился в Одессе, сначала окончив специальную оперативную школу милиции, а затем юридический факультет университета. Ольги также несколько лет не было в нашем городе, так как какое-то время проживала в Москве, куда уехала поступать в театральное училище.
   Увиделись, когда я был уже капитаном милиции. При встрече крепко расцеловались, как самые близкие люди, которых надолго разлучило время. За несколько встреч я почти всё узнал об Ольге, ничего не скрывшей от меня. Она выросла в красивую девушку с длинными стройными ногами и белозубой улыбкой. Запросто поступила в театральное училище в Москве. На экзамене читала, входя в образ зверушек, басни Крылова, и отрывки из гоголевских «Вечеров близ Диканьки.» Комиссию добила стихами своего сочинения о парне-десятикласснике, который из-за жестокого сердца не ответил на её любовь. В конце стишка слёзы из глаз Ольги естественно потекли ручьём. Своих слёз не смогла сдержать старушка, входящая в состав строгой комиссии. Вытирала слёзы кружевным платочком, как оказалось, знаменитая артистка. Всхлипывая, она, молодо встряхнув жидкими кудряшками, заявила, что барышня, стоящая на сцене, напомнила её молодость с такой же трагедией. Только юноша, бывшая её первая любовь, давно умер, а она всё живёт и вспоминает его чуть ли не каждый день.
Как-то в парке Горького Ольгу встретил красавец мужчина, отрекомендовавшись режиссёром, подыскивающим артистов для создания нового грандиозного фильма. Когда после длительных кино проб Ольга забеременела, режиссёр постарался от неё избавиться, умело передав её в руки своих коллег по кинематографу. От желающих насладиться её красивым телом не было отбоя. После неудачно сделанного аборта врачи заявили, что детей у Ольги никогда не будет. Это известие ещё больше подхлестнуло Ольгу начать торговать своим телом, не прибегая к противозачаточным средствам, что особенно ценилось богатыми клиентами.
   Так как после смерти матери Ольге осталась неплохая двухкомнатная квартира, она возвратилась в свой родной город, где продолжила жизнь дорогой путаны. Если первая наша встреча была, когда Ольга блистала в роли ночной бабочки и могла перебирать клиентами, то через несколько лет Ольга стала другой. У неё появились глубокие морщинки, которые трудно было скрывать с помощью разных мазей и пудры. Потеряли свой блеск, ставшими короткими, когда-то пышные длинные волосы. От спиртного и курения голос стал хриплым и грубоватым. Возраст не позволял носить платья, намного выше колен. Появилось много длинноногих конкуренток, годящихся ей в дочери. Теперь она могла ночь пробыть с мужчиной за ресторанный вечер с хорошей выпивкой и закуской, или за подаренные каким-нибудь мужиком, вернувшимся из рейса, джинсы и пару клубков мохера для вязки.
   При встречах я пытался уговорить Ольгу начать лечиться от алкоголизма с помощью моих друзей, работавших в ЛТП врачами, и начать работать, приобретя специальность хотя бы вязальщицы на фабрике имени Клары Цеткин, где у меня были хорошие знакомые из администрации. Ольга об этом даже не хотела слушать, заявляя, что она так далеко зашла в своей ночной профессии, что уже сам Бог не сможет изменить её судьбу. Мне было искренне жаль когда-то боевую симпатичную белобрысую девчонку. Ольга хорошо знала моё доброе отношение к ней. Когда она была на мели, очень редко, но могла попросить денег на еду. С моего разрешения, чтобы не отдавать долг, она расплачивалась горячим поцелуем в щеку, и надолго исчезала. Однажды она пришла на работу не одна. С ней была молоденькая девчушка Марина. С ней я познакомился, когда проводил расследование в отношении её сожителя, неисправимого зэка - рецидивиста Володьки, товарища молодости. В пятый раз он загремел в тюрьму за кражу имущества у приезжих артистов. Оставшись без средств существования, Марина стала путаной. Ольга взяла над ней шефство, обучая тонкостям этого ремесла.
   Так как обе гостьи имели затрапезный неухоженный вид, по их просьбе дал деньги на столовую, добавив на баню и парикмахерскую. От радости они одурели и стали в знак благодарности меня целовать с двух сторон, уверяя, что придут часа через три, и я их с модными причёсками не узнаю. Пришли около 11 ночи, когда я собирался уходить домой. В их внешнем виде ничего не изменилось, разве только то, что им приходилось поддерживать друг друга от падения. Пришли, как обещали, поблагодарить за то, что хорошо покутили на мои деньги.
   Ольга сидела за столиком с какими-то тремя мужиками. Было видно, что все четверо хорошо выпивши. Один из них, положив голову на стол, крепко спал. Троица, ещё владеющая языком, что-то бурно обсуждала, размахивая руками, сопровождая нелепые движения громким хохотом. На Ольге был парик, который она постоянно поправляла, так как он всё время норовил сползти на глаза, или то на правое, то на левое ухо. Хотя было лето, на плечах Ольги красовалась модная короткая джинсовая куртка, которая несколько раз падала на пол. Наконец она сообразила надеть её на себя. Проделать эту операцию помогли её попутчики. Так как никто из них не сел, кроме спящего, было понятно, что компания решила закругляться.
   Музыка уже не играла. Оркестранты собирали музыкальные инструменты. Многие посетители с шутками и прибаутками по поводу весело проведенного времени стали покидать ресторан. Я быстро рассчитался с Юлей и через служебный вход вышел во двор ресторана. Так как было позднее время, решил домой не ехать, а переночевать у своих родственников, живущих на одной из центральных улиц города, буквально в нескольких сотнях метров от ресторана. Мне совершенно не хотелось встречаться с пьяной Ольгой. Успокаивала мысль, что она была занята клиентами, которых не решиться бросить, потеряв какую-то сумму денег. Я закурил сигарету, и вышел через открытые сонным сторожем железные ворота. Едва ступил на улицу Карла Маркса, как тут же столкнулся с Ольгой, которая держала под руки двух попутчиков. Третий, едва перебирая ногами, опустив голову, шёл следом за веселой троицей. Ольга, увидев меня, тут же освободилась от своих попутчиков, радостно всплеснула руками и твёрдым голосом произнесла: «Какое счастье! Я встретила моего ненаглядного мента, которого люблю с детства. А потому, мальчики, кыш! Сегодня я принадлежу стражу порядка и борцу с проституцией». Мужики, не ожидавшие такого исхода договорённости об общем ночлеге с получением удовольствия, попытались возмутиться, потребовав возвратить им куртку. «Завтра, мальчики, я сполна рассчитаюсь за вашу дешёвую куртку. Вы не первый раз встречаетесь со мной, и я не собираюсь удирать от вас в Рио-де-Жанейро. Пацаны, пока не получили в лоб, гуд бай! А по-русски, бай, бай. Всё равно от вас, пьяных, мало толку, деньги вами будут выброшены на ветер,» - убеждала Ольга растерянных мужиков.   Громко ругнувшись, они пошли в сторону порта.
   Ольга стала передо мной, и положив руки на плечи, спросила:
   - Ты позволишь взять тебя под руку и немного проводить? Никто ночью не увидит, как тебя сопровождает путана, и тебе не придётся отвечать начальству за своё поведение.
   - А я нисколько не переживаю, так как я в своих поступках сам себе начальник. Под руку я могу с тобой пройти и днём по любой улице города. У меня по этому поводу есть хороший опыт. Будучи курсантом школы милиции, я однажды самую дорогую путану Одессы пронёс на руках через весь парк Шевченко. Бери меня под руку, и пошли. Мне идти не долго, Я собираюсь ночевать у своих родственников. Так что, нам придётся скоро расстаться». Пока я это говорил, мы оказались на улице Советской, напротив памятника Володи Дубинина. Ольга остановилась, резко повернув меня к себе. Глядя на меня не мигающими глазами, почти трезвым голосом, чётко проговорила:
   - Не перебивай и выслушай мою просьбу, которую я могу произнести на коленях. Умоляю, проведи, пожалуйста, эту ночь со мной. У меня есть хорошая чистая блатхата, где тебя встретят, как дорогого гостя, и никто не узнает о твоём визите. Мне будет достаточным, если ты просто поспишь рядом со мной. Не захочешь меня, клянусь, пальцем не прикоснусь к тебе. Если ты сейчас мне откажешь, я не ручаюсь за себя».
Я не хотел обижать Ольгу своим отказом, и поэтому пытался наш разговор перевести в шутку.
   - Олечка, прости, но этого никогда не будет. У меня к тебе, кроме добрых дружеских чувств, других быть не может. Ты же очень умная женщина, и должна это понять. Если у тебя ко мне на самом деле сохранились детские чувства, я могу помочь тем, что подарю свою фотографию. Когда соскучишься по мне, будешь на неё смотреть и жалеть, что в детстве не призналась в любви. Может быть, наша жизнь сложилась по-другому».
   Ольга, не дослушав меня до конца, перебежали на другую сторону дороги и закричала на всю улицу: «Да пошёл ты со своей фотографией на….! Положишь мне на могилу, когда я сдохну!» Продолжая поливать меня самым отборным матом, Ольга зачем-то сняла туфли и босиком пошла в сторону улицы Ленина, видимо, отправляясь в квартиру на улице Свердлова, где проходили встречи с покупавшими её мужчинами.
   Я передумал идти к родственникам. Возвратился на работу, стараясь уснуть на составленных стульях. Глаз не сомкнул до утра. Едва я побрился и привёл себя в порядок, неожиданно без стука в кабинет вошла юная подруга Ольги, Марина. От слёз у неё раздулся хорошенький носик и покраснели глаза. Положив голову мне на грудь, она по-детски горько зарыдала.
   - Что случилось, гладя Марину по головке, спросил я, стараясь не выдать своего волнения.
   - Олечка ночью в ванной вскрыла себе вены. Потеряла много крови. Но врачи смогли её спасти. Лежит в хирургическом отделении. Мне кажется, что ей станет легче, если вы её навестите. Я даже в этом уверена. Пожалуйста, выполните мою просьбу: побудьте с Олечкой хотя бы пару минут.
   Я пришёл в себя, когда за Мариной хлопнула дверь. В обеденный перерыв с пакетом цитрусовых и соком, с разрешения знакомых мне хирургов, был в реанимационной палате, где лежала Ольга. Она не спала, уставившись в белый больничный потолок. По щекам текли крупные слёзы. Увидев меня, Ольга сначала очень обрадовалась, пытаясь улыбнуться когда-то красиво очерченными губами, теперь окружёнными по краям маленькими, но ещё не глубокими морщинками, выдававшими её возраст. Собравшись с силами, она тихо проговорила:
   - Спасибо, что пришёл к падшей женщине. Только не думай, мент поганый, что я хотела уйти из жизни из-за тебя. Я ещё сильная, и смогу выкарабкаться. Но ты больше не приходи. Так будет лучше для нас обоих. Чёрт с тобой, можешь поцеловать меня в щёку.
   Я подошёл к постели, погладил ставшими редкими когда-то шикарные белые кудри Ольги, и поцеловал в губы. «Если тебе потребуется какая-нибудь помощь или появится просьба, не стесняясь, считая меня своим другом, обратись ко мне через Марину,» - сказал я, легко пожав начавшую дряхлеть руку Ольги, и быстро покинул палату.
   Через несколько дней пришла счастливая Марина, сказав, что Ольга идёт на поправку. Уже сама себя обслуживает. Начали работать пальцы левой руки, которые первое время не подавали признаков жизни. Врачи заверили, что через какое-то время функции пальцев полностью восстановятся. Я дал деньги Марине, чтобы она могла, что нужно, покупать Ольге. Уходя, Марина просительно заговорила: «Вы обещали в ту страшную ночь подарить Ольге свою фотографию. Дайте, пожалуйста, любую, я сейчас же ей отнесу».
   У меня в сейфе были две фотографии в форме капитана и майора милиции, которые в своё время были подготовлены для моего личного дела, находящегося в отделе кадров областного УВД. Я нашёл фотографию в форме майора милиции, написав на её обороте: «Вспоминай нас не нынешних, а из далёкого чистого детства, чтобы очищать душу от всего плохого, что на неё намело в течение сложной, но прекрасной жизни, которая бывает однажды. Бывший ученик 10 «В» класса, когда-то выступивший в роли мед. брата». В конце написал своё имя и дату.
   Я был уверен, что больше никогда не увижу мной подаренную Ольге фотографию. Через несколько лет она возвратилось ко мне при печальных обстоятельствах. Но это совсем другая история.

 

 

ПЯТАЯ, ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА С ПУТАНОЙ.

«Там, где у женщин не развито чувство чести
и достоинства, процветает нравственное
невежество мужчин».

 

В.А.Сухомлинский, учитель и педагог(1918 – 1970).

 

   Пока Ольга находилась в больнице, меня часто на работе посещала её юная подруга Марина и подробно информировала о состоянии здоровья наставницы молодых путан по их поведению с мужчинами. Хотя Ольга пролежала в больнице больше месяца, зато она хорошо себя почувствовала, а, главное, нормально стали работать пальцы обеих рук. Это даёт ей возможность с шуткой заявлять Марине, что сможет удержать стакан с водкой и не пролить ни грамма приятной живительной влаги. Скоро должна выписаться. Собирается поехать поближе к какой-то колонии, где отбывает срок за карманные кражи её старый знакомый. Думает его встретить после освобождения и возвратиться с ним в наш город. Марина похвасталась, что она встречается с грузином, который якобы в неё сильно влюблён и приглашает уехать в цветущую Грузию, где у него есть большой дом. Позже мне стало известно от Ольги, что действительно Марина уехала с мужчиной, на много старше её, искать своё женское счастье вдали от дома. Следы её затерялись навсегда.
   Примерно через год после последней встречи с Мариной, направляясь в обеденный перерыв на городской рынок, чтобы выполнить заказы жены, неожиданно возле стекло пункта по сдаче пустой тары встретил в громадной очереди Ольгу и Николая. Мужика я хорошо знал, потому что проводил в отношении его расследование за совершённую им карманную кражу. Он удивлял всех своим тихим и спокойным характером. Несмотря на несколько судимостей, не был разрисован тюремными татуировками. Его постоянно преследовали неудачи в преступной деятельности. Не успевал отдохнуть после очередной отсидки, как тут же возвращался на тюремные нары, поймавшись на неудавшейся краже. Семьи, а, тем более, детей у него никогда не было, как родных и близких. Его мать умерла после того, как он третий раз попал за решётку. Отца своего не знал вообще. Родился при оккупации немцами Крыма во время Великой Отечественной войны. В разговоре со мной, предполагал, что мог родиться от немца, что мать тщательно скрывала. Всегда уходила от ответа, когда он приставал к ней с вопросом об отце. Николай был моложе меня на несколько лет. Во время допроса я узнал, что мы окончили одну и ту же школу имени Желябова. Когда я был в десятом классе, он учился в седьмом. Поэтому по школе я его не помнил, но хорошо знал по встречам в городе, в котором оба выросли. Расследование по уголовному делу нас в какой-то степени сблизило. На меня, как на следователя, у него никогда не проявлялось никакой злобы, даже обиды. Он хорошо понимал, что моя такая должность и работа, чтобы сажать в тюрьму таких, как он, выбравшим преступный путь. Когда он бывал на свободе, при встрече мы дружески здоровались за руку, и расспрашивали друг друга о житье-бытье.
   Ольга и Николай держали в руках сетки - авоськи, набитыми пустыми бутылками. Оба были скромно одеты и имели затрапезный вид. Больше походили на бомжей, пытавшихся наигранным бравым поведением казаться добропорядочными успешными людьми. Но их выдавали опухшие от пьянок лица с характерной синевой. Я поздоровался с Николаем за руку, а Ольгу легонько прижал к себе, отчего жалобно зазвенели бутылки в её сетке. Коротко выругавшись, она, полностью не открывая рта, в котором отсутствовало несколько передних зубов, пыталась улыбнуться и пошутить: «Что же ты, мент любимый, проводишь эксперименты над живым человеком? От радости, что ты меня придавил, чуть не уписалась, выронив бутылки. Разбились бы, заставила тебя покупать спиртное, чтобы я могла со своим пришибленным мужем похмелиться. Кстати, не составишь нам компанию? Правда, на закуску денег не хватит». Поняв это, как намёк, странной супружеской паре дал деньги на еду, отказавшись участвовать в распитии бутылки, сославшись на то, что мне надо было ещё работать. «Ну. и слава Богу, - сказала Ольга. Когда один чудак уже под столом, больше достанется тем, кто за столом».
Так как очередь сдающих тару продвигалась медленно, я успел узнать, что Николай был влюблён в Ольгу с седьмого класса. Только она на него не обращала внимание. Когда он однажды, набравшись храбрости, пригласил её в кино, она порекомендовала ему лучше под носом вытереть сопли, чем приставать к девушке, за которой убиваются десятиклассники. Если будет приставать, её парень баскетболист, вместо мяча, забросит его самого в корзину. С тех пор Николай обходил Ольгу стороной.
   А сейчас, каждый из них, оставшись в одиночестве, решил объединить судьбы, чтобы в случае болезни было кому ухаживать, а, главное, похоронить. Жизнь стала тяжёлой, так как Николай имел случайные заработки, подрабатывая грузчиком на рынке. У Ольги дела шли плохо. Не стесняясь Николая, сказала, что редко может «снять» какого-нибудь проголодавшегося по сексу непутёвого мужика. «Моим клиентом может стать только тот, кто по пьянке ничего не соображает. Путан такого возраста, как я, давно заменили девочки с длинными ногами и накаченными разной чертовщиной грудью, губами и задницей»,- сетовала Ольга. Мне оставалось ей только посочувствовать, не напоминая, чтобы не сыпать соль на рану, как когда-то своей красотой, роскошными нарядами и дорогими загулами в ресторанах, она блистала среди менее оплачиваемых путан.
   Когда подошла очередь моих знакомых горемык, стараясь не выдать голосом, что я расстроился от нашей встречи, постарался спокойно попрощаться и мчаться на рынок за покупками. Я чувствовал, как кто-то пристально смотрит мне в затылок. Но я ни разу не оглянулся.
   Эта встреча произошла в начале тёплой осени. Ольгу в очередной раз тогда встретил ранней весной в ресторане «Бригантина» при неприятных обстоятельствах. Мой друг детства Роман, уходил на полгода в очередной рейс по лову рыбы в океане. Дома предстояли его проводы родственниками. Он с женой Юлей надумали посидеть и потанцевать в ресторане без шумной компании многочисленных приглашённых гостей. Юля не захотела отдыхать в ресторане «Горняк», в котором работала администратором. Выбрали «Бригантину», расположенную в центре города. Провести приятно вечер супруги пригласили меня с женой.
   Так как я был очень занят по работе, то встречу назначили на позднее время. Поэтому, когда подходили к ресторану, через громадные окна видели во всю веселящуюся публику. Под небольшой оркестр танцевали почти все посетители. Официанты тем временем сновали между столиками, убирая грязную посуду.  Первыми к стойке гардеробной, подошли Роман и Юля. Мы с женой ожидали, когда друзья освободят нам место. Как только мы сняли пальто и положили на стойку, я услышал хлопнувшую дверь туалета, расположенного ближе к входной двери ресторана. Сначала раздались за спиной шаги, а затем появилась пьяная Ольга, направлялась мимо нас в конец стойки, и чтобы не упасть, на неё облокотиться. Старую путану явно плохо слушали ноги. Гардеробщица, не злобно, но настойчиво стала гнать Ольгу домой. Та, опираясь обеими руками о стойку, выпрямилась, посмотрела пьяными, опухшими глазами на гардеробщицу, и с трудом выговаривая слова, проговорила: «Слушай, Адель, а не пошла бы ты на все три буквы к почтальону, потерявшего письма влюблённых, чтобы он потерял и тебя, дуру? Где хочу и сколько хочу, буду стоять. Я живу в свободной стране и не тебе, брошенной любовником, мне указывать. Меня дома ждёт муж. А тебя - тоска и для гроба доска». Чувствовалось, что перепалка между женщинами началась давно, и теперь назревает скандал. Чтобы не стать его свидетелем, и чтобы незамеченным уйти от Ольги, я взял жену за плечи и стал поворачивать к дверям, ведущим в зал. И тут Ольга, закончив свою тираду крепкими словцами в адрес рассерженной Адели, увидела меня, отчего ёкнуло в сердце с предчувствием неприятности. Так и произошло. Сильно ударив в ладоши, как обычно при споре ударяют пьяные мужики, Ольга громко спросила, называя меня ласково по имени: «Это что ты за б… привёл в кабак?» Побледневшая жена стала меня за рукав усиленно тянуть в зал. Я сразу врубился, что взбесило Ольгу. До этого случая она меня не видела ни с одной женщиной, но знала, что у меня есть жена и растёт дочка. Стараясь не разозлиться, не вскипеть, я, мягко освободившись от рук жены, уцепившейся за меня, спокойно проговорил: «Дорогая Олечка, ты глубоко ошибаешься. Если бы я захотел пойти в ресторан с б…, то я пошёл бы с тобой. Но так как у меня есть жена, то я пришёл с ней». И тут неожиданно Ольга бухнулась на колени, и протягивая к жене руки с неухоженными ногтями, заголосила на весь ресторан, в котором, как назло, в этот момент перестала греметь музыка: «Девушка, милая, простите меня дуру старую. По пьянке взыграла ревность, вспомнив детские годы, когда была влюблена в будущего вашего мужа. А он отверг мою любовь. Сейчас, я точно знаю, что он очень любит вас. Чтобы я была уверена, что вы простили мою грубость, возьмите, пожалуйста, два мотка мохеровой дефицитной дорогой шерсти, которыми со мной рассчитался один придурок "мариман». Ольга тут же полезла за пазуху старенького поношенного пальто, откуда достала два моточка разных цветов шерсти и, поднявшись с колен, стала их насильно вкладывать в руки жены. Та от растерянности не знала, что делать. Мой ментовский мозг усиленно думал, как красиво выйти из положения, созданного пьяной женщиной, от которой можно от обиды ждать любой выходки. Так как совсем недавно жена на рынке для вязания шарфа купила мохер, я знал, сколько стоит подарок Ольги. Достав нужную сумму денег, я их протянул Ольге, забрав у неё два моточка. «Если ты меня по-настоящему уважаешь и хочешь остаться моим другом, возьми деньги. Мы с женой будем тебе очень благодарны за то, что нам удалось достать дефицитный товар, мохер, который она давно мечтала приобрести, но никак не удавалось это сделать,»- попытался я вразумить разгорячившуюся Ольгу.
   Взяв у меня купюры, не стала их прятать, направляясь к выходу из ресторана. Подойдя к двери, она подняла над головой купюры и разорвала на мелкие кусочки, которые, как маленькие бабочки, кружась и трепыхаясь, падали на пол. Часть из них упала на старенькое осеннее, не по росту, туго обтягивающее живот, пальтишко Ольги. С улицы донеслось пьяное пение Ольги, слезливо выводившей: «ромашки спрятались, поникли лютики».
   Когда мы с женой вошли в зал ресторана, нас встретили, обеспокоенный нашим долгим отсутствием, Роман и Юля. Жена, положив на свободный стул мохер, не то с сарказмом, не-то в шутку сказала, что у меня несколько странные знакомые женщины. Я коротко объяснил, что мы с Ольгой знаем друг друга со школьной скамьи. У нас по-разному сложилась жизнь. Я стал работником милиции, а она проституткой. Со временем, из-за возраста, перестав пользоваться успехом у мужчин, спилась. Поэтому у неё стало своеобразным поведение. Жена, отлично знавшая мою работу, так как стала со мной встречаться, когда я был ещё курсантом специальной оперативной школы милиции, не захотела вдаваться в подробности моих отношений с Ольгой.
   Наши друзья, проявив корректность, не расспрашивали, откуда у нас появился мохер. Когда мы покидали ресторан, в раздевалке подошёл официант с чёрной «бабочкой» на идеально белой рубашке, и протянул нами забытых два моточка цветной шерсти. Мы уверенно сказали, что произошла какая-то ошибка, так как ничего в ресторане не оставляли, и мохер нам не принадлежит. Пожав плечами, официант нас покинул, весело подбрасывая и ловя, как цирковой жонглёр, два злосчастных клубка мохера.
   В том году, как никогда, для Крыма зима оказалась очень суровой. За долгие годы первый раз замёрзло море. Мороз часто сопровождался сильным ветром, отчего становилось ещё холоднее. На улице не помогала тёплая одежда и поднятые воротники. Ветер умудрялся проникать под утеплённые куртки и шубы. Все старались двигаться быстро, чтобы скорее добраться до тёплого жилища. В крыле здания, где размещались кабинеты следователей, батареи очень слабо грели. Если бы не электрические обогреватели, работать было бы не комфортно. Да и допрашиваемый гражданин думал бы не о показаниях, а как поскорее покинуть холодный кабинет.
   Был поздний зимний вечер с утихшим ветром. Сквозь промёрзшие и слегка обледеневшие стёкла единственного в кабинете окна хорошо проглядывались ко всему безразличные яркие звёзды. Большинство сотрудников ушли домой. Я собирался последовать их примеру. Уже представлял себя сидящим в тёплой кухне, поглощая ужин, приготовленный женой, и слушая её очередной рассказ, как трудно стало добираться по ледяным тротуарам в рыбный научный институт, где она работала микро биологом. Потом вслух читали бы, в какой уже раз, «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова. Я часто, чтобы снять умственное напряжение от расследуемых дел и немного развеселить душу, обращался к этой красиво смешной, умно написанной книге, где каждое предложение имело глубоко скрытый смысл. Но в тот вечер моим мечтам не удалось сбыться.
   Когда одетым собирался покинуть кабинет, я сначала услышал раздававшиеся в пустом коридоре шаги, остановившиеся возле дверей, а затем робкий в них стук костяшками пальцев. За дверью стоял выпивший Николай. Он давно был небрит. Из-за опухших век с трудом удалось рассмотреть его опустошённые печалью глаза. Не поздоровавшись, неожиданно объявил: «Сегодня девять дней, как я похоронил Олечку». Видимо от того, что у меня открылся рот, он повторил: «Да-да. Больше нет моей Олечки. Замёрзла на улице». Я сильно встряхнул его за плечи и попросил толком рассказать о её смерти.
В тот день Ольга на рынке без него, с такими же горемыками, употребляла спиртные напитки. Как позже ему пояснили собутыльники, Ольга, будучи сильно выпивши, ушла домой, пояснив, что её ждёт сожитель и, видимо, очень переживает. Они не стали её удерживать. Пошедший на розыски Ольги Николай, нашёл её лежащей на земле, прижавшейся к каменному забору рынка. Она умерла от переохлаждения.
   Когда Николай закончил свой печальный рассказ, из-за пазухи своей старой фуфайки достал фотографию и протянул мне. Это была фотография, которую я когда-то подарил Ольге. На мой вопрос, как к нему попала эта фотография, Николай рассказал, что после смерти Ольги стал приводить в порядок постель. Под старым грубым чехлом, надетым на видавший виды матрац, обнаружил плотный целлофановый пакет с этой фотографией и маленьким блокнотиком со стихами. Вначале они были написаны круглым чётким детским почерком о признании в безответной любви к какому-то взрослому пацану - школьнику. Потом пошли стихи, кое-как написанные неразборчивым почерком, где слова, непонятно о чём говорящие, были перенесены на бумагу вкривь и вкось. По-пьянке, блокнотом он как-то разжёг печку в своём разваливающимся домике, оставшимся от матери, и в котором последнее время жила Ольга. Свою квартиру она давно пропила.
   Я взял Николая за руку, коротко сказав: «Пошли!» Мы зашли в бар, находящийся в нескольких метрах от моей работы. Мне хотелось поскорее выпить, и потому я выбрал ближайший бар. Когда мы изрядно выпили, помянув добрым словом Ольгу, Николай, пытаясь внимательно смотреть мне в глаза, сказал, что она однажды, после очередной дозы спиртного, спросила: «Как ты думаешь, когда я умру, придёт на мои похороны мент, который тебя когда-то отправил за решётку?» Хотя Николай никогда не поднимал голос на Ольгу, здесь не сдержался, и грубо обругав её, заявил, что она старая идиотка, мечтающая о том, что приличный человек, да к тому же мент, придёт провожать в последний путь нищую падшую бабу, давно потерявшей облик человека. «Ну, и дурак!», - сказал я и опрокинул очередную рюмку коньяка. А потом выдохнув ароматный запах коньяка, закончил своё возмущение: «Надо было сообщить мне о смерти Ольги обязательно. Мы же учились в одной школе, и много лет знали друг друга. Иногда наши дороги дружески пересекались».
   Видя, что Николая хорошо развезло от выпитого, я помог ему подняться, и мы вышли из бара. Я решил проводить его к дому, который, как я понял, был расположен в самом конце улицы 23 мая, прижавшись к подножию горы Митридат. По дороге, Николай, повиснув на мне, с трудом перебирая ногами, стал бормотать, что он не переживёт смерть Ольги, так как потерял последнюю опору в своей непутёвой жизни. От своих жалобных слов он стал, подвывая, горько плакать. Я не пытался его успокоить, надеясь, что слёзы облегчат его душу. Возле своего дома Николай вдруг спросил, знаю ли я любимую песню Ольги, которую она всегда пела, когда выпьет. И не ожидая моего ответа, искажая мелодию, запел: «Ромашки спрятались, поникли лютики, когда застыла я от горьких слов». Я её подхватил, предполагая, о чём думала Ольга, когда пела эту песню. Своим пением мы подняли всех собак, живших в округе. Они разноголосым лаем дружно поддерживали пение двух изрядно выпивших ночных прохожих.
   Расстались с Николаем, крепко пожав друг другу руки, и пожелав долгой жизни.
Через неделю я заступил на суточное дежурство в составе следственно-оперативной группы. Вообще, по графику должен был дежурить другой следователь. Но он попросил меня поменяться сменами, так как хотел отметить семейный праздник. За целый день наша группа только один раз выезжала на разбойное нападение на квартиру капитана заграничного плавания. Расслабившись после длительного осмотра места происшествия, я в кабинете вместе с другом экспертом – криминалистом Анатолием пили ароматный горячий кофе, заедая ванильными сладкими сухариками.
   Около восьми вечера оперативный дежурный позвонил и сказал, что надо выехать на осмотр трупа мужчины, обнаруженного его соседом. Труп мог быть криминальным. Когда оперативная машина подвезла следственно – оперативную группу к нужному дому, мне показалось, что я уже был возле него. Нас встретил мужчина, сказавший, что долго терпел жуткий вой собаки соседа – алкоголика. Когда терпение лопнуло, он решил пойти к соседу, чтобы тот успокоил свою взбесившуюся собаку. Несмотря на стужу, дверь в квартиру была раскрыта нараспашку. От дыхания в ней шёл пар. У кровати на коленях с петлёй на шее стоял хозяин собаки, которая сидела рядом с ним и беспрерывно выла, задрав морду к почерневшему от копоти потолку. Пока мы выслушивали сбивчивый рассказ мужчины, на своей машине подъехал судебно – медицинский эксперт.
Повесившийся мужчина действительно стоял на коленях спиной к входной двери. На шее была туго затянута петля, а её конец привязан к высокой спинке старинной кровати. Подойдя ближе к трупу, я сразу в несчастном узнал Николая с искажённым гримасой лицом. В кулаке левой руки он зажимал какой-то листок. Когда судебно – медицинский эксперт разжал кулак, из него выпала небольшая любительская фотография. С неё смотрела, одетая в школьную форму, смеющаяся, с чёртиками в глазах, белобрысая симпатяга, девочка Оля.