ВНИМАНИЕ!    ЗНАЧОК  ОЗНАЧАЕТ, ЧТО СТАТЬЯ СНАБЖЕНА ВИДЕОРОЛИКОМ.

ОГЛАВЛЕНИЕ.

Друг.

Акулы.

Коварство Азовского моря.

Кондиционер.

Неудачная покраска мачты.

ДРУГ.

" Не стоит жить тому, у кого нет
ни одного истинного друга. "

Демокрит ( ок. 460 - после 360 ) -
гречески философ.

    Я родился и вырос в городе, омываемом двумя морями и Керченским проливом. Как все мальчишки приморского города рано научился плавать. В детстве занимался какое-то время в спортивной школе. Получив третий разряд по плаванию брассом, забросил это дело, и пошёл в секцию бокса. Будучи пацаном, а потом юношей, я и все мои сверстники всё лето проводили у моря. Это был наш единственный хороший отдых перед школьными занятиями. Нас никогда не пугали большие волны и даже небольшой шторм. Очень любили в такую погоду войти по грудь в воду и ждать, когда с грохотом и пеной на самом гребне волны она накроет с головой, опрокинет, а потом протащит сначала к берегу, а затем назад, в море. Тут уж приходится работать изо всех сил руками и ногами, чтобы скорее добраться до берега, и всё начать сначала. Было порой страшновато, но весело. Да и хотелось друг перед другом показать свою смелость. Я не любил далеко заплывать, даже в тихую погоду, когда от самого берега до горизонта виднелась сплошная гладь, переливающаяся на солнце всеми цветами радуги. Когда я всё-таки отплывал подальше от берега, то всегда чувствовал под собой тёмную, тайную глубину моря. Становилось не по себе, и я спешил поскорее вернуться к родному берегу. Я рос, мужал, постоянно укрепляя себя духовно и физически. С возрастом на многое в жизни у меня изменились взгляды. По другому, чем в юности, я давал оценку разным событиям. Не изменилось только отношение к морю. Я продолжал считать его не только ласковым и прекрасным чудом природы, но и опасной и коварной стихией. Помнил всегда наставление мамы в детстве. Когда уходил купаться, она всегда говорила: "Сынок, отдыхай. Но помни, что с морем не шутят." И я никогда этого не забывал. Не забывал, будучи ребёнком, а потом юношей. Но став взрослым, семейным человеком, я однажды забыл наставление мамы, и едва не поплатился жизнью.
   Решением советско-партийных и других серьёзных органов я был включён в состав специальной опытной экспедиции по лову креветки в океане. Я только получил звание капитана милиции, как тут же мне пришлось официально уволиться. Меня назначили матросом-рулевым первого класса. К тому же я был избран секретарём парторганизации этой рыболовецкой экспедиции. В одну из богатейших арабских стран для перенятия опыта зарубежного лова креветки было направлено четыре судна: два СРТМа и два СЧСа. Я был зачислен рулевым на один из СЧС-ов. В экипаже судна было одиннадцать человек, из них три матроса, одним был я. Каждую вахту несли по четыре часа. Вахту по управлению судном несли два человека, один из которых был рулевой матрос, вторым был кто-либо из командного состава. И так работали изо дня в день, вовремя сменяя друг друга. Рулевому мастерству приходилось обучаться на ходу под постоянным наблюдением капитана, старшего или второго его помощника, которые уже не раз в океанах земли занимались ловлей рыбы. Старался как можно быстрее обучиться новому для меня ремеслу. Вскоре вождение судном стало неплохо получаться, особенно в тихую погоду, когда на поверхности воды не было даже ряби. В такую погоду за кормой судна всегда оставался хорошо просматриваемый из рулевой рубки чёткий бурлящий след от работы винта. От того, какой был след -прямой или виляющий во все стороны, видел, как ты управляешь штурвалом.
   Всё было хорошо, пока однажды ни разразился жестокий шторм в Чёрном море, к которому я и два других новичка матроса не были готовы. Оно ревело и стонало, обрушивая на маленькое судёнышко тонны воды, отчего оно уходило чуть ли не полностью под воду, но потом каким-то чудом вновь оказывалось на дико пляшущей её поверхности, чтобы продолжать бороться с обезумевшей стихией. Все, кроме двух членов команды, находящихся в рулевой рубке, без самой большой необходимости из своих кубриков с плотно задраенными дверьми на палубу не выходили, чтобы не оказаться за бортом. Даже в кубрике постоянно приходилось за что-нибудь держаться, чтобы не бросало из стороны в сторону, ударяя о предметы, попадавшиеся на пути. Судно с трудом шло вперёд, постоянно проваливаясь глубоко вниз и монотонно ложась то на один, то на другой борт. От этого казалось, что оно в очередной раз ляжет на бок и никогда не выпрямится. Иногда судно вертикально резко опускалось в кипящую бездну, отчего стоящего на полу с неимоверной силой подбрасывало вверх, а затем бросало вниз, чем-то невидимым тяжёлым прижимая к полу. Плохо себя чувствовали даже настоящие морские волки. Что уже говорить о состоянии новичков океанских просторов таких, как я.
   Моя вахта со вторым помощником капитана начиналась в 12 часов дня и ночи. После четырёх часов несения тяжёлой службы одну пару вахтенных сменяла другая пара. Меня, как вахтенного рулевого матроса, сменял подружившийся со мной Валера, который числился боцманом судна. Он также первый раз пошёл в моря. Но чувствуя на себе ответственность боцмана, старался держаться бодро и мужественно, подавая пример мне и третьему матросу Шурику. Каюта для отдыха матросов и радиста находилась в носовой части судна. На нём, где только можно было, натянули из прочной синтетики канаты, держась за которые, можно было с большим трудом добраться в ту или иную часть судна. После ночной вахты я спустился из рулевой рубки на пляшущую палубу. При переходе к матросской каюте мои ноги несколько раз отрывались от палубы, и только то, что я крепко держался за канат, меня не вышвырнуло за борт. В каюте спали, если это можно было назвать сном, радист и Шурик. Они крепко держались за низенькие металлические бортики, проходящие вдоль койки. К тому же каждый был привязан веревкой к койке, пропущенной через её низ. Иначе при первом же броске судна в сторону, руки непроизвольно оторвались бы от бортика, и спящий тут же оказался на полу. Привязав себя к койке, я попытался заснуть под грохот волн, разбивавшихся о наше судёнышко длиною 26,5 и шириной 6,5 метра. Оно представляло собой беспомощную малюсенькую игрушку в руках гигантского великана, который делал с ней всё, что хотел. Не было никаких сил, которые могли бы остановить эту жуткую забаву разыгравшегося морского дьявола. Как я ни старался, но заснуть мне не удавалось. Разные мысли нахально лезли в голову, когда начинал вспоминать о прочитанных в детстве книгах о кораблекрушениях. Неожиданно среди грохота волн я расслышал какие-то монотонные гулкие удары. Не прекращался рёв волн, и среди этого рёва раздавалось чёткое бум. Через какое-то время этот звук повторялся снова. Я знал, что впереди нашего кубрика, в глубине судна, находился отсек, в котором боцманом хранилось всё то, что в любой момент потребовалось бы по работе на судне: от металлических бочек, бидонов с краской, до запасного тяжёлого якоря. Мне представилось, что какая-то громадная железяка сорвалась со своего места и теперь колошматит в борт, пытаясь в нём пробить дыру, через которую может хлынуть безжалостная солёная вода. Эта мысль меня привела в ужас. Команда была в опасности, не подозревая этого.
   Не думая о последствиях, я отвязал от койки длинную верёвку, намотал на руку и стал выбираться на палубу. Небо было необыкновенно чёрным, усыпанное яркими звёздами. Они то приближались к голове, то резко отскакивали от неё вверх по мере того, как судно то опускалось куда-то в не менее чёрную, чем небо, во всё поглощающую пропасть, то выскакивало на гребень очередной волны. Всё-таки я сумел понять, что коварный звук раздавался не из чрева судна, а из-за борта, снаружи. Меня это испугало ещё больше. Я уже не мог остановить себя. Кое-как дополз до самого края носовой части, нашёл отверстие, в которое протянул один конец взятого с собой каната, завязав на морской узел, а второй конец обмотал вокруг талии. Вязать узлы меня научили бывалые рыбаки. СЧС относится к маломерным судам, поэтому борта у него очень низкие. Я перегнулся через борт, что было силы уцепившись за его края, и наклонился вниз, чтобы обнаружить причину странного звука. Через мгновение судно резко наклонилось к воде, и потому, не касаясь борта, я перелетел через него, и оказался в продолжающее бушевать море. Верёвка оказалась длинной, и потому я очутился на приличном расстоянии от то исчезающего с глаз, то появляющегося из-за волн судна. Я ухватился за верёвку, и перебирая руками, стал медленно подтягиваться к судну. Именно в этот критический для меня момент, я понял, что издавало тревожный звук-бум. Якорь оказался неплотно притянутым к клюзу, круглому отверстию в носовой части борта, через который проходили звенья мощной цепи якоря. Он в зависимости от того, в какую сторону наклонялось судно, то отходил от борта, то с грохотом ударял в него, отчего появлялось это чёртово бум, из-за которого я оказался в неприветливом море. Напрягая силы, и постепенно теряя их, я наконец, подтянувшись, добрался до самого якоря, рядом с которым к моему счастью свисала вместе со мной верёвка-спасительница. Когда почти полностью покинули силы, меня обуял непередаваемый страх за свою жизнь. До меня дошло, что мне не стоит ждать какой-то помощи, так как никто не видел, как меня выбросило в море. Мой крик о помощи никто бы не услышал из-за грохота волн и воя ветра. Я сделал последнее усилие, чтобы попытаться самому спасти себя. Я дотянулся до торчащих в обе стороны лап якоря, и обмотал их верёвкой. Так я, полностью обессиленным, оказался висящим над не на шутку разгулявшейся морской стихией. Меня вместе с якорем то окунало полностью в воду, то выбрасывало на воздух, наполненный морской пеной и многочисленными брызгами. Казалось, что у меня временами отключалось сознание. Иногда всплывали в памяти картинки, как в детстве оказался один в море. Тогда остался жив. Буду ли спасён снова, сверлила страшная мысль. То ли я родился в счастливой рубашке, то ли мне помогли ангелы-хранители, но я не захлебнулся морской водой, не разбился о борт, и не был раздавлен тяжеленным якорем. Через какое-то время заметил, что звёзды стали меркнуть, а море светлеть, отчего оно не казалось таким грозным, каким было ночью. Пришёл в себя, когда услышал своё имя. Сначала мне показалось, что это ангелы на небе зовут меня к себе. Но потом понял, что, перебивая грохот волн, меня звал Валера. Как только мог, стал кричать в ответ только два слова: "Здесь я !"
   Когда Валера после вахты покинул рулевую рубку, то сначала зашёл в гальюн, потом заглянул на камбуз, и только затем стал добираться в каюту. В ней меня не оказалось. Валеру сменил Шурик. Так как Валера нигде меня не встретил, где бы я мог быть в такую погоду, почувствовал что-то неладное. Выбравшись на палубу и, держась за канаты, стал пробираться по судну, выкрикивая моё имя. Когда он добрался до носа, то едва расслышал мой охрипший голос. Он помог мне подняться на судно. Я стоял перед ним с мокрым лицом, не-то от морской воды, не-то от слёз радости, что я остался жив. Мы договорились с ним ни в коем случае никому не говорить о случившимся. Особенно на этом настаивал я.
   С того дня Валерий стал для меня самым близким и дорогим человеком. Ему я рассказал, что в детстве дважды тонул в море. Валера категорически заявил, что мне можно плавать всю жизнь, так как судьбой не дано мне утонуть. В городе, в порту которого пришвартовались наши четыре судна, мы с ним проводили после работы всё свободное время. Я, как парторг, посещал советское консульство. Часто брал с собой друга Валеру. Он знал очень много смешных анекдотов, которые с удовольствием слушали сотрудники консульства. Когда я уходил в город или бесцельно шатался по громадному порту, со мной рядом, как правило, был Валерий. Я при этом очень любил его фотографировать своим маленьким фотоаппаратом на фоне разных частей морской гавани. На празднование 1 Мая капитанов четырёх судов и меня, как парторга, пригласили в консульство. Конечно же, я с собой взял Валеру, чему он был очень рад, так как в стране нашего пребывания свирепствовал сухой закон, а в консульстве можно было за праздничным столом отведать разнообразные спиртные напитки, как отечественного, так и иностранного производства.
   Я улетел в Россию через четыре месяца. Немного отдохнув, вернулся в любимый следственный отдел, только не старшим следователем, кем был до экспедиции, а его начальником. С Валерой я встретился через девять месяцев, когда он возвратился в Керчь из долгого плавания. Мы подружились семьями. Валера фундаментально влюбился в море, потому из него не вылазил. К тому же у него было трое детей, которых надо было одевать и хорошо кормить. Да и сам Валерий любил, чтобы всегда стол ломился от разнообразной еды. Он был очень добрым человеком. Из каждого рейса не забывал привезти какой-нибудь особый заморский сувенир мне и моей жене.
   Когда я писал этот рассказ, невольно вспомнил один разговор с Валерой, носящим чисто украинскую фамилию. Как-то он пришёл ко мне в кабинет с жирной, вкусной, океанической копчёной рыбой, чтобы после работы пойти в бар "Пингвин" попить пиво. Рыба оказалась завёрнутой в газету на украинском языке. Разворачивая газету, он со смешком сказал, хотя согласно фамилии и родословной (отец у Валеры был украинцем, мать русской) должен был знать украинский язык, он не знает ни одного слова, и нисколько об этом не жалеет, так как считает себя русским, а учить какой-то язык, на котором никто не говорит в Крыму, взрослому мужику ни к чему. Он сказал, что на этом языке шпрехают только бандеровцы, которых он ненавидит лютой смертью. После войны его отца, оперативника НКВД, убили украинские националисты, когда их выкуривали из лесных схронов. До этого я ничего не знал об отце друга. Я помянул добрым словом отца Валеры и сказал: хорошо, что всех бандеровцев перебили. Он засмеялся и сказал, что, к сожалению, многие удрали за бугор, а некоторые просто затаились, к тому же они вырастили новые поколения молодых бандеровцев. Его мама до самой смерти постоянно ездила на Западную Украину на могилу отца Валеры. Характеристику бандеровцам дала его мама. Теперь он сам иногда посещает могилу отца, которого никогда не видел, так как родился через месяц после его гибели. Свою речь о бандеровцах он закончил фразой, которую тогда я не принял всерьёз: "Они себя ещё покажут!". Больше никогда об Украине, тем более, о бандеровцах, не говорили. После этого разговора прошло много лет, чтобы только в 2014 году сбылись слова моего друга Валеры.
   Своего друга я потерял неожиданно. Последнее время он несколько лет плавал на громадном рыболовецком судне, которое было приписано в порту одной из Прибалтийских республик. Однажды в океане при подъёме на судно громадного трала, наполненного рыбой, с барабана электрической лебёдки соскочил трос, который молнией пролетел над палубой, сшибая всё на своём пути. Он нанёс сокрушительный удар по груди Валеры, выбросив его в океан через открытый в корме судна отсек для приёмки трала с рыбой. Прошло много времени, пока остановили судно и спустили шлюпки, которые начали долгий, но бесполезный поиск Валеры. Товарищи Валеры сказали, что удар был такой силы, что, скорее всего, переломал Валеры все рёбра, отчего он от болевого шока потерял сознание, и потому быстро утонул. Так что у Валеры могилой оказался океан, куда цветы не доставишь и не посидишь рядом с холмиком, держа в руках поминальную стопку. Но, как всегда, во второе воскресенье июля, на День рыбака, я поминаю своего друга, подарившего мне вторую жизнь, и желаю, чтобы океан был для него пухом, а добрая душа находилась в Царстве небесном. Что такое океан, я тоже хорошо знаю, так как несколько месяцев был в роли рыбака. 

АКУЛЫ.

" Насколько человек побеждает страх,
настолько он человек. "

Томас Карлейль (1795 - 1881) -
английский писатель.

    Наш СЧС, входивший в состав четырёх судов специальной рыболовецкой экспедиции, мерно постукивая не очень сильным двигателем, всё ближе приближался к порту одного очень богатого арабского государства, где оно должно будет приписано на время обучения иностранными специалистами нашего экипажа лову креветки. Когда в Чёрном море разыгрался сумасшедший силы шторм, во время которого меня выбросило за борт и я чудом остался жив, наших два СЧС взяли по одному на буксир каждый из идущих впереди СРТМ. После шторма все суда продолжили путь самостоятельно.
   Это был мой первый рейс за границу. Меня интересовало всё, что было на судне. Особенно нравилось стоять у штурвала, чему я быстро научился. Те, кто не был на вахте, обычно всё свободное время проводили на палубе. Так как ярко и тепло сияло солнце, то мы раздевались до пояса и загорали, рассказывая не первый раз старые анекдоты, от которых уже не смеялись. Иногда на пути встречались наши советские и иностранные суда сухогрузы, не очень больших и гигантских размеров. Завидуя их скорости, провожали взглядом, пока они ни скрывались за горизонтом. Но самым большим развлечением было смотреть на дельфинов, которые встретив наше судно, пристраивались в нескольких метрах от носа и шли впереди, красиво рассекая морскую гладь. И если судно меняло скорость, дельфины, не прилагая видимых усилий, продолжали находиться на одном и том же расстоянии от судна. Как у них это получилось, уму непостижимо. Казалось, что двигались не живые существа, а кем-то запущенные и управляемые невидимой силой послушные торпеды. Почему-то хотелось с ними заговорить, чтобы услышать разумный ответ. Все любовались дельфинами, пока они ни исчезали также неожиданно, как неожиданно появлялись.
   Судно шло по Персидскому заливу, когда мотор неожиданно сначала зачихал, прерывая на какое-то время своё ритмичное тарахтенье, а затем заглох окончательно. Наступила непривычная тишина. Механики сказали, что необходим ремонт, на который потребуется не меньше двух часов. Глубина позволяла бросить якорь, хотя этого можно было не делать, так как море было абсолютно недвижимо. Его поверхность, как отполированное стекло, на солнце ярко блестело, местами переливая всеми цветами радуги. Представлялось, что можно спокойно встать на его поверхность и скользить по нему, как до предела гладкому льду.
   Пока судно было в движении, наши разгорячённые тела пусть слабый, но обвивал небольшой ветерок. Когда судно остановилось, мы лишились и этой скромной благодати. Стало жарко, сразу захотелось пить, а ещё больше искупаться в море. В душе вода была тёплой, как парное молоко. Она нисколько не охлаждала тело. Все, за исключением кока Филимона, попавшего на судно с Западной Украины, были керчанами, умеющими хорошо плавать. Команда стала уговаривать капитана разрешить окунуться в манящем своим спокойствием и красотой море. До этого рейса наш капитан ходил в моря и океаны на больших рыболовецких судах и никогда не видел, чтобы члены команды купались в океане. Он недолго сопротивлялся нашим просьбам. Разрешение было получено. Мы быстро опустили за борт верёвочный трап, который где-то на полметра погрузился в воду. Так как у СЧС невысокие борта, то все, кто хотел, с одного из них с восторгом и криками азартно попрыгали в воду. На судне остались два механика, продолжавшие ремонт двигателя, капитан, старпом и кок Филимон, который вообще не умел плавать. Капитан приказал всем купающимся находиться недалеко от судна, ни в коем случае не отплывая от него далеко, так как не была исключена возможность появления акул, хотя их мы до этого не видели. Дельфинов видели постоянно, а акул ни разу. Это в какой-то степени нас успокаивало.
   Я, проявив непослушание, решил показать, что могу плавать кролем, брассом и баттерфляем. Не зря же в юности занимался в секции плавания и даже имел третий разряд. Проплыв вперёд разным стилем, я развернулся назад. Оказалось, что я отплыл от судна довольно далеко, на несколько десятков метров. Меня сразу же поразило то, что в море никого из ребят не было. Все стояли на судне, смотрели в мою сторону, размахивая руками и, держа ладони рупором, что-то кричали вразнобой, отчего невозможно было понять, о чём они кричали . Я поплыл к судну, подумав, что мотор уже отремонтировали, и судно собирается идти дальше, потому купающиеся поднялись на борт. Но чем ближе я подплывал к судну, тем лучше видел перепуганные лица членов команды. Наконец я ясно услышал их истошные крики: "Акулы!" Спокойствие моментально покинуло меня. Почему-то нелепо в такой ситуации пришёл на ум рассказ Льва Толстого "Акула," который читал в далёком детстве. Подумал, что там на судне была пушка, из которой капитан пальнул в акулу, спасая сына от смерти, а на СЧС не было никакой пушки, даже хулиганской рогатки. Работая, что было силы руками и ногами, я вспомнил , что чудом остался жив, когда в Чёрном море в сильнейший шторм свалился за борт, а вот в Персидском заливе окажусь разорванным и съеденным прожорливыми акулами. Хорошо, что от таких страшных мыслей меня не схватила судорога. В это время ребята мотались по палубе, что-то бросая в море. Так хотелось, чтобы кто-нибудь из них был рядом со мной, лишь бы не быть одному в смертельно страшном море. Но кто рискнёт прыгнуть в воду, в которой носятся акулы. Надо было надеется только на себя.
   Ещё несколько отчаянных гребков, и я возле спасительного трапа. Едва я схватился обеими руками за трап, как почувствовал, как что-то мощное шершаво-скользкое коснулось моей спины. Казалось, что большим куском наждачной бумаги кто-то сильный провёл ею от одного до другого бока, ничем незащищённого туловища. Как я оказался на самом верху трапа, не представляю и не помню. Это я сделал, не думая, чисто автоматически. Ребята ахнули, когда увидели, что следом за моими ногами, которыми я перебирал верёвочные перемычки трапа, на мгновение показалась раскрытая пасть громадной акулы. Челюсти её сошлись, зажав нижнюю часть трапа. Акула исчезла под водой, а вместе с ней кусок трапа. Но я, подхваченный товарищами за руки, уже был на палубе. Я тяжело дышал, не до конца понимая, что произошло со мной. Каждый из команды старался подойти ко мне и по-дружески обнять, бережно поглаживая мою покрасневшую спину. Особенно долго меня обнимал мой друг Валера, который всего несколько дней назад помог мне выбраться из бушующего моря. У него в глазах стояли слёзы радости. И только один капитан, подойдя ко мне и недобро сверля глазами, обложил набором непечатных фраз, каких от него никогда мы раньше не слышали.
   Но героем дня заслуженно оказался Филимон. Когда он увидел, как ребята всё, что попадало под руки бросали в море, чтобы отвлечь голодных акул, он забежал на камбуз, схватил громадную кастрюлю, в которой на обед команды была сварена каша, подбежал на нос судна и стал её сбрасывать в море. Акулы, перестав плавать возле борта судна, ринулись к тому месту, где можно было полакомиться матросской вкуснятиной. Какая-то из них задержалась к дармовой трапезе, и потому она встретилась со мной, спеша к своему акульему стаду. До этого все, кто плавал недалеко от судна, услышав, как кто-то с палубы крикнул "акулы!", тут же с ловкостью обезьян по трапу взобрались на судно, пережив небольшой страх, который быстро прошёл. Так как я акулами оказался отрезанным от судна, то все с ужасом наблюдали за тем, как акулы мотались вдоль борта, ища свою жертву.
   Акулы долго не отходили от судна, видно, ожидали ещё порцию понравившейся им каши. О том, что акулы были очень голодны, мне продемонстрировал Валера. Он бросил в море несколько перегоревших и целых электрических корабельных лампочек, которые тут же были проглочены акулами. Это было очень неприятное чудовищное зрелище. Я представил, что стало бы со мной, попади в пасть этих неразборчивых в еде прожорливых акул.
   Потом, когда наше судно стояло в арабском порту, никто из членов команды ни разу не попросил капитана разрешить поплавать в ласковом спокойном море. Не стёрлась из памяти первая и последняя встреча с акулами в открытом море, которая чуть не закончилась трагедией, особенно, для меня.
 

КОВАРСТВО АЗОВСКОГО МОРЯ.

Эдуард Хиль Моряк сошёл на берег.

"Лучше страшный конец, чем бесконечный страх."

Шиллер Антон (1671-1713) - английский философ.
 

   Я родился и вырос в приморском тихом городишке, омываемом двумя морями, одно из которых Азовское, а другое Чёрное. С детства в основном купался не в этих морях, а в Керченском проливе, благо он омывает берег всего центра города. В любом месте можно войти в море и окунуться. Когда-то в конце бульвара был городской небольшой, но очень уютный пляж, на который в летнюю пору собирались все керчане, особенно молодёжь. Можно было поехать за город. Если поедешь в одну сторону, попадёшь на Чёрное море, в другую-на Азовское. И там, и там удивительно шикарные естественные пляжи с золотистым песком. Я уже не говорю о пляжах, называемых в народе Генеральскими. Там вообще красота неописуемая. Удивляюсь, когда вижу по Интернету, как приезжие на пляжах других городов Крыма, тесно прижавшись друг к другу, лежат на крутой гальке, а в море заходят поочереди, так как там не протолкнёшься. На наших пляжах столько свободного места, что можно не только играть в волейбол, бадминтон, но и в футбол, при этом нисколько не мешая другим отдыхающим. Видимо, приезжающие в Крым , понятия не имеют о том, что есть такие Богом обласканные необыкновенно красивые места, где можно получить райское удовольствие только от одного вида нависших над водой скал, заросших крымским кустарником, и прозрачной морской воды с рокотом накатывающейся на чистый песчаный берег.
   Керчане любят выезжать купаться на оба моря, куда надо добираться общественным транспортом, а лучше, своим. В Азовском море вода всегда намного теплее, чем в Чёрном море. Отдыхом для горожан является ещё и рыбалка. Ловят различную рыбу, но в основном бычки, которых предпочитают ловить в Азовском море, так как своими вкусовыми качествами и даже светлым цветом очень отличаются от черноморских. Из бычков получается очень вкусная уха. Хорош он и копчённый. Но чаще всего бычки жарят. Вкус жаренного бычка незабываемо необыкновенно ароматный. Когда начинаешь есть жаренные бычки, то потом себя невозможно остановить. Надо иметь силу воли, чтобы казалось бы уже насытившись вволю, взяв очередного жаренного бычка , сказать:"Вот ещё этот, и всё. Остановлюсь!" Но так повторяется несколько раз, пока живот не начинает превращаться в шар приличной величины. Помню, как приехавшая впервые в Керчь из Одессы и попробовавшая наши жаренные бычки тёща, разделяя каждое слово, произнесла: " Это разве бИчки!!!? Это - курица!"-и взялась разделываться с очередной порцией вкуснятиной.
   Кто хоть раз купался в Азовском море или ловил там бычки, отлично знает, какое оно коварное в части совершенно незаметных подводных течений. Зазевавшегося пловца может враз затащить так далеко, что потом не будет никакой возможности возвратиться самостоятельно. Однажды мы с женой отдыхали в Чигинях. Людей было много, но свободных мест на песке ещё больше. Недалеко от нас расположилась жена участкового Кировского РОВД нашего города Ивана Д. Вскоре приехал Иван в форме работника милиции. Видимо, сменился с дежурства, так как не был выбрит. Он обратил внимание, что у одной девочки лет шести, плавающей на мелководье, вырвался яркой расцветки детский надувной круг, и быстро, уверенно по глади совершенно спокойного моря стал быстро удаляться от берега. Девочка взвыла на весь пляж. Никто из находившихся на нём не рискнул поплыть за красавцем-кругом. А Иван рискнул. Быстро раздевшись, кинулся в море и поплыл. С берега казалось, что ещё мгновение и он настигнет круг. Но так происходит всегда. Только думаешь схватить ускользающий от тебя по воде предмет, как он тут же оказывается впереди тебя на несколько метров. А Иван продолжал бороться со стихией. Вскоре его голова превратилась в точку с поднятыми по бокам руками, которые явно призывали на помощь. Хорошо, что к берегу в этот момент причалила лодка с рыбаками, которых жена Ивана попросила спасти её непутёвого мужа. Ушло много времени, чтобы на вёслах рыбаки доплыли до Ивана, затащили в лодку и полуживого доставили на берег. Как только он с трудом выкарабкался из лодки, сумев кое-как выпрямиться, к нему подбежала разъярённая жена, в два с половиной раза крупнее его, и со всего маха отвесила ему хорошую оплеуху, отчего Иван мешком рухнул на землю. С распростёртыми в разные стороны руками и ногами он тупо уставился на небо, беззвучно открывая рот, как рыба, выброшенная на берег. Раздался громкий весёлый смех всех, видевших эту сцену.
   Так как у меня был отгул, я решил на своей "копейке" съездить на один из Генеральских пляжей, чтобы после двух суток бессонной работы отдохнуть и наловить бычков. Взяв у двоюродного брата двухместную резиновую надувную лодку, я помчался на Азов. Остановился в одной из Генеральских бухточек, где была только одна легковая машина с прицепом. Какие-то приезжие. Две женщины загорали на берегу, а их мужья в метрах трёхстах ловили с лодки бычки. Я разделся до трусов, аккуратно сложив вещи недалеко от кромки тихой и спокойной воды. Под аккуратно сложенную одежду положил совершенно новые красивые босоножки итальянского производства, которые мне подарил мой друг, плававший на громадном сухогрузе, часто посещавшим порт Керчи.
   У меня вместо якоря был большой тяжёлый молот, привязанный крепким канатом к лодке. Мы с братом всегда пользовались молотом, сбрасывая его за борт, чтобы он тормозил движение лодки. С помощью небольших весёл я отплыл от берега дальше, чем от него находилась лодка соседей. Клёв был необыкновенный. Не успевал менять наживку, которой служили рачки. Закидушки я забрасывал на две стороны. Гладь воды только тогда начинала волноваться, когда пойманный на крючок бычок начинал сильно биться у самой поверхности. За час я наполнил половину громадного садка, который был погружён в воду. Хотя я был занят интересной увлекательной ловлей, круглосуточная усталость дежурства брала своё. У меня время от времени, помимо моей воли, закрывались глаза. В один из моментов, когда я их открыл с трудом, то понял, что вздремнул. Впервые я огляделся по сторонам. К своему ужасу увидел страшную картину: я далеко был в море. Лодка соседей с моего места казалась большой точкой. Стало понятно, что я увлёкшись ловлей, не заметил, как течение потащило мою лодку вглубь моря. Сначала молот, подгоняемый течением, беспомощно волочился по песку, а на глубине он просто повис в воде, совершенно не влияя на движение лодки. Ко всему прочему отсутствовало одно весло. Я вспомнил, что во время ловли вытащил его из уключины, и положив на борт лодки, на его лопасти для наживки резал мясо на мелкие кусочки. Так как море было совершенно спокойным, то меня это расслабило, и я не вставил весло в уключину. Во время дрейфа, пока я дремал, оно соскользнуло в воду. Отсутствие весла только усилило мой страх. Как всегда, в подобных случаях, неимоверно захотелось пить. А у меня с собой воды не было ни одной капли.
   Кричать, звать на помощь, размахивая руками, было бессмысленно. Никто меня не услышал бы, так как поблизости никого не было. Я старался не впадать в панику, хотя это удавалось с трудом, так как постоянно грызла мысль - куда меня несёт, и как долго будет длиться этот неприятный непредсказуемый дрейф. Если я начинал рыбачить утром, то сейчас был полдень, так как солнце стояло над самой головой, нещадно её и тело обжигая безжалостными лучами. Вытащив молот, я прыгнул в воду, уцепился за корму лодки и, работая ногами, как лягушка, стал толкать её вперёд. Так я плыл, пока ни уставал. Мне казалось, что при движении лодка медленно приближалась к берегу. Но как только я переставал работать ногами, она возвращалась назад, в глубину . Я понял, что так вхолостую потрачу все силы. Поэтому я вскарабкался в лодку, отдав себя на волю стихии. Боясь получить солнечный удар, я всё время горстями поливал голову морской водой.
   Когда я окончательно потерял надежду быть спасённым, неожидано увидел далеко слева от себя быстро увеличивающуюся точку, появившуюся из-за края мыса со стороны города. Это была моторная лодка с керченскими рыб инспекторами, которые проверяли все Генеральские бухты. К моему огромному счастью они заметили меня в бинокль и их очень заинтересовало, что я делаю так далеко от берега. Они взяли мою лодку на буксир, благополучно доставив к берегу. Ни на берегу, ни в море к тому времени никого уже не было. Я коротко рассказал о том, что со мной случилось. "Счастливчик!", - сказали спасители и помчались по своим делам дальше.
   У меня хватило сил только для того, чтобы отвязать и оставить на берегу садок с уловом, немного спустить лодку, с трудом впихнуть на заднее сиденье автомобиля, сесть за руль и помчаться домой. Когда во дворе дома я остановил машину напротив нашего балкона, я долго сидел, положив руки и голову на руль, анализируя случившееся. Сначала мне снова, как в море, стало страшно, а потом наступила неописуемая радость от того, что я остался живым, и что сейчас меня не занесут бездыханным в квартиру, а я в неё войду на своих ногах. Обеспокоенная жена вышла узнать, почему я долго не выхожу из машины. Увидев меня за рулём в одних трусах, она встревожено спросила, что со мной произошло, и где моя одежда. Я ответил, что всё подарил одному бомжу, которого встретил на берегу, а подробности расскажу дома, когда немного отдохну.

КОНДИЦИОНЕР.
( из серии "неведомое" )

" Ум служит нам порою лишь для того,
чтобы смело делать глупости. "

Франсуа де Ларошфуко ( 1613-1680 ) -
Французский писатель.

   Я родился, вырос, выучился и возмужал при Советской власти. Воспитание получил глубоко патриотическое, социалистическое. Как и другие школьники, верил всему тому, что изо дня в день нам вдалбливали в голову наши горячо любимые учителя. До самой армии я был уверен, что Советский Союз -это политическое необыкновенно крепкое содружество братских республик, чьи народы не представляют жизни друг без друга, которые так сильно и преданно любят, что их никогда не сможет разлучить никакая сила. Самыми близкими, родными и преданными братьями россиян являются белорусы и украинцы. Что наша страна самая мощная и передовая в мире, которая по всем экономическим параметрам обогнала все страны мира, в том числе империалистическую загнивающую Америку. Что всё, что создаётся нового, что изобретается, совершенствуется на земле , происходит только в СССР. В то же время, тогда мы не только не видели, скажем, те же холодильники, электрические стиральные машины, телевизоры, магнитофоны и многое прочего, но даже не знали таких слов. А этими предметами давно уже пользовались граждане, проживающие за загнивающим бугром. Я был уверен на сто процентов, что всё, что только у нас есть, есть не в каждой стране мира. При таком знании невозможно было даже представить, что у капиталистов-империалистов что-то есть такое, чего нет в СССР. Каждый житель Страны Советов, от начинающего что-то соображать ребёнка, до стоящего у края небытия старого человека, был железно уверен в том, что такое необыкновенное процветание государства во всех сферах его жизнедеяльности организовал, создал, воплотил и освятил лично вождь всех стран и народов мира любимый и дорогой наш отец - товарищ Сталин. Поэтому, когда народ узнал о том, что советское государство, существовавшее только благодаря круглосуточной бурной деятельности незаменимого вождя, потерял его навсегда и бесповоротно, впал в отчаяние и шок. Я помню себя и учеников, стоящих в актовом зале средней общеобразовательной школы имени Желябова, и учителей, находящихся на сцене в самый трагический день нашей страны. Начать траурное собрание было невозможно из-за стоящего жуткого гула, создаваемого общим плачем. Время от времени от страшной печали кто-нибудь из учителей грохался без памяти на сцене, а ученики - на пол траурного зала. Тогда скорой помощи работы было по горло. Особенно в Москве, где люди, нещадно прорываясь к телу неожиданно усопшего общего отца, десятками давили друг друга в обезумевшей от горя и надвигающегося ужаса безотцовщины толпе. Но всё-таки страна каким-то чудом без вождя выжила. Коммунистические идеология и воспитание, о которых я упомянул выше, продолжали жить и процветать. В армию я пошёл после десятилетки. Поэтому, когда я от одного старше меня по возрасту сержанта, до армии работавшего на гражданке на одном из заводов Харькова, услышал, что СССР по многим вопросам отстаёт в своём развитии от богатых капиталистических стран, принял его за махрового врага нашего народа.
   Прошли годы. Я работал старшим следователем. До этого какое-то время работал сотрудником оперативного аппарата органов милиции по борьбе с уголовной преступностью. Оперативную науку теоретически хорошо усвоил ещё в специальной оперативной школе милиции. С курсантской скамьи был допущен к совершенно секретной документации органов внутренних дел. Уже несколько лет состоял в коммунистической партии. Моя идеология нисколько не изменилась, наоборот, окрепла.
   Как-то пришлось мне срочно уволиться, чтобы принять участие в опытной рыболовецкой экспедиции, направляемой в одну из богатейших стран Востока для приобретения опыта по лову креветки. В чужую, неведомую страну шло четыре рыболовецких судна: два СЧСа и два СРТМа. Я был назначен матросом-рулевым на один из СЧС-ов (средний черноморский сейнер ). Кроме того, меня избрали секретарём партийной организации этой объединённой специальной экспедиции, что в дальнейшем мне позволяло в любое время посещать советское консульство. Экспедицию возглавлял молодой мужчина Валентин, научный сотрудник АзчерНИРО. Я его хорошо знал, потому что он работал в технологической лаборатории этого института, в котором работала моя жена. Мы с ним изредка встречались, когда я приходил к жене на работу. У меня с ним ещё на берегу сложились хорошие, деловые , товарищеские отношения. К друг к другу мы обращались на ты.
   Нашим маленьким судам и членам экипажа в морском переходе пришлось пережить большие неприятности, так как при шторме малогаборитные суда сначала носом зарывались в волну, а потом полностью на какое-то время уходили под воду. Пришлось каждому СРТМу взязь на буксир по одному СЧС-у , чтобы не потерять их навсегда вместе с командой. После долгого и опасного перехода мы наконец добрались до ждавшего нас арабского порта. Цель экспедиции была научиться ловить креветку, а добытую - сдавать арабскому коммерсанту -миллионеру для хранения её в гигантских холодильниках, где хранилась креветка, выловленная принадлежащими ему судами. Затем он должен был выловленную нами креветку продавать американскому миллионеру, хозяину предприятий по переработке этого деликатесного очень дорогого морского продукта. Таким хитрым путём можно было через посредника неофициально выйти на торговые контакты с кровожадными американцами-империалистами.
   Был февраль. В наших родных местах свирепствовала зима. А здесь стояла жара, какая не всегда бывает в разгар лета в солнечном Крыму. При таком пекле трудно было дышать. Всё время хотелось пить. Команды после швартовки судов оставались на своих местах. На берег вышли Валентин, я, как секретарь партийной организации экспедиции, и переводчик английского языка. На берегу нас уже ожидала группа каких-то людей. Среди них выделялся араб высокого роста с чёрной, короткой бородкой и узенькими усиками, соединявшимися с бородкой. Если все остальные были одеты по - европейски, то на арабе был длинный балахон, отливающий на солнце необыкновенной белизной. На голове - белый платок, поверх которого было чёрного цвета кольцо, скрученное из какого-то плотного материала. Мы поздоровались. Валентин представил меня и переводчика. Здесь я впервые услышал, что меня иностранцы называют почему-то не как у нас - парторгом, а комиссаром. Между сторонами начался короткий разговор по поводу пребывания в арабском порту советских судов. Я не очень прислушивался к этому разговору. Больше наблюдал за теми, кто нас встречал. Я с детства для себя создал образ американского капиталиста. В центральных газетах СССР обычно американца рисовали в виде седого дядьки, худого и злого. На голове был цилиндр, украшенный американским флагом. В руках он обязательно держал атомную бомбу, угрожая миру. Из полуоткрытого рта торчали два длинных зуба-клыка.
   Как только выпала в разговоре пауза, я тихо спросил Валентина: почему нет американца. Он мне указал на мужчину среднего роста, неплотного телосложения, я бы сказал худощавого, с приятной улыбкой. На нём были обыкновенные лёгкие брюки светло-коричневого цвета и белая рубашка с короткими рукавами. На ногах очень красивые туфли под цвет брюк. Ни клыков, ни цилиндра. Разговаривал капиталист негромким, спокойным голосом. Я был поражён.
   Оказалось, что среди встречающих был начальник порта, прекрасно говорящий на чистом русском языке, с едва улавливаемом акцентом. Свою речь он украшал многочисленными русскими пословицами и поговорками. Оказалось, его предки бежали из России во время революции. Отпрыск белоэмигрантов невольно вызывал симпатию.
   В нескольких метрах от беседующих стояли автомобили разных марок и конструкций . Я такие автомобили увидел впервые. Обратил внимание на их необычайную покраску. Она, действительно, была необыкновенной, не поверхностной, а с какой-то манящей глубиной. На ярком солнце искусно покрашенные автомобили переливались всеми цветами радуги. От автомобилей невозможно было оторвать глаза. Когда разговор закончился, Валентин сказал, что сейчас мы с ним поедем в консульство для регистрации нашей экспедиции. Услышав это, начальник порта тут же быстро подошёл к Валентину и любезно пригласил нас в свою машину, чтобы отвезти в консульство. Валентин с нескрываемой радостью согласился. Меня это насторожило. Я понимал, что попав первый раз за границу, человек должен проявлять осторожность, а не бросаться в объятия к первому попавшемуся незнакомцу-иностранцу.
   Валентин неоднократно бывал за границей, несколько раз возглавлял научные экспедиции. Было видно по всему, что он себя чувствовал, как рыба в воде. Когда я с ним сел на заднее сиденье, моя рубашка из тонкого полотна, от пота стала мокрой и прозрачной. Хозяин машины уже был за рулём. Как только мы захлопнули двери машины, она с небывалой резвостью рванула так вперёд, что нас сильно прижало к сиденью.
У меня в то время был доставшийся от отца " Запорожец" , которым я счастливо управлял и радовался тому, что не приходится ходить пешком. Я знал, что нужно долго нажимать на педаль газа, пока машина в конце концов наберёт более - менее приличную скорость. А здесь могло показаться, что сзади машины находится реактивный двигатель, из сопла которого вырываются мощные языки пламени, готовые поднять машину в воздух. Только я стал привыкать к скоростным чудесам красавицы машины, как до меня вдруг дошло, что я перестал обливаться потом. В машине не было ни жары, ни духоты. Я понял, что меня окружает откуда-то взявшийся предательский холод в то время, как все стёкла были подняты до упора. Значит, это не ветер, который в наших машинах врывается в открытые окна, чтобы была хотя бы какая-то малая прохлада. Я знал, что наши водители-умельцы легковых и грузовых машин в кабине пристраивают всевозможные гоняющие воздух вентиляторы, которые освежают только лицо. Здесь же не было никакого вентилятора. Так откуда взялся этот чёртов холод, заполнивший собой весь салон автомобиля, как его создаёт и управляет им подозрительный водитель? И вообще, тот ли он, за кого себя выдаёт. Куда я попал, и что меня ждёт? Зачем нас с Валентином решили заморозить? И почему так спокоен Валентин, когда не обратить внимание на какую-то провокацию было невозможно. И тогда я едва шевеля губами, тихо спросил: "Ты чувствуешь, что происходит?" " А что?",--переспросил он меня. Я уже не выдержал, и прошептал : " Холод!!". Валентин сказал тихо и коротко, и, как мне показалось, зло " Заглохни! Он понимает по-русски!" Мне очень не понравился такой ответ. Значит, он знает, что происходит, но на это почему-то не реагирует. Я вспомнил, что Валентин неоднократно бывал за границей в длительных командировках.. А что если... Тут уж полезли в голову всякие нехорошие мысли. Как-никак, а я хорошо знал агентурно-оперативную работу, так как окончил в своё время специальное милицейское заведение. Несколько лет занимался оперативной работой. Видимо, господа хорошие хотят меня вербануть с помощью предателя Валентина, предварительно введя меня во что-то, вроде анабиоза. Решил не сдаваться.
   Так как я, чем-то охлаждаемый, с гусиной кожей на руках, только и размышлял о создавшемся положении, то не смог заметить, как машина оказалась перед какими-то решётчатыми металлическими массивными воротами, через которые хорошо просматривался чистый, ухоженный дворик. Какой-то мужчина, увидев остановившуюся нашу машину и посмотрев на водителя, кивнул ему головой, как старому знакомому. Наш водитель-империалист в ответ помахал рукой и нажал на газ, когда ворота перед нами любезно открылись, отъехав двумя половинками в разные стороны. Машина плавно вкатила во двор. Странный водитель сказал: "Приехали!", - и вышел из машины, не выключая мотора. Я видел, как к нему подошло несколько человек. Со всеми он поздоровался за руку, а некоторые, вышедшие из здания, по-дружески его похлопали по плечу. " Вот сволочи! Благодарят за успешно проведенную операцию,-" со злостью подумал я. Значит, доставили меня в какую-то засекреченную президентуру. Валентин, который вышел из машины вслед за водителем- " агентом иностранной разведки," видя что я продолжаю сидеть, открыл дверцу и с недоумением спросил: " Какого чёрта ты расселся?!" Я сказал, что не выйду до тех пор, пока кто-нибудь из сотрудников консульства ни покажет своё удостоверение. Замазюкавшись и хлопнув дверцей, Валентин пошёл к группе мужчин и стал с ними разговаривать. Один из них направился к машине. С ним пошёл и наш водитель. Мужчина средних лет достал красные корочки, раскрыл и показал мне, назвав свою фамилию. Всё это время дверца машины была открыта. Водитель выключил мотор, протянул руку к щитку приборов и нажал на какую-то кнопку. Через несколько секунд в машину ворвался горячий воздух. Тут до меня дошло, что загнивающие капиталисты вместо вентилятора, видимо, придумали какой-то прибор, который не просто гонял горячий воздух, а охлаждал его на радость всех пассажиров. Поняв, что попал в дурацкую историю, имея достаточно хороший опыт милицейской работы, чтобы с честью выйти из создавшегося для меня положения, быстро вытащил своё удостоверение, показал его сотруднику консульства, отрекомендовавшись матросом-рулевым первого класса, не забыв сказать и о том, что являюсь секретарём партийной организации советской специальной рыбной экспедиции, прибывшей в иностранный порт. Так как я был за рубежом первый раз, то для меня всё ново. Ни к селу, ни к городу ляпнул первую пришедшую в голову фразу: " Я хотел проверить бдительность сотрудников советского консульства, находящихся вдали от своей Родины." Работник консульства, по-русски широко улыбнулся, громко рассмеялся, протянул мне руку, чтобы помочь вылезти из машины, которая больше для меня не была загадочной. Все вместе мы зашли в здание российского консульства. С того дня у меня началось чуть ли ни ежедневное контактирование с сотрудниками ведовства нашего Министерства Иностранных Дел.
   Через пару дней Валентин подробно рассказал мне о существовании сказочного, особенно для жарких стран, чудо прибора с названием кондиционер. Валентин называл его чуть покороче - кондишеном. Начальник экспедиции, вместе с переводчиком проживал в гостинице, где, конечно же, был кондиционер. Я после хождения по городу часто заходил к Валентину, чтобы попить холодной воды и освежиться под кондиционером. Однажды ему честно признался в том, что как-то в детстве испугался, когда впервые в Артеке увидел белый с бурлящей водой унитаз вместо деревянной уборной с круглой дырой в деревянном полу. Что-то подобное со мной случилось, когда я в зрелом возрасте столкнулся с эффектной работой кондиционера, о котором до этого ничего не слышал.
   Праздник 1-го Мая нас, членов экспедиции, застал в чужой стране, в которой строго соблюдался сухой закон. Несколько человек, в том числе и я, для празднования были приглашены в консульство. До этого к столу мы передали много выловленной отборной нами креветки и разной ценной океанической рыбы. Спиртное на столе было на любой вкус. Много было перед опрокидыванием очередной стопки разных тостов. Когда они поиссякли, я набрался мужества и прочитал специально сочинённое стихотворение, в котором в юморной форме приглашал сотрудников консульства работать на СЧС, где можно ежедневно объедаться креветкой, которая считалась особым деликатесом и стоила дороже других изысканных океанических продуктов. Стихотворение очень понравилось. Дружно все аплодировали. И тут мой первый знакомый, сотрудник консульства, обращаясь к находившемуся здесь же консулу, и показывая на меня, сказал, что я тот парень, который чуть не поставил на уши всё консульство, решив проверить бдительность советских людей за рубежом. Так как рюмки давно были наполнены, консул поднял свою, и направился в мою сторону. Я буквально выскочил из-за стола и помчался навстречу самому главному и важному хозяину серьёзного заведения, который остановившись передо мной, предложил выпить за бдительность всех советских людей, которые продолжают успешно развивать социализм в нашей любимой стране. Все с большим удовольствием поддержали очередной патриотический тост. Всё время, что проходило праздничное застолье до глубокой ночи, я постоянно прислушивался к едва слышной работе спасающих от невыносимой жары кондиционеров, находившихся в громадном зале.

НЕУДАЧНАЯ ПОКРАСКА МАЧТЫ.
 

"Ничто так, как труд, не облагораживает человека.
Без труда не может человек соблюсти своё
человеческое достоинство."

Толстой Л. Н. (1828-1910) - русский писатель, философ.

   При Советском Союзе в нашем небольшом приморском городишке было несколько хорошо развитых рыболовецких колхозов. Оснащены они были средними черноморскими сейнерами, длина которых была чуть больше двадцати шести метров. Занимались ловлей рыбы, водящейся в Азовском и Черном морях. Такие маломерные суда на лов рыбы в океаны не выходили. Промысел был бы невыгодным и очень опасным из-за бывающих там штормов с ураганным ветром. СЧС не всегда выходили даже в моря из-за плохого прогноза погоды. Если же шторм заставал эти судёнышки в море, к ним всегда на помощь спешили большие суда, а они сами пытались, как можно быстрее, спрятаться в ближайшей бухте. Но не всегда помощь приходила вовремя. Трагедия - вечный спутник каждого судна, будь оно большим или малым. Она может наступить в любой момент тогда, когда ничто её не предвещало. Поэтому ходить в моря и океаны могут только очень мужественные люди.
  

Керчь. Здания управлений "Керчьрыбпром" и "Югрыбпромразведки" ("Югрыбпоиск").

    Помимо многочисленных рыболовецких колхозов в городе были две большие организации с несколькими десятками крупных рыболовецких судов, на полгода уходивших в далёкие океаны. Одна организация называлась "Керчьрыбпромом," другая - "Югрыбпромразведкой." На этих судах работали не только жители Крымского полуострова, но и всего Советского Союза. От работы этих судов государство постоянно, круглый год, получало приличные доходы. С развалом Страны Советов исчезли вместе с судами и крупные рыболовецкие организации, и рыболовецкие колхозы. Всё, что только можно было продать, было продано или сдано на металлолом. Большая часть рыболовецкого имущества была просто разворована, а рыбаки оставлены без работы.
   И в Азовском и Чёрном морях водится креветка, которая является дорогим морским деликатесом. В среднем она достигает трёх сантиметров. Исключение составляет та креветка, которая достигает семи сантиметров. Её ловом занимаются в основном частные лица для личного потребления и для продажи. Большим спросом креветка, как наживка для ловли бычков, пользуется у рыбаков. Другое дело, океаническая креветка. Обычная длина десять-пятнадцать сантиметров. Но бывает, что её размеры достигают 35-37 сантиметров, весом до 250 граммов. Лов её очень выгоден, так как сдаточная оптовая цена после вылова намного выше цены дорогих пород океанических рыб.
Руководством "Керчьрыбпрома" и советско-партийными органами города было принято решение направить в составе четырёх рыболовецких судов специальную экспедицию в одну из богатых арабских стран. Некий арабский миллионер, закупивший в СССР несколько СЧСов и СРТМов успешно занимался ловлей креветки. Команды на всех его судах были интернациональными. Но капитанами судов были поляки и греки, большие мастера лова креветки. Они должны были научить экипажи двух наших СЧСов успешно ловить креветку.
   Я был зачислен в экипаж в качестве рулевого матроса первого класса на одном из СЧСов. На судне всю черновую работу выполняли три матроса, один из которых выполнял ещё и обязанности боцмана. Им был мой друг Валерий, который во время ужасного шторма в Чёрном море, когда меня выбросило за борт, спас от смерти. После прихода наших судов в арабский порт, буквально через три дня, на борт поднялись газосварщики-специалисты по оснащению судна специальным приспособлением для ловли креветки. Они срезали мачту, которая была до 10 метров высотой. Но почему-то кусок мачты, около семидесяти сантиметров был оставлен. Обещали срезать позже. Мачта была срезана наискосок так, что оставшийся торчавший вверх острый конец, был похож на мощную, грозную, толстую пику. Пришло человек десять трудяг-арабов, которые дождавшись прилива, когда судно стало бортом на одном уровне с пирсом, как муравьи облепили срезанную мачту, пытаясь её спихнуть на берег. Что они только ни делали с мачтой, в какую сторону только ни толкали. Она крутилась, как уж на сковороде, оставаясь лежать на палубе. Мы поняли, что если арабы с таким нулевым результатом дотянут до отлива, когда судно опустится ниже пирса на несколько метров, то вынос арабами тела мачты останется под вопросом. Валера крепким русским словом отогнал несчастных арабов от неподдающейся их усилиям мачты. За неё взялись мы, три матроса, а также кок Филимон и наш радист. По счёту Валеры и нашей дружной поддержки выкриком: "Раз, два, три! Взяли!",- минут через пять мы благополучно громадную тяжеленную мачту с грохотом через борт сбросили на причал. Арабы раскрыли рты и затараторили на английском языке между собой. Услышавший восклицания арабов, хлопающих от удивления себя ладошками по лицу, находившийся на судне наш переводчик, рассмеявшись, сказал, что арабы неожиданно узнали о том, что у россиян есть какие-то волшебные слова "раз, два, три, взяли!", удесятеряющие силу. Когда они пообедав на судне, нас покидали, дружно поднимали большие пальцы вверх и на ломаном русском языке хором выкрикивали: "раз, два, три, взяли!" Они явно были в восторге от того, что узнали русские волшебные слова.
   Снова пришли спецы-газосварщики, втащившие с работягами-арабами, узнавшими русские волшебные слова, на борт судна две гигантские мачты, которые, минимум, на пять-шесть метров были выше нашей родной мачты. Обе можно было расскладывать до уровня обоих бортов, на приличном от них расстоянии в сторону моря. К самому концу мачты канатами прикреплялось специальное приспособление с тралом, опущенном на дно, в который попадала оказавшаяся на его пути креветка. Капитан и вся команда отлично понимали, что всё это делалось без каких-либо расчётов, без соблюдения правил техники безопасности. Было ясно, что судно потеряло свою остойчивость, так как переместился его центр тяжести. Любая хорошая волна могла запросто опрокинуть судно с таким сооружением.
   Спецы установили на палубе рядом друг с другом эти две махины, показали, как их складывать, собрали свои инструменты и ушли, забыв, как обещали, до основания срезать страшный кол от старой мачты судна. Так как новые вертикально стоящие балки-мачты были ржавыми, то капитан дал команду хорошенько их очистить и покрасить. Матросы решили красить эти железяки поочереди. На самом верху мачты взобравшийся туда Валерий через имевшееся отверстие пропустил тонкий, но очень прочный капроновый канат. К одному концу привязали, так называемую, наскоро сделанную люльку, состоящую из двух больших петель, между которыми положили доску. Она должна была служить сиденьем. Несколько колец второго конца каната набросили на металлический круглый барабан электро подъёмника. Когда он включался, барабан начинал накручивать канат и таким путём, находящаяся на другом его конце тяжесть, поднималась. Первым для выполнения работы вызвался я. Кое-как примостился на ненадёжное хлипкое сиденье. На торчащий в сторону конец доски-сиденья поставили ведро, наполовину наполненным коричневой масляной краской, а рядом с ним разные скребки и другие приспособления для снятия ржавчины. Решили постепенно очищать металл от ржавчины и грязи, и тут же красить эту подготовленную часть мачты.
   Валера взял на себя ответственность по подъёму и спуску маляра. Он включил мотор и меня невидимая сила под его урчание стала поднимать. Когда я оказался на самом верху, Валера остановил подъёмник. Я глянул вниз, и ахнул от высоты, которая снизу смотрелась спокойнее и не так страшно. Прямо под моим сиденьем торчало зловещее копьё от старой мачты. Было не совсем удобно сидеть на доске, которая при малейшем движении начинала ёрзать то в одну, то в другую сторону. При этом надо было одной рукой постоянно поддерживать ведро, чтобы оно не свалилось на выдраенную палубу. Одна рука оставалась для выполнения всех технических работ. Я приступил к выполнению задания. Валера всё время поддерживал разговор, не спуская глаз с барабана подъёмника, чтобы, не дай Бог, петли каната не сползли с него, что привело бы к резкому моему падению под тяжестью собственного веса. Натянутый конец каната Валера крепко держал, сильно зажав его сжатыми пальцами.
   Всё шло хорошо. Я начинал привыкать к высоте, и сердце уже не так тревожно стучало, как в самом начале. Через какое-то время из своей каюты вышел капитан. Хотя была жаркая погода, он нарядился в парадный отутюженный морской костюм, нацепив на него все знаки отличия и регалии бывалого моряка. Рубаха была необыкновенно белоснежной с едва заметным голубым отливом. Капитан шёл на какую-то важную встречу в советское консульство, где должен был встретиться с начальником экспедиции Валентином, проживавшим с переводчиком в городской гостинице. Капитан стал чуть ли не прямо подо мной, задрав голову и прикрыв глаза ладошкой от яркого солнца. Его интересовало, как идёт работа. Он стал о чём-то расспрашивать Валеру, а тот подробно объяснять, сопровождая свои слова для убедительности жестом одной руки. При этом он перестал контролировать барабан с намотанным канатом, отчего петли моментально с него соскочили и потому я тут же вместе с сиденьем полетел вниз. Моё заднее место было нацелено прямо на ожидавший его кол. Как только началось падение вниз, я уцепился обеими руками за канат. Доска вместе с ведром выскользнула из петель и понеслась вниз. Ведро несколько раз кувыркнулось в воздухе, обильно во все стороны разбрасывая масляную краску. Всё произошло очень быстро и неожиданно. Поэтому капитан не успел среагировать и уклониться от ведра, которое боковой стороной ударило его по голове, отскочило в сторону и с грохотом несколько метров прокатилось по палубе. В это время Валера со всей силы старался сдержать ускользающий из рук тонкий скользкий капроновый канат. Остановить его движение смог в самый последний момент, когда почувствовал, как что-то легко ужалило мой ничем незащищённый зад. Ещё немного и я фундаментально оказался бы посаженным на солидный по своим размерам кол. Без посторонней помощи я, не получивший никакой травмы, из дурацких верёвочных петель выбраться не смог. На истошные, с морскими выражениями крики капитана, которыми явно не всегда пользовались даже самые страшные и грубые разбойники-пираты, сбежалась вся команда, даже радист, в это время передававший какую-то радиограмму.
   На Валеру попала также часть краски, от которой он даже не пытался увернуться. Он сказал, что если бы не побрил голову, как поступили многие матросы в рейсе, то было видно, как он поседел от испуга и переживания за мою жизнь. Когда он показал свои ладони, то все увидели, что канатом они были стёрты до крови. Боль немного утихла тогда, когда он опустил руки в ведро с морской водой. Все ребята стали тряпками, намоченными в керосине, вытирать Валеру и капитана. Валера был раздет по пояс, поэтому пришлось вытереть только грудь, лицо и лысую голову. С капитаном дело обстояло хуже, так как изрядное количество краски основательно осело в его роскошной шевелюре. Визит в консульство был сорван. Как парторг экспедиции, я имел свободный доступ в консульство. На такси я подъехал в консульство, встретил начальника экспедиции Валентина и ему подробно рассказал о случившимся. Даже, если бы капитан явился в консульство, с ним было бы невозможно находиться рядом, так как он весь пропитался запахом керосина. Позже капитан сказал, что тогда при моём падении вниз он с ужасом представил меня, надетым на металлический кол. Это было бы ЧП на весь рыболовецкий флот. От представленной жуткой картины его словно парализовало, и он не смог сдвинуться со своего места. Потому он и получил удар по голове ведром, отделавшись небольшой шишкой. Нисколько не жалел об испорченной одежде, радуясь тому, что со мной ничего не случилось.Мне показалось, что у него всё-таки немного поседели виски
   Так закончился первый день очистки и покраски новых мачт на судне. Через несколько дней мы закончили неудачно начатую мной работу, и стали выходить в море, где нас рыбаки из Польши и Греции обучали лову креветки. Каждый раз, опуская обе мачты за борта, невольно вспоминали, как ведро с краской опустилось на голову капитана, и на кого тогда он был похож. Но вспоминали тот случай так, чтобы не услышал капитан. Не хотелось обидеть хорошего человека. Каждый из нас может оказаться в самой нелепой ситуации.