Альфа-Омега
Христианские и еврейские праздники
Альфа-Омега Христианские и еврейские праздники. Их языческое происхождение и история/ Перевод с немецкого; издание второе. - Ленинград: Государственное издательство, 192(?)5. - 142 с. (Электронная версия Кирилла Галабурды, 19.03.2012).

 

СОДЕРЖАНИЕ:

1. Благовещенье.

2. Сметь и воскресение в разных религиях.

3. Вознесение.

4. Таинство сошествия Святого Духа.

5. Союзные и жертвенные трапезы.

6. Пётр и Павел.

7. Успение Пресвятой Богородицы.

8. Евангелие Марии.

9. От козла отпущения к "Божественному агнцу".

10. День всех святых и Духов день.

11. Праздник непорочного зачатия.

12. Когда и где родился Иисус.

13. Рождественская ёлка и Омела.

14. Новый год. Праздник обрезания Иисуса.

15. с+м+в.

16. Сидел ли когда-нибудь Пётр на "престоле Петра".

17. Свечная обедня Марии.

18. Чудо оплодотворения. Праздник мёртвых и карнавальный шут.

19 Языческое происхождение еврейского Пурима.

20. Архангел Гавриил, Зевс и Белый слон.

21. Погребение смерти.

22. Пасхальный агнец а язычников, иудеев и христиан.

23. Великий обман.

24. Марк в качестве свидетеля против Иисуса.

25. Был ли Иисус Христос социалистом?

26. Послесловие к 1-му немецкому изданию.

27. Послесловие ко 2-му немецкому изданию.

БЛАГОВЕЩЕНИЕ.

С незапамятных времен по всему Востоку было распространено сказание об искупителе и спасителе. Этого Спасителя всегда представляли в виде царя, но царя сверхъестественного происхождения. Он сын девы, зачатый от бога, рождение его предвещали звезды. Он подвергался преследованиям, но остается победителем и спасает мир.

Миф о девственной матери в языческие времена был распространен очень широко. Подобное сверхъестественное происхождение приписывалось всем богам-спасителям. Иногда матерью была простая смертная, а отцом бог, иногда же и мать бывала богиней и, как таковая, носила почетное наименование девы.

Гера, супруга Зевса и царица неба, Кибела, "матерь богов", Латона, мать Аполлона и Артемиды, и даже сладострастная богиня Венера, - все они были "девами". О Гере ходило предание, будто ее девственность ежегодно возрождается. В качестве матери Диониса иногда выступает Деметра, а иногда дева Персефона, называемая "чистой".

Эта Персефона, - по греческим сказаниям, покровительница растений (земля), - зачала от отца богов Зевса (небо), который явился ей в виде змея (оплодотворяющий дождь), и родила Диониса.

Греческая богиня Деметра, которую тоже иногда считали матерью Диониса, называется в элевзинских мистериях "святой девой". В греческой мифологии дочь Кадма, дева Семела (олицетворение земли, оплодотворяемой дыханием весны), умирая от испуга перед приближающимся к ней в молнии Зевсом и оставаясь непорочной, рожает сына Диониса. Греческий поэт Пиндар говорит: "Его призываем мы, бога веселья, сына всевышнего отца и Кадмовой дочери Семелы".

Римская богиня плодородия Церера (греческая Деметра) называется девой, хотя она и разрешается от бремени сыном Дионисом - Либером (освободитель, спаситель).

Египетская богиня Изида (земля), которая, по изображениям, сидя на троне, кормит грудью маленького Горуса (весеннее солнце), также именуется "святой девой"; финикийская богиня Ашторет в найденных надписях называется "небесной девой" и "царицей небесной" и изображается в виде женщины с младенцем на руках.

Персидский бог-спаситель Митра, оплодотворяющий пустыни, был рожден девой Мир. Индийский спаситель Шакиамуни был также непорочно зачат и рожден. Дева Кавэ, оплодотворенная восточным ветром (дух ветра), родила братьев Вейнемейнена и Ильмаринена.

Когда должен был родиться японский апостол Сотоктаис, мать его увидала во сне яркий свет и услыхала слова: "Я, великий святой Гузобозац, должен вновь родиться, чтобы поучать мир, и посему нисхожу в твое лоно".

Старейшая "священная книга" персидской религии Заратустры рассказывает, что перед концом света должен явиться спаситель мира. Произойдет это следующим образом: некая дева будет купаться в озере Казава. В это озеро упало тысячи лет назад семя божьего пророка Заратустры. Ангелы охраняли его от злых духов. Купаясь, дева эта зачнет без телесных объятий и родит сына победоносного Саошианта, т.-е. покровителя, спасителя1.

Согласно буддийскому учению, относящемуся ко времени, значительно предшествовавшему рождению Христа, основатель религии Будда был непорочно зачат своей девственной матерью после своего предвечного существования на небе.

Ученики греческого ученого Пифагора считали своего учителя сыном бога Аполлона. Еще при жизни греческого философа Платона, которого можно считать языческим предтечей христианского учения, афиняне предполагали, что его мать до своего сожительства с супругом зачала его от бога Аполлона. Александра Македонского считали сыном верховного бога Зевса, который вступил в общение с его матерью Олимпией под видом змея еще до того, как царь Филипп женился на ней. Римляне считали Сципиона Африканского и Августа сынами Аполлона. Учитель и чудотворец Аполлоний Тианский считался своими соотечественниками сыном Зевса. Маг Симон (во времена первых христианских общин) выдавал себя за сверхчеловека, зачатого девственною матерью без смертного отца.

Символическое и мистическое оплодотворение девы-матери также встречается в языческих мифах. Так, речная нимфа Нана (в культе Аттиса) забеременела от гранатового яблока. Греческая Гера, матерь богов, чтобы зачать Тифона, или Ареса, или Диониса, или Гефеста, уединяется от своего супруга Зевса и от людей.

Рождение египетского бога солнца Горуса, сына девы-матери Изиды, происходило ежегодно во время зимнего солнцеворота, в момент появления созвездия Девы. Эта церемония производилась в храме, где содержалась священная корова и священный бык. Корова считалась, подобно богине Изиде, сверхъестественно оплодотворенной лучом света. Миф о корове, согласно сообщениям древних историков Геродота и Плутарха, был широко распространен. Что сказано о сверхъестественном оплодотворении не ограничивается старым миром, - доказывает древне-мексиканский миф, согласно которому богиня Коатликуэ была оплодотворена прикосновением шара из перьев.

Ясно, что такое широкое распространение мифа о сверхъестественном появлении на свет бога-спасителя не могло не оказать значительного влияния на новую секту христиан в момент смешения всех религий.

Иудейская вера в мессию не могла, конечно, пройти мимо факта, что у стольких народов ожидаемый спаситель должен был появиться сверхъестественным образом. Сознательно или бессознательно к вере в спасителя люди присоединяли веру в непорочное зачатие и божественное происхождение. Этот миф необходимо было принять, чтобы не отстать от других богов-спасителей. В четырех евангелиях можно найти многочисленные следы отказа христиан-евреев от мифа о девственном рождении, ибо они решительно противоречат еврейской вере, что мессия родится от семени иудейского царя Давида. Христиане-язычники, у которых мифы о непорочно зачатом и посланном богом спасителе вошли в плоть и кровь, напротив не хотели слышать о иудейском мессии из рода царя Давида. Иудейская догма одержала верх, но с одним компромиссом: непорочное зачатие было также принято и вставлено в родословные Иисуса (различные в двух евангелиях) и в другие места евангелий от Луки и от Иоанна. Об этом, равно как и о происхождении от святого духа, будет еще говориться в других главах.

Но даже имена Марии и Иосифа можно, при помощи сравнительной истории религий и изучения библии, вывести из мифических преданий точно так же, как благовещение.

Существует древне-еврейский миф о возвещении рождения могущественного сына родителям столь преклонного возраста, что рождение его также является сверхъестественным. Три "мужа", в том числе сам Иегова предсказывают Аврааму, что его жена Сарра, давно уже вышедшая из возраста деторождения, родит сына. Иудейскому священнослужителю Захарии во времена богослужения в храме архангел Гавриил предсказывает рождение Иоанна (крестителя), хотя жена его Елизавета очень стара, а шесть месяцев спустя тот же самый ангел возвещает Марии рождение Иисуса. Но она обручена Иосифу. Имя Иосифа указывает на род Иосифа, мнимого потомка проданного в Египет сына иудейского патриарха Иакова. Действительно, в Палестине, на-ряду с учением, предрекающим приход мессии "бен-Давид", т.-е. сына Давида, существовало другое, предсказывающее мессию "бен-Иосиф", т.-е. из рода Иосифа. К этому направлению принадлежали самаритяне, которые всегда стремились возвеличить род Иосифа за счет рода Иуды. Христиане впоследствии должны были стремиться объединить оба лагеря.

Сын Давида стал также и сыном Иосифа, получив физического отца Иосифа, который, впрочем, должен был быть стариком, чтобы все же не быть настоящим отцом.

Имя Марии или Мириам было у иудеев и язычников мифическим. В ветхом завете (книга Исхода) говорится о Мириам, сестре Моисея и Аарона. Согласно персидскому преданию, она является матерью иудейского божественного героя Иошуа-Иешуа-Иисуса. Очень возможно, что в Сирии еще задолго до нашей эры воздавались божеские почести Мириам-Марии матери Иешуа-Иисуса.

Мать Адониса, принесенного в жертву и воскресшего сирийского бога-спасителя, носила имя Мирры. Имя матери греческого бога Гермеса, являющегося олицетворением слова-духа, "Логоса", - Майя. Майей зовут также дочь великана и бога Атланта и дубликат дочери того же отца, "умершей девственницей" и виденной Одиссеем в Гадесе - преисподней греческой мифологии. Имя Майя носит и девственная мать Будды. Согласно иудейской легенде, имя египетской царевны, нашедшей Моисея в тростнике на берегу Нила, - Меррис, а из египетских памятников мы узнаем, что дочь фараона Рамзеса II носила имя Мери. В связи с Египтом интересно отметить мифическую творческую силу древней астрономии или астрологии: Мария олицетворялась созвездием, которое было звездой египетской богини-матери и девы Изиды.

Возвещение во сне о рождении божественного дитяти и воздержание супруга имеют прообраз в греческой легенде о рождении великого греческого философа Платона, где божественный отец Аполлон во сне предостерегает супруга, и таким образом ребенок родился от девы. Подобным же образом дело обстояло и с Конфуцием в китайской религии, и с Буддой. Что и при благовещении дела касается древнейшей языческой легенды, - разительнее всего доказывается, между прочим, следующим: скульптуры на стене храма в Люксоре изображают этот миф, относя его к рождению египетского царя: Тот с головой ибиса, божий посланец, и "Логос" (слово, святой дух) возвещают девственной царице Маутмес, что она родит сына. В следующей сцене святой дух Кнеф и богиня Гатор держат руки царицы и подносят к ее устам крест (crux ansata), египетский символ жизни, и этим способом оплодотворяют ее. Следующая сцена представляет рождение младенца и почести, воздаваемые ему богами и жрецами. Египетские цари систематически обожествлялись (царь, о котором идет речь, являлся третьим лицом египетской троицы, а мать царя была супругой великого Амун-ра, который являлся, таким образом, отцом младенца). Итак, не говоря уже о других религиях, одна только египетская религиозная система насытила умственную атмосферу множеством сказаний, а составители евангелия, сознательно или бессознательно, в изобилии использовали их.

СМЕРТЬ И ВОСКРЕСЕНИЕ В РАЗЛИЧНЫХ РЕЛИГИЯХ.

В древнейшей мифологии малоазиатских фракийцев и лидийцев громаднейшую роль играет богочеловек Аттис. Это - сын дочери Наны, речного божества, непорочно зачавшей его от плода миндального дерева. Мать богов Кибела, которой в качестве девственной матери воздавались почести, как матери-земле, любила Аттиса, как и царская дочь. Аттис скрывается от ревнивой богини в горы и оскопляет себя под сосной, при чем душа его душа входит в дерево, а из крови вырастает фиалка. Богиня в страшном отчаянии, разыскивая его, блуждает в горах и, наконец, находит. Она переносит сосну в свой грот и оплакивает умершего. Она просит отца богов Зевса оживить ее возлюбленного и добивается обещания, что его тело никогда не подвергнется тлению, его волосы будут расти, его мизинец будет шевелиться.

В честь этого богочеловека во Фракии и в Лидии ежегодно устраивался праздник в начале весны, от 22-го по 27-е марта, т.-е. во время весеннего равноденствия. В этот праздник срубали сосну, украшали ее венками из фиалок и, как символ потерянного богочеловека, несли к храму богини.

Затем в течение трех дней, при плаче, рыданиях, неистовствах и самобичевании жрецов, богочеловека искали в горах. На третий день его объявляли найденным, возродившимся, воскресшим, после чего происходил всеобщий взрыв радости, и начинались праздники веселья.

В храме печалящейся божьей матери, как рассказывает христианский "отец церкви" Юлий Фирмик, находилась фигура Аттиса, крестообразно привязанная к сосне. Аттис после своего воскресения был провозглашен отцом и господом. В искусстве Аттис изображался, как пастух, с пастушьим посохом (архиерейский посох) и в сопровождении овцы. В настоящее время установлено, что Аттис являлся богом растительности. Его оскопление и смерть означают умирание природы зимою, а его возвращение во время весеннего равноденствия - пробуждение растительного мира.

В древнем египетском мифе о богине Изиде и ее брате и супруге Озирисе мы находим также умирающего бога-спасителя. В то время, как Озирис (в качестве бога-солнца) объезжает мир, Тифон (бог тьмы) составляет против него заговор. Он изготовляет роскошный ящик, соответствующий размером телу Озириса, и обещает подарить его тому, кто как раз уляжется в него. Это удается только Озирису. Когда он оказывается в ящике, Тифон и другие заговорщики захлопывают крышку и бросают ящик в Нил, который уносит его в море. Изида (мать-земля) горюет о нем, с плачем ищет его повсюду и находит в окрестности Библоса, но Тифон открывает ящик, разрезает тело на четырнадцать кусков и разбрасывает их на все стороны света. Изида снова разыскивает и собирает их и предает погребению. Сын ее Горус, как только становится достаточно сильным, вступает в борьбу с Тифоном и побеждает го. Озирис ежегодно возрождается в своем сыне, возобновляется в нем. Оно изображается со скипетром и бичом, иногда также с пастырским, или архиерейским посохом, на голове у него корона, украшенная страусовыми перьями.

Согласно ритуалу, в мистериях Изиды появляется гроб Озириса, сделанный, как и гроб Аттиса, из выдолбленной сосны, и этот бог, подобно Аттису, подвешивали к дереву таким образом, чтобы получалась форма креста. Жрецы проводили несколько дней в печали, изображали поиски кусков растерзанного бога, затем вдруг восклицали: "Озирис воскрес", после чего и х горе сменялось радостью.

Символом этого бога является крест Озириса, который стал для египтян символом бессмертия. В развалинах храма на острове, лежащем на Ниле, были найдены изображения Озириса в виде распятия, при чем голова его покоилась на рукоятке четырехконечного египетского меча. Возле него скорбящие фигуры его сестер Изиды и Нефтис. Он представляет собою в одно и то же время торицу Пта-Сохари-Озирис, бог-отец, спаситель и душа мира.

В греческо-финикийской мифологии Адонис рождается из лопнувшей коры миртового дерева - своей превращенной матери. Богиня красоты и любви кладет его в ящик (гроб) и передает Персефоне - богине подземного мира. Он так прекрасен, что Персефона не желает возвратить его, но, по приговору Зевса, год разделяется на три части, из которых одну Адонис проводит с Персефеной, одну - с Афродитой и одну оставляет для себя.

Во время весеннего равноденствия совершалось празднование, при котором сперва символически изображалось исчезновение Адониса, а затем его с причитаниями разыскивали и, наконец, , находили. Это означало смерть и возрождение солнца или связанной с ним растительной жизни. Праздник Диониса Загревса, страдавшего, умершего и воскресшего бога, также начинался печалью и закачивался радостью. Дионис спускается в преисподнюю, чтобы перенести свою мать Семелу на небо. Похищение Прозерпины, дочери Цереры, римской богини плодородия и земледелия, и ее возвращение также представляет собою миф о смерит и возрождении природы. Восточные три части года легко преображаются в мифе в три "года".

В северных сагах о богах, прекрасный бог Фрейр умирает, но его помещают в большой холм, снабженный дверью и окном, и сохраняют в течение трех лет, при чем говорят народу, что он еще жив. В индийской мифологии бог Вишну спускается в подземный мир, т.-е. умирает и потом опять возвращается на землю. В честь его воскресения устраиваются праздничные сборища и совершаются обряды освящения воды. Богу Ганешу отрубают голову, после чего он воскресает, как бог мудрости. Из храма в Гереоне в Аргосе (Греция) исчезла человекоподобная статуя Дониса Ареопагита, и народ, с плачем разыскивающий ее, нашел, наконец, на берегу моря оплетенную ивами, после чего жрецы освободили ее от ветвей, омыли и вновь водрузили на пьедестал. Это повторяющееся почти во всех мифологиях омовение воскресшего означает весенний дождь; мифологически крещение является стремлением вызвать это явление природы.

В персидской мифологии богом солнца является Митра, который также умирает и воскресает. При праздновании этого события на носилки клали каменное изображение "бога из скалы", оплакивали его и опускали в священный грот, в скалистую могилу, затем опять извлекали оттуда и радовались его воскресению. Христианский отец церкви Фирмик описывает этот обряд, а так как он должен при этом сообщить и о помазании трупа, то у него вырывается негодующий возглас: "Habet ergo dabolus ehristos suos!" (Значит, и у дьявола есть свои христы-помазанники!")

Теперь после тщательного изучения истории религий, произведенного за последние десятилетия, выяснилось, что как обряд причащения, так и чудо воскресения были взяты древними христианами из персидской религии Митры, а впоследствии и эти обряды и мистерии поклонников Митры приняли новое толкование и превратились в новую легенду.

В весенних праздниках дело касалось мифа, распространенного во всем мире. Постоянно на-лицо имеется умирающий и вновь воскресающий бог или полубог, который освобождает мир. В греческих сказаниях о Прометее и о Геракле мы находим также личности спасителей. У них оказывается в наличности даже терновый венец. Прометей, согласно греческой мифологии, в наказание за то, что достал для людей огонь с с неба (божество солнца или луны) был прикован Зевсом к скале в Кавказских горах, вероятно, крестообразно, ибо лишь при этом условии коршун мог ежедневно клевать ему печень. Он был освобожден Гераклом (опять бог солнца), Атеней прибавляет еще, что Зевс повелел Прометею в память этого носить ивовый венец и железное кольцо, и что верующие тоже носят в честь его такие венцы и, таким образом, символически изображают свое единение с ним. Прометей понес ради человечества тяжелые жертвы, испытал ужасные страдания (коршун, жажда, - невольно приходят на ум жажда Иисуса и прободение копьем бока). И Геракль-спаситель также надевает на себя нечто в роде короны. Терновый венец играет роль и в культе Митры, и в египетских религиозных обрядах. С другой стороны, в древнем Вавилоне существовало празднество Заккеев, во время которого приговоренного к смерти преступника одевали в царское платье, сажали на трон, и он мог в течение пяти дней поступать, как царь, после чего его раздевали, подвергали бичеванию и распинали на кресте. Это делалось по установившемуся обычаю приносить преступников в жертву, как козлов отпущения, и по особому обычаю убивать богоподобного человека, чтобы придать свежие жизненные силы растительному миру.

Миф об умирающем и воскресающем боге-спасителе или богочеловеке не ограничивался известными в то время частями света. В древней Мексике много столетий назад делали крести из "священного дерева" и к нему прикрепляли испеченное из теста изображение бога-искупителя. Крест имел следующее название: "древо нашей жизни или тела". Несколько времени спустя верующие взбирались на крест, снимали фигуру и съедали ее, в качестве причастия. Фигура на кресте имела специальное религиозное значение. Кроме того, имел место отвратительный обряд, состоявший в том, что жрец и мясник с крестообразно раскинутыми руками, становились перед изображением бога войны, одетые в кожу только-что перед тем убитой женщины. Ведь человеческие жертвы являлись начальной стадией всех культов. Впоследствии была введена замена человеческих жертв (обрезание или иное пролитие крови при праздновании возмужалости юношей у евреев, арабов, негров, полинезийцев), искупительные жертвы, "козлы отпущения" (баран, появляющийся уже в рассказе о жертвоприношении Исаака).

Итак, сравнительная история религий показывает нам бесконечный ряд богов-спасителей и богочеловеков, страдавших за человечество, умерших и воскресших. Критика библии, которой мы отчасти обязаны протестантизму, доказала, что евангелие представляет собрание языческих и иудейских мифов, не говоря уже о чудесах. Тайная вечеря, страсти господни, предательство, отречение, допрос, ложные свидетели, сон супруги Пилата, уклонение Пилата от ответственности, попытка подсунуть Варавву, терновый венец, желчь и уксус, несение креста Симеоном Киринейским, насмешливая надпись, разговор двух разбойников, "боже мой, боже мой, для чего ты меня оставил" (цитата из иудейского псалма, 22), "свершилось" и все эти сказочно-мифологические детали, в роде разорвавшейся церковной завесы, сверхъестественной тьмы, святых, восставших из гробов, и исчезновение самого распятого из каменного грота, переняты из иудейских или языческих сказаний и мистерий. Подробности, не заключающие в себе ничего чудесного, исторически так еж не обоснованы, как и чудеса.

ВОЗНЕСЕНИЕ.

В греческих сказаниях о богах и героях фигурирует Геракл, сын всемогущего Зевса и смертной Алкмены, обрученной Амфитриону. Несмотря на все преследования, Геракл постоянно остается победителем и выполняет в качестве спасителя и покровителя людей пресловутые "двенадцать подвигов", для чего ему приходится даже спуститься в преисподнюю и одолеть смерть. В конце концов, он приготовляет себе на высокой горе костер и велит сжечь себя. Но когда вспыхивает огонь, на гору с громом и молнией опускается облако и уносит героя на небо, на Олимп, к его божественному отцу. Там он остается, как бог, и живет с другими богами.

Это вознесение на небо тем естественней, что, как мы теперь знаем, Геракл это никто иной, как финикийский бог солнца (Мелькарт), перенятый греками из национальных соображений, при чем не осталась без влияния и египетская вера, в который он выступает также в качестве борющейся, меркнущей и, в конце концов, торжествующей солнечной силы.

В древних священных персидских книгах Зенд-Авеста указывается подобный же "борец в царстве света и справедливости". Двенадцать подвигов Геракла предстают ныне в ярком свете: это мифологически обозначенное прохождение солнца через двенадцать кругов зодиака, которые, согласно древне-вавилонской астрологии, занимали по отношению к нему враждебно угрожающую позицию. Оно, хотя и скрывается ежедневно на ночь и ежегодно зимой (нисхождение Геракла в подземный мир), но побеждает ночь и смерть и подымается в лучезарном блеске на небо к остальным богам. Тот факт, что в греческой мифологии уже имеется один бог солнца Гелиос, совсем не является препятствием; он одалживает юному герою в награду за его храбрость свой золотой солнечный челн, на котором переправляется через океан. Геракл встречается по дороге еще с одним богом солнца - Прометеем, прикованным Зевсом к скале на Кавказе за то, что он принес людям на землю огонь (свет) с неба. Геракл освобождает его: торжествующий бог-освободитель избавляет страдающего бога-спасителя, восходящее солнце спасает заходящее. После пути страдания, наступает воскресение и вознесение на небо.

Божественный сын Зевса Дионис, рожденный им от Семелы, т.-е. плодородной земли, и, согласно греческой мифологии, научивший людей виноделию и высшим радостям жизни и распространивший греческую культуру среди завоеванных народов, также после своей смерти возносится на небо.

Существуют две версии этого вознесения: по одной из них, он возносится со своей супругой Ариадной, а по другой, - с матерью Семелой.

Об умершем боге Адонисе, который является одновременно богом солнца и растительности, верующие рассказывали, что он на второй день воскрес и на глазах своих почитателей вознесся на небо. Но уже эта старинная религия черпала из еще более древних вавилонских источников, в которых рассказывается о восшествии божеств света из подземного мира на небо, о вознесении Агапы и Этаны. Обратимся к древнейшим времена. Еще о переселения арийских народов в Западную Азию и в Европу существовало религиозное учение индийских Риг-Вед, древнейшим богом которых был Агни, бог огня (по латыни ignis). Своим отцом, богом неба или богом солнца, он был послан на землю, чтобы освободить ее из власти тьмы. Это - "свет мира", посредник между богом и людьми, посланец из нашего мира в потусторонний, который, искупая грехи людей, ходатайствует о милости богов. Спасши людей из власти зла и тьмы, он с факелом в руке, в качестве знака победы, возносится на небо и садится рядом со своим небесным отцом. Точно так же в более поздних индийских религиях. ведущих свой род от богов Риг-Веды, герой Кришна, одно из десяти воплощений древнего бога солнца Вишну, освободив людей от множества ужасов, поднимается через небесную твердь к главному богу Индре.

Коротко говоря, все древние религии, имевшие какого-нибудь спасителя, рассказывали, как юного бога сначала преследовали или даже убили, как он затем воскрес, победил своих врагов, спас мир и человечества и вознесся на небо, при чем иногда он оказывается всевышним богом, а иногда садится рядом с главным из богов, большей частью своим отцом.

Вознесение являлось для сынов божьих чем-то вполне "естественным". Когда римские императоры, которые вообще стремились к обожествлению, овладели Востоком, в частности Египтом, где цари почитались наравне с богами, это обожествление стало для них требованием государственной мудрости, и они полагали своим неотъемлемым правом после смерит отправляться на небо. Император Август, которого надпись в Приене называет "спасителем мира", отправился с костра, где должно было сгореть его тело, прямо на небо, как клянутся люди, "бывшие при этом" и "видевшие своими глазами" вознесение императора на небо всей персоной с душой и с телом.

Впрочем, впоследствии при сожжении императоров из предосторожности с костра пускали орла, который конечно, как птица великого бога Юпитера, доставлял императора на небо или сам олицетворял его.

Почему бы, однако, было не прокатиться при случае на небо другим великим людям, ученым, чудотворцам? Когда философ Перегин Протей на Олимпе (Греция) бросился в огонь, то один достойный старец клятвенно утверждал, что видел его уносящимся в небо в виде коршуна, а чтобы убить всякое сомнение, он прибавляет, что просветленный Перегин явился позже к нему в белой одежде с лавровым венцом на голове. Неудивительно, что вскоре после этого Перегина стали почитать в его родном городе как бога, что в его храме давались безошибочные предсказания и происходили чудесные исцеления.

Вера в вознесение на небо сынов божьих и героев была настолько распространена в языческой древности, что в половине второго столетия христианской эры христианин Юстин возражает грекам и римлянам, сомневающимся в девственно-божественном происхождении, в воскресении и в вознесении Иисуса Христа, указанием на то, что их знаменитейшие писатели возвели в небо немало сынов Зевса, Гермеса, Асклепия, этого исцелителя-спасителя, убитого молнией и вознесшегося на небо, Диониса, Геракла, сыновей Леды, Диоскуров, Персея, Беллерофона, Ариадну и других, вознесшихся на небо и помещенных среди светил. Юстин совершенно не опровергает чудес и вознесений греческой мифологии, он лишь считает их делом демонов, змея, сатаны.

В самом основании всех сказаний о вознесении на небо (и нисхождении в подземный мир) лежит древний миф о боге-солнце. Мысль арийских и семитских народов должна была обратиться к солнцу, как только они стали земледельцами и их жизнь начала зависеть, главным образом, от оплодотворения земли в жарких объятиях солнца. Поэтому в библейских преданиях иудеев, несмотря на все старания целых поколений жрецов и вопреки стремлению всей израильской и иудейской истории к прославлению единого бога Иеговы, можно найти следы прежнего культа солнца. Так называемые патриархи Авраам, Исаак и Иаков, а особенно египетский Иосиф, затем Моисей, и особенно его преемник Иисус Навин, Самсон, Давид, Эсфирь, Мардохей и в сильнейшей степени пророк Илья и Елисей были некогда старыми семитскими богами звезд и солнца, которые затем приняли ложно-исторический вид.

Изображения солнца, солнечная колесница, солнечные кони свидетельствуют о культе солнца в старой израильской религии.

Этим же культом солнца, главным образом, вызывался обычай совершения обрядов на горах, с которым так страстно боролись пророки (еще во времена Соломона народ приносил жертвы исключительно на вершинах гор, и построение храма Иеговы в Иерусалиме имело целью устранить эту неприятную конкуренцию).

В библейских писаниях, так же , как и в древнееврейских преданиях, также имеются следы, прямо указывающие на вознесение.

Повествование о первом вознесении мы находим в так называемой "первой книге Моисея". Совершил это вознесение потомок Адама Енох, о котором должна была существовать большая легенда, иначе непонятным является, почему именно о нем в перечислении последовательной смены поколений после Адама, сказано: "Еноху было 65 лет, когда он породил Мафусаила. Породив Мафусаила, он прожил праведной жизнью еще 300 лет и имел сыновей и дочерей. Вся его жизнь продолжалась 365 лет. И поелику он вел праведную жизнь, господь взял его из мира и больше его не видели".

В позднейших иудейских преданиях Енох выступает в качестве изобретателя буквенных письмен и составителя апокалипсической книги, древнейшие части которой относятся к первому столетию до христианской эры.

Автор послания к евреям в новом завете, без сомнения, знал эту легенду и в пояснение этого "взятия из мира" говорит о Енохе: "верою Енох переселен был так, что не видел смерти; и не стало его потому, что бог переселил его, ибо прежде переселения своего получил он свидетельство, что угодил богу".

То обстоятельство, что переселенному таким образом Еноху было ровно 365 "лет" достаточно ясно и и указывает на 365 дней солнечного года и на его принадлежность к роду старых богов солнца, которые, естественно, возносились на небо. Не существует никаких рассказов о вознесении мнимого основателя иудейской религии Моисея, но зато древнееврейские предания рассказывают о каком-то происшедшем на вершине высокой горы "просветлении" (преображении), которое соответствует вознесению.

И Моисей представлял собою старого бога солнца, точно так же, как его преемник Иошуа являлся олицетворением весеннего солнца, восходящего после зимней ночи, и поэтому, как гласит библия, он умер в Фамнафсараи (Тимиат-Герес), то-есть в месте помрачения, во время летнего солнцеворота, когда во многих религиях торжественно оплакивалась смерть бога солнца.

Принадлежность к этому же роду ясна еще и у иудейского пророка Илии, которому, как богу солнца, легко было сделать неистощимыми ларь с мукой и кувшин с маслом приютившей его вдовы, разбудить мертвого ребенка, заставить упасть с неба огонь, совершать еще другие подобные чудеса и, наконец, вознестись на небо. "И когда они, разговаривая, шли вместе, вдруг появилась огненная колесница, запряженная огненными конями, которые отделили их друг от друга, и Илия среди бури вознесся на небо". Илия является, как и его преемник Елисей, ясно выраженным очеловеченным образом бога солнца, при чем приписываемая им борьба против Ваала и влияния других стран, имела под собой историческую почву. Имя Илии обнаруживает, впрочем, достаточное сходство с именем греческого бога солнца Гелиоса (Helios), очень похожее на германское Helias и осетинское Илих, которого изображали с огненной колесницей и огненными конями. Впоследствии победоносное христианство превратило старые жертвенники Гелиоса и Зевса, расположенные на возвышенностях, в часовни пророка Илии, в мудром расчете ввести таким образом языческое поклонение солнцу в иудейско-христианское русло.

Но этот "пророк" Илия интересен еще тем, что евреи считали его предтечей мессии, и, таким образом, он являлся несомненным прообразом Иоанна Крестителя, который похож на него, можно сказать, прямо фотографически, вплоть до одежды: одежда из верблюжьей шерсти с кожаным поясом вокруг бедер. В евангелии от Матвея сам Иисус сравнивает Иоанна Крестителя с Илией, но Иоанн родился за шесть месяцев до Христа и, услышав о чудесах, сотворенных Иисусом, восклицает: "он должен расти, я должен идти на убыль". Невольно приходят на ум другие сопоставления заходящего солнца с восходящим в различных мифологиях: Иошуа и Калеб, Нергал и Таммуз, Озирис и Горус. Как мифологические фигуры, Иоанн и Иисус представляют собой, в сущности, одно и то же - первую и вторую половины ежегодного солнечного пути, при чем и слова о водном и огненном крещении находят свое разъяснение: то обстоятельство, что деятельность Иисуса от момента крещения в Иордане до смерти продолжалась, согласно утверждению трех синоптических евангелий, ровно год, также не является простой случайностью, - это астрологический год от прохождения солнца через водную область в январе и феврале до исчезновения его силы в декабре, а затем, после кажущейся смерти, наступает воскресения и вознесение.

Иудейское тайное братство ессеев, являющееся предшественником христианских сект, рано по утрам совершало обряды в честь восходящего солнца, и члены этого братства так фанатически заботились о том, чтобы какая-нибудь грязь не оскорбила солнца, что постоянно ходили с лопатами, дабы сейчас же и засыпать землей каждый экскремент. Неоспоримо влияние на эту иудейскую секту персидской религии Заратустры и сект Митры с их культом солнца, таинственной трапезой и мистическими омовениями (крещение), как неоспоримо это влияние на образовавшиеся впоследствии христианские секты.

После этого становится понятным, что в евангелии вознесение Иисуса совсем не описывается или упоминается как бы между прочим. В евангелии от Матвея имеется, правда, преображение: "и преобразился пред ними, и просияло лицо, как солнце, одежды же его сделались белыми, как свет"2.

Но о вознесении там ничего не сказано; без сомнения конец этого евангелия был впоследствии отрезан, так как пришелся не по вкусу редакторам.

Одиннадцать учеников отправляются после воскресения Христа в Галилею на гору, куда он повелел им явиться, и евангелие кончается повелением проповедывать среди всех народов.

В евангелии от Марка воскресший Иисус сначала является трем женщинам, которые, однако, не передают его поручения ученикам, затем еще раз Марии Магдалине, потом двоим из учеников и, наконец, одиннадцати ученикам, которых он упрекает за неверие и обещает им, как знамение веры, способность изгонять дьявола, говорить на разных языках, изгонять змей, лечить болезни и не подвергаться действию ядов. И дальше евангелие гласит: "Итак господь после беседы с ними вознесся на небо и воссел одесную отца. А они пошли и проповедывали" и т. д. Больше о вознесении ни слова.

В евангелии от Луки, в противоположность евангелию от Марка, женщины (впрочем, в несколько ином составе) рассказывают о пустом гробе, Затем Иисус, чтоб убедить учеников, даже ел перед ними рыбу и сотовый мед, "вывел их из города до Вифании и, подняв руки свои, благословил их, и когда благословлял их, стал отдаляться от них и возноситься на небо. Они поклонились ему и возвратились в Иерусалим" и т. д. Здесь тоже о вознесении больше не упоминается. В евангелии от Иоанна нет ни малейшего намека на это. Только в деяниях апостолов посвящено несколько строк вознесению, перемещенному на Масличную гору. Такое отношение дает повод думать, что в те времена вознесение бога или обожествленного героя было вещью вполне обыкновенной, о которой его поклонникам не стоило много говорить. Можно также объяснить этот тем, что тогда как раз стали опасаться скептиков и насмешников, ибо сатирики (например, Лукиан) действительно издевались над всякого рода чародеями, воскресителями мертвых и другими чудотворцами, которыми кишел древний мир, между прочим, и Палестина.

Ясно чувствуется, что новая религия должна была пользоваться заимствованным материалом. Все более или менее признанные в языческом и иудейском мире боги солнца или растительности, умиравшие, воскресавшие и обещавшие спасать мир, послужили прообразом для новых христианских сект.

Греческая философия добавила понятие о "духе". От "явления" умершего в качестве искупительной жертвы за людей и воскресшего христа, виденого с помощью фантазии духовными очами восторженных поклонников, до вознесения оставался только маленький само-собою разумеющийся шаг. И шаг этот был необходим, потому что рассказать о своем боге меньше, чем рассказывалось о греческих, египетских, вавилонских или персидских богах солнца новые секты не могли. Золотые солнечные диски над головами действующих лиц нового завета и позднейших святых являются ярким напоминанием их родства с божествами солнца древних восточных религий.

ТАИНСТВО СОШЕСТВИЯ СВЯТОГО ДУХА.

Через пятьдесят дней после весеннего праздника (пасхи) евреи праздновали пятидесятницу или праздник жатвы. Христианская церковь приняла этот праздник, но иначе истолковала его: она празднует "сошествие святого духа" и основание церкви. Русское название этого праздника и немецкое (Рfingsten) произошли от переведенного греческого слова pentekoste (пятьдесят). Во французском языке до сих пор сохранилось почти без изменений греческое название Penteeôte.

В деяниях апостолов 2-я глава начинается так:

"При наступлении дня пятидесятницы все они были единодушно вместе.

И внезапно сделался шум с неба, как бы от наступающего сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились.

И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них.

И исполнились все духа святого и начали говорить на иных языках, как дух давал им предвещать.

В Иерусалиме же находились иудеи и люди набожные из всякого народа под небесами.

Когда сделался этот шум, собрался народ и пришел в смятение, ибо каждый слышал их говорящих его наречием.

И все изумлялись и дивились, говоря между собою: сии говорящие не все ли галилеяне?

Как же мы слышим каждый собственное наречие, в котором родились.

Парфяне, и мидяне, и эламиты, и жители Месопотамии, и Иудеи, и Кападокии, Понта и Азии, Фракии и Памфилии, Египта и частей Ливии, прилежащих к Киринее, и пришедшие из Рима иудеи и прозелиты, критяне и аравитяне, слышим их, нашими языками говорящих о великих делах божьих?"

Некоторые насмешники полагали, что они "напились сладкого вина". В виду этого Петр вместе с другими одиннадцатью апостолами выступает с протестом и защищается от обвинения в том, что они пьяны, "ибо теперь третий час дня", и произносит речь. В этой речи он, цитируя иудейского пророка Иоиля и царя иудейского Давида, которому "бог с клятвою обещал от плода чресл его воздвигнуть христа во плоти и посадить ан престол его", объявляет евреям, что распятого ими Иисуса бог сделал господином и спасителем, и требует, чтобы они принесли покаяние и крестились во имя Иисуса христа для прощения грехов и чтобы получить "дар святого духа".

Он имел такой успех, что в этот же день крестилось 3.000 благочестивых евреев.

"Сошествие святого духа" слово в слово заимствовано у иудейского пророка Иоиля. Бог Иегова обещает Израилю, что он не даст его на посрамление, что у него будет достаточно пищи и "будет в последние дни излияние от духа моего на всякую плоть и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши, и юноши ваши будут иметь видения, и старцы ваши сновидениями вразумлены будут.

И на рабов моих, и на рабынь моих в те дни излило от духа моего и будут пророчествовать. И покажу чудеса".

Таким образом, это ниспослание богом святого духа было старым иудейским преданием. Как же описывается в деяниях апостолов это чудесное и странное происшествие? Шум с неба, сильный ветер, разделяющиеся языки, как бы огненные, - вот в каком виде является святой дух. В греческом тексте нового завета нет никакого святого духа, а лишь святое дыхание (to hagion pneuma). У Иоанна Иисус на кресте опустил голову и "предал дух" (дыхание). Согласно одной иудейской легенде, сначала царил бог Элоим, породивший с каким-то женоподобным существом, по имени Эдэн или Израель, которое было до пупа девой, а ниже змеей, 24 ангела. Из верхней части туловища Эдэн образовалась земля, из которой бог сотворил человека, наделенного, благодаря этому, греховными желаниями. Кроме этого, Элоим одарил человека "пневмой", дыханием, душой, святым духом. Эдэн и пневма, тело и душа, будут всегда входить между собою в противоерчие до тех пор, пока ангел Барух не найдет двенадцатилетнего пастушка по миени Иисуса, который поборет соблазн греха, попадет за это на кол (крест), возвратит свою плоть "матери" Эдэн, а свою "пневму" отдаст "в руки отца". Пневма вознесется к Элоиму, который прострет ей навстречу руки и примет ее к себе.

Но не одни только дохристианские иудеи и иудейские секты были хорошо знакомы с "пневмой". Не говоря уж об иудейской библии, где в первой же главе "дух божий витает над водами", не говоря о "душе мира" греческого языческого философа Платона, не говоря о "logos", "слове", как олицетворении божьего духа, принятом александрийской иудейско-греческой философской школой, святой дух имел своего предшественника в буддизме, появившемся еще в пятом столетии до христианской эры.

Не только благочестивый иудей Симеон был приведен святым духом во храм, чтобы поклониться, как святыне, младенцу Иисусу (евангелие от Луки, 2, 27), но еще буддийское учение повествует, как индийский пилигрим и монах Азита явился приветствовать новорожденного принца Будду, в качестве будущего избавителя мира, "принесенный ветром". Дух и ветер, душа и дыхание почти во всех языках было первоначально одно и то же еще с древнейших времен существования человечества, когда дикари и варвары считали, что жизнь и душа с кровью и дыханием выходит из тела и входит в камни, животных и деревья.

Итак, вполне понятно, что деяния апостолов изображают сошествие святого духа в виде ветра: это было в то время обычное представление. Но в то время существовали и другие секты и тайные братства, утверждавшие, что настоящий истинный святой дух находится исключительно у них. Так, одновременно с образованием иудейских сект Симон-маг, как называл он себя, использовывая авторитет персидско-мидийских магов, чудотворцев и чародеев, собрал вокруг себя большую общину, утверждая, что он обладает "силой божьей", истинным духом. Духом этим было женское существо, как дух божий у древних евреев, или София, мудрость, у греков, и он звал ее "Елена" (Helena). Еленой звали также греческую богиню луны, соответствовавшую в те времена всеобщего смешения религий вавилонской богине луны Истар. Симон-маг, очевидно, хотел посредством своей монопольной Елены превратить иудейского и иудейско-христианского святого духа в вавилонского. Это казалось тем легче, что культ богини Истар (финикийской Астарты) проник в Иудею еще до вавилонского пленения, при чем ей поклонялись, как царице небес. Эта первоначальная богиня луны превратилась впоследствии в святого духа, который спустился от праотца с высоты небес к нам на землю и вложил небесные силы в человеческое естество. Все люди, почитающие Истар, обретают тем самым возможность спасения и обожествления. Подобно Симону-магу, еще другой основатель секты из Самарии, по имени Досифей, сделал богиню луны исходным пунктом искупительной религии. Притязание обладать единственно-истинным "духом", годным для спасения, было в то время довольно сильно распространено, при чем одна секта бессовестно заимствовала у другой то, что ей казалось подходящим или было необходимо.

Несомненно, конечно, и то, что католическое искусство на картинах, изображающих сошествие святого духа, соответственно преданию, на-ряду с огненными языками, опускающимися на головы апостолов, рисует парящего наверху голубя, - того самого голубя, который при крещении Иисуса в Иордане изображает святого духа, голубя, который в течение столетий во всей южной Азии было священной птицей богинь-матерей. Голубь был птицей греческой Афродиты, колесницу которой везут два голубя, птицей Астарты, сирийской Афродиты (в ее святыне гнездились священные голуби), птицей Истар, этого "святого духа" сект, воспринявших иудейско-вавилонские влияния, и, наконец, птицей девы Марии.

Сама же Мария в одном иудейском мифе о драконе, угрожавшем проглотить новорожденного Христа, изображается как царица звезд, плац ее - солнце, скамьей ей служит месяц, в двенадцать созвездий зодиакальных кругов составляют ее корону - царица неба. Опять Истар, переведенная на иудейско-христианский язык!

К еще более давним временам приводят нас скульптуры, открытые на стене святыни в Луксоре, в Египте. Скульптуры эти изображают рождение царя. На одной картине Тот с головой ибиса, посланец божий и божье слово (logos), возвещает девственной царице Маутмес, что она родит сына. В следующей сцене святой дух Кнуф и богиня Гатор держат руки царице и подносят к ее рту крест - египетский символ жизни, таким образом оплодотворяя ее сверхъестественным путем.

Очевидно, святой дух создался из различных старинных религий и преданий. То же можно сказать относительно форм его выявления, в виде огня в огненных языках. В древне-индийском культе бога огня Агни богу ветра приписывается порождение огня, ибо без веяния и дуновения воздуха ничто не может ни жить, ни гореть. Веяние воздуха, огонь, свет, жизнь, дух слова бога, все это в древних религиях сводится к одному, различны только формы выявления одного божественного существа отца, сына и духа одновременно.

Огонь при сошествии святого духа тоже старый знакомый из иудейской библии, где бог Иегова взывает к Моисею из горящего куста терновника, тоже огненным языком. "Бог творит ангелами своими духов, а служителями своими - пламенеющий огонь", в этой фразе из "послания к евреям" ясно выражено всеобщее восприятие единства духа "пневмы", пламени и заместителя, или формы выявления бога.

На апостолов появление огненных языков и исполнение святым духом подействовало таким образом, что они начали проповедовать, и притом на всевозможных языках: персидском, египетском, арабском, латинском, на языках Азии, Африки и Европы. Но и это чудо уже раз имело место, а именно пятьюстами лет раньше. В рассказе о первой проповеди Будды говорится, что люди стекались к нему и, затаив дыхание, слушали слова учителя. "Каждый из бесчисленных слушателей думал, что взор мудреца обращен на него, и что он говорит на его языке", однакоже, он говорил на наречии магада. Существует даже еврейская легенда согласно которой бог объявил Моисею на горе Синае заповеди на семидесяти различных языках, дабы они были понятны всем народам. В иудейской литературе, кроме того, имелся материал для создания этих двенадцати Мецофанти3: пророк Исаия объявляет ожесточенному иудейскому народу, что "иными языками и иными устами будет говорить народу сему".

Разговор на всех языках - это конец сказки о вавилонской башне.

Она является наивной попыткой объяснить многоязычие человеческого рода, и точно так же рассказ деяний апостолов имеет целью объяснить факт международной агитации новой христианской секты чудом и божьим делом.

Но как могло скептикам притти в голову, что говорящие "напились сладкого вина"? Ведь, если люди говорят по-персидски, по-арабски, по-латыни, это вовсе не значит, что они пьяны. Следовательно, за выражением: "говорить на иных языках, как дух давал им предвещать" должно скрываться еще что-то. Действительно, выражение "говорить на языках" было тогда общепринятым. Так как без языка говорить нельзя, то оно означало тоже самое, что говорить только языком, т.-е. без смысла. Это было восторженное словоизвержение, по мгновенному вдохновению, лепетание и бормотание непонятных слов, которые затем давали материал для толкования столь же воодушевленным и восторженным слушателям. Отсюда предположение находящихся среди иудеев скептиков, что эти двенадцать пьяны. Этот многоязычный разговор принял, повидимому, в христианских общинах угрожающие размеры, так как в послании к коринфянам (гл. 14), которое ошибочно приписывается апостолу Павлу, автор принужден принять ограничительные меры против этих "диких" проповедников, например: "если кто говорит на незнакомом языке, говорите двое или, много, трое, а один изъясняй". Было бы, однако ошибочно полагать, что только в христианских общинах происходил подобный "кагал".

Эту восторженную, исступленную, бессвязную проповедь они позаимствовали, как и крещение, причастие и т. п., у других религиозных братств. Все описание таинства сошествия святого духа является в деяниях апостолов введением и подготовкой почвы для агитационной речи Петра и для агитации вообще. Тут Петр обращается к иудеям в Иерусалиме и ссылается на почитаемого евреями царя Давида и пророка Иоиля. С восьмой главы выступает Павел, представитель языческо-христианского направления.

С падением Иерусалима и уничтожением самостоятельного еврейского государства победило павлианское направление, отступающееся от иудейского закона (отказ языческих прозелитов от субботнего отдыха и от обрезания). Расхождение с иудейством подчеркивалось все сильнее по мере того, как терялась надежда на его национальное восстановление и христианство приближалось к всемирной Римской империи.

Демократический, бунтовщический и коммунистический характер христианских общин все более терялся, и они становились все покорнее государству и власти римского цезаря. В то время как иудейское по своему происхождению "откровение Иоанна" еще проклинает Рим, "эту великую блудницу Вавилона", деяния апостолов отдают предпочтение мнимой благожелательности римлян. Но в начале деяний апостолов еще замечается усилие показать, что Иерусалим является исходным пунктом христианского движения, так как Иерусалим был важен как сионский город, где верующие иудеи ожидали прихода мессии из рода их царя Давида. Поэтому деяния апостолов должны были начаться с того, что в Иерусалиме двенадцать апостолов демонстрируют перед собравшимися из всех стран современного мира благочестивыми иудеями свое обладание единым и истинным "духом", и при этом с таким успехом, что 3.000 иудеев тут же обращаются в их веру. Излишне прибавлять, что во всем этом рассказе нет ничего исторического. Деяния апостолов представляют из себя применение давно имевшегося в наличности религиозного, мифологического и философского иудейского и языческого материала для агитационных целей новой христианской секты, а также тенденциозное произведение, имеющее целью распространить свою идею и вместе с тем затушевать раздоры и столкновения между отдельными духовными, политическими и социальными течениями христиан-иудеев и христиан-язычников внутри общин.

СОЮЗНЫЕ И ЖЕРТВЕННЫЕ ТРАПЕЗЫ.

Точно так же, как троица является праздником, посвященным воспоминанию о происхождении международной христианской общины, праздник тела господня является днем демонстрирующей свою силу католической церкви. В этот день она во всем своем блеске, противоречащем, конечно, всем евангельским предписаниям первых распространителей учения, выступает на улицу, чтобы показать свою силу и наполнить сердца верующих гордостью, а неверующих завистью. Это "воинствующая церковь" празднует со всей роскошью этот день в память учреждения таинства причастия. Это ей нелегко досталось. В течение нескольких столетий ей пришлось вести яростную междоусобную войну, пока в 1215 году догмат о превращении хлеба и вина в тело и кровь христову посредством церковного освящения не сменило учение о пресуществлении. Следствием ярой религиозной борьбы явилось связанное с нею преобладание духовенства над мирянами. Гуситы, немецкие реформаторы, Цвингли и многочисленные другие "еретики" боролись против этого догмата и большей часть хотели видеть в таинстве причащения лишь воспоминание о тайной вечере.

Католическая церковь отстаивала его. Это была борьба за религиозное, политическое и социальное могущество. Вопрос заключался в том, будет ли весь народ от царя и короля до последнего нищего поставлен в зависимость от ее священников, которые одни лишь в состоянии выявить своим освящением божественную силу, заключающуюся в субстанции хлеба и вина, приобщить верующих к участию в божественном блаженстве.

Из четырех евангелий три (евангелие от Иоанна из всей тайной вечери рассказывает только об омовении ног) и первое послание к коринфянам сообщают, что Иисус в последнюю ночь учредил таинство причащения. Он взял хлеб и, возблагодарив, переломил и сказал: "примите, ядите, сие есть тело мое" (в послании к коринфянам к этому прибавлено еще: "за вас ломимое, сие творите, в мое воспоминание") и, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: "пейте из нея все, ибо сие есть кровь моя нового завета за многих изливаемая во оставление грехов" (послание к коринфянам: "сия чаша есть новый завет в моей крови; сие творите, когда только будете пить в мое воспоминание").

Но в предыдущей (10) главе первого послания к коринфянам, приписываемого, между прочим, Павлу, мы находим после обращенного к членам общины предостережения от обжорства и пьянства, игры, блуда и идолопоклонства еще следующее замечательное место: "Не можете пить чашу господню и чашу бесовскую; не можете быть участниками в трапезе господней и в трапезе бесовской". Это место является недвусмысленным доказательством того, что у Павла или у другого составителя или составителей послания, кто бы это ни был, были основания выступать против участия членов христианской секты также и в языческих трапезах, в которых также чаша и еда играли мистическую роль, и против жаждущих спасения, придерживающихся принципа, что "сшитое дважды держится крепче".

Действительно, за сто лет до начала христианской эры и сто лет после него весь Восток и даже римское государства кишело различными тайными братствами, сектами, религиозными обществами, которые придерживались веры, представляющей из себя смесь из иудейских ,вавилонских, персидских, египетских, южно-азиатских и других религиозных представлений. В религии этой главную роль играло стремление к спасению и бессмертию и вера в сошествие бога-спасителя для избавления людей. Совершить же это он должен посредством своей искупительной смерти и таинственных обрядов посвящения, сообщенного им, как омовения, окунания (крещение), помазания, возложения венца, питья воды или вина, съедания хлеба и т. п. Члены этих тайных братств собирались на общие торжественные трапезы, имеющие отношение к культу бога-жертвы, избавителя и спасителя, отдавшего жизнь за мир.

Так это было в религиозных общинах южной Азии (а позже всего римского государства), поклонявшихся Митре, персидскому богу солнца и огня, бывшему вместе с тем божьим сыном, божьим посланцем, избавителем и спасителем людей. Верующие в него рассказывали, что он с Гелиосом и другими друзьями отпраздновал последней трапезой окончание их междоусобных войн. В память этого верующие в Митру устраивали общие праздничные трапезы, при которых они посредством потребления освященного хлеба и воды таинственным образом соединялись с богом. Сверх того, они съедали при этой святой трапезе агнца.

В "откровении Иоанна", иудейском по происхождению, также говорится о ягненке (агнце), закланном за нас. Первые иудейские сторонники Иисуса, несомненно, устраивали трапезу по образцу сторонников Митры.

Культ Митры соединялся тогда с поклонением южно-азиатским и египетским богиням-матерям, например, Изиде. В этом ритуале один из главных жрецов носил имя Митры и таким образом представлял или олицетворял собою самого бога. Богу приносились жертвы, и приносил их сам бог.

В древней Греции на-ряду с государственной религией, устраивались тайные мистерии в городе Элевзисе. Посвященные верили в бессмертие всех, кто хоть раз присутствовал при таинстве и получил посвящение. Эти посвященные должны были, после поста и других очистительных обрядов, выпить таинственного кикеона, напитка, приготовлявшегося из муки, воды и толченой мяты, и с определенными торжественными обрядами съесть священного пирога, который находился в особом таинственном хранилище. Посредством этих общих трапез верующие соединялись с божеством и обретали бессмертие и уверенность в вечном блаженстве в потустороннем мире. Греческое учение о богах усовершенствовало к этому времени представление о явлении бога Диониса в вине и богини Деметры в пшеничном хлебе (возможное предугадание или зародыш всех учений о пресуществлении); греки ввели также в праздничные драматизации личность бога.

Но древние греки получили эти таинственные жертвенные трапезы в наследство от еще более глубокой древности, из индийского культа бога огня Агни. Индийские гимны и сказания Риг-Веды, созданные в доисторические времена человеческого рода, за много столетий до евангелия, описывают точно так же "трапезу": священный огонь пылает на алтаре Агни, верующие садятся и с благоговением вкушают изготовленные из масла и муки священные хлебы и пьют огненный напиток. Сами эти вещества, порожденные солнечным теплом, невидимо заключают в себе бога огня, и верующие, потребляя их, вбирают в себя бога. Тот же священный хлеб и тот же напиток сжигались на алтаре, как жертвенные дары этому богу, а так как он в них заключался, то получалось, что он в то же время сам себя приносит в жертву. Он являлся жрецом и богом, приносящим жертву, и жертвой одновременно. Трапеза была трапезой любви, принимаемой совместно верующими и богом. Для индуса являлось совершенно обычным представлять огонь на алтаре одновременно в качестве жертвы и в качестве божества, которому приносится жертва (субъекта и объекта жертвы), как говорит известный востоковед Макс Мюллер в своем "Введении в сравнительную историю религий". "Огонь сжигал жертву на алтаре и, таким образом, являлся жрецом; огонь относил жертву богам и являлся, таким образом, посредником между людьми и богами; но огонь в то же время сам являлся чем-то божественным, был богом, которому воздавались почести. Жертва, которую человек приносит богу, является вместе с тем жертвой, приносимой богом, и эта божья жертва в то же время такова, что бог приносит в жертву самого себя".

Более поздней формой Агни является Кришна. Об этом индийском божьем сыне, заступнике и спасителе, в индийском евангелии сказано: "я есмь жертвоприношение, я есмь жертва бога и жертва человека, я есмь сок растений, я - заклинание, я есмь жертвенный елей, я есмь жертвенный огонь и в то же время приносимая жертва".

В старинном богослужении персидской религии Мазды мистический жертвенный напиток гаома играет ту же таинственную роль, как сома в индийском культе огня.

Таким образом, выйдя из колыбели человечества, эта древняя мистерия таинственной жертвенной трапезы прошла через весь античный мир. Все эти странствующие спасители, т.-е. врачеватели, избавители, боги и божьи сыны, близкое родство которых видно уже из одних имен: Иошуа, Язон, Язнос, Вишну, Иезуду, Иахве, Иисус, - почитались и... пожирались на торжественных или отвратительных трапезах.

Евреи тоже не составляли исключения. В "ветхом завете" находятся многочисленные доказательства того, что религиозные союзные или жертвенные трапезы религий восточных спасителей уже давно вошли в обычай в Палестине.

В первой моисеевой книге сказано, что Мелхиседек, царь салимский (салим - мир, покой), священник бога всевышнего, приготовил Аврааму трапезу из хлеба и вина и дал ему при этом "благословление всевышнего бога". Послание к евреям сравнивает этого Мелхиседека с сыном божьим, который "вовек" остался священником. Этот древний бог, соответствующий финикийскому Молоху (Мелех) - Сидику, который, чтобы избавить людей от мора, принес в жертву своего единородного сына Иегуду (Иуду), одетого в царские одежды. Но этот Молох-Сидик опять-таки соответствует богу народа израильского Иегове.

Евреи, должно быть, еще долго, во время тайных ночных трапез, вкушая хлеб и вино, совершали всесожжения и возлияния в честь луны (царицы неба) и других божеств, иначе иудейские пророки Иеремия и Исайя не стали бы так сильно жаловаться и проклинать по поводу подобных случаев. Но уже и приношение священником двенадцати хлебов предложения на священный стол господа (т.-е. Иеговы, - третья книга моисеева) являлось таинственной трапезой. Аарон и его сын должны были съедать эти двенадцать хлебов, "ибо на этом святом месте великая святыня из жертв господних", но Аарон являлся олицетворением союза бога Иеговы с народом израильским. Впоследтсвии и эту трапезу принмали в качестве наместников Аарона 12 священников во главе с первосвященником. Иисус Навин, преемник Моисея, имя которого сходно с именем Иисуса христа, когда вел евреев в "обетованную землю", имел при переходе через Иордан двенадцать помощников. С этими же помощниками он отпраздновал пасху и съел с ними пасхальный ужин, после того, как обрезал весь народ для возобновления кровавых уз с Иеговой. (Число двенадцать мы встречаем повсюду, как выражение двенадцати зодиакальных небесных кругов: отсюда же, должно быть, взято, число апостолов.)

Сама эта еврейская пасхальная трапеза приводит нас к отдаленнейшим временам человечества. Библия связывает ее с исходом евреев из Египта. Во время этого праздника глава семьи, который являлся в своем доме как бы священником, передавал круговую чашу с вином, произнося при этом установленное благословение, затем таким же образом передавал пресный хлеб со словами: "это - хлеб страдания". Должен был быть съеден ягненок, и глава семьи передавал его кругом со словами: "это - тело пасхальной трапезы". Этот пасхальный баран являлся не чем иным, как заменой первоначальной человеческой жертвы, которая некогда съедалась. Еще в седьмом веке до христианской эры у евреев, как и у всех других народов того времени, практиковались человеческие жертвы. Исход из Египта изображается библией, как поворотный пункт, начиная с которого освобожденный Иеговой народ мог заменить своих приносимых в жертву первенцев животными.

Иегова, убивая первенцев египтян, щадит дома евреев, так как они намазали свои косяки дверей и притолки кровью искупительной жертвы.

Но еще согласно закону, приписываемому Моисею, дети, обетом посвященные богу, беспощадно убивались и не могли "искупаться животными".

Приношение в жертву первенцев, считавшихся во всех религиях самой ценной жертвой, вновь возвращается в мир богов, когда они посылают на землю своих единственных единородных сыновей, чтобы они приносили себя в жертву за людей.

Это наблюдение приводит нас к религиозным обрядам и представлениями дикарей. Кровь является для них вместилищем души, и вкусить крови или намазаться ею считается у многих народов установлением общности крови или заключением кровного братства. У некоторых народов часть крови жертвенного животного или человека посвящалась богу, праотцу племени, другую же часть выпивал жрец или все племя, собравшееся на святую трапезу и на страшное причастие. В других случаях они мазали друг другу кровью определенные части тела, большей частью мужские половые органы, как вместилище жизни и инстинкта размножения. Иегова также был первоначально богом-предком, праотцом. Несмотря на все подделки и прикрасы, внесенные в библейские рассказы иудейскими священниками, во многих местах еще отчетливо вырисовывается образ поклонения израелитов предкам и духам (душам).

Между Иеговой и его народом существует кровный союз: он помогает им, они же должны за то убивать для него жертвы предоставлять ему кровь, душу, происходящую от него и являющуюся частью его, так как она нужна ему для укрепления (отсюда запрещения евреями потреблять кровь и отсюда особая система обескровливания мяса). Сначала это была кровь первородных детей, а затем кровь животных, убиваемых в качестве искупляющей жертвы.

Эта кровь, посредством заключающейся в ней души, исходящей от бога, искупает грехи членов кровного союза, она является как бы ходатаем у бога за людей. Приношение в жертву животных являлось уже огромным культурным шагом вперед по сравнению с обычаями каннибалов, какими являлись все древние народы. Они убивали своих детей и съедали их на общих трапезах, чтобы удерживать в роду их душу и умилостивить богов-предков, или пожирали врагов, принадлежавших к другому племени, чтобы присвоить своему племени их душу, силу, мужество и пр.

Воспоминание об этих доисторических религиозных обрядах всплыло в тайных братствах и религиозных общинах греческих и малоазиатских городов у кабиров, карабантов, в братствах проматери Кибелы, Астарты, Деметры, Диониса и т. д., где исполненные духом божьим женщины и мужчины ели еще вздрагивающее тело искупительной жертвы козленка или оленя на общих трапезах, - пожирали сырое мясо.

Хлеб и вино или хлеб и вода играли во всех этих трапезах таинственную роль и всем посвященным и принятым к участию в этих мистериях грезилась согласная с их верой вечная жизнь и блаженство в потустороннем мире. Верующие чувствовали себя спасенными и обеспеченными от всего дурного. Что же могло случиться с ними после того, как они во время праздничной трапезы вместе с освященным хлебом или мясом, водой или вином сомой или гаомой приняли в себя свое божество? Ведь с этого момента они существуют в нем, а оно в них. Если при этом такой религиозный обряд бывал драматически инсценирован со всякими световыми эффектами, торжественными хорами и музыкой, как в Элевзине, тогда участники мистерии и посвященные должны были притти в необычайно приподнятое настроение, в восторг, в экстаз и ощутить полное слияние с божеством, совсем не подозревая, что это как будто новое учение о приобщении тела и крови является лишь пережитком старого распространенного по всему миру ритуала, согласно которому людей убивали и съедали в качестве искупительных жертв.

Таких драматически инсценированных мистерий в то время, как среди евреев образовывались христианские секты, было более чем достаточно. В особенности повсюду славились тайные братства поклонников Митры. Согласно священному писанию, апостол Павел происходил из Тарса - малоазиатского города, где основная масса поклонников Митры состояла из киликийских морских разбойников. Во всяком случае, там у новых иудейских сект была полная возможность познакомиться с вечерей поклонников Митры, принимать в ней участие и впоследствии применять ее к потребностям новой секты. Некоторые христианские группы также вначале потребляли, на-ряду с хлебом, в качестве священного питья воду, как в трапезе Митры, некоторые - вино (из культа Диониса), некоторые группы во время весеннего солнцеворота ели агнца, изображение ягненка или изображение ребенка, сделанного из теста, - и все это имело сокровенный смысл.

После многих изменений и после продолжавшейся сотни лет борьбы древнейший обряд жертвенной и союзной трапезы вылился в форму нынешнего христианского причащения.

ПЕТР И ПАВЕЛ.

Эти два имени неразлучны друг с другом, как братья Петр и Павел в юмористическом рассказе Вильгельма Буша. Они так нераздельно связаны между собою, что при крещении даются одному и тому же человеку вместе (например, Петр-Павел Рубенс). И все же эти два имени отражают в себе борьбу, ожесточенную, тянувшуюся полтора века, между сектой христиан-иудеев и сектой христиан-язычников, между двумя богословскими учеными, связанными с ними. Они означают яростное соперничество между иерусалимской общиной, отстаивающей иудейский закон, с его обрезанием и предписаниями относительно еды, и общинами языческих областей, стремившимися обращать в христианство не только евреев, но и язычников, желающими избавить их от тягостных диэтических предписаний и болезненного обрезания, - самый яростный спор из всех, какие когда бы то ни было велись родственными партиями. Как это часто случается в политике, спор закончился компромиссом. По существу, победила павлианская школа, языческое апостольство, формально же была сделана уступка иудейскому направлению. Уступка эта состояла в том, что Петр, считавшийся главой этого направления и апостолом, крестившим евреев, был произведен в апостолы язычников, получил ключи от небесных врат и прозвище "камень", на котором должна быть воздвигнута церковь Павла, признанного представителя христиан-язычников.

Ныне нам известно, что исторического апостола Павла вовсе не было, что приписываемое ему учение скорее всего является плодом трудов целой богословской школы.

Так называемые "послания Павла", по исследованию богослова ван-Манена, все без исключения оказались подделками, которые были сфабрикованы во втором столетии после христианской эры и для придания им авторитета, как тогда часто делалось, были приписаны апостолу Иисуса. Весь образ Павла, постепенно выступающего в деяниях апостолов на первый план, вымышлен и представляет собою копию образа "апостольского главы Павла". "В первой части этого жития святых, - говорит Целлер в своей критике деяний апостолов, - нет ни одного чуда, совершенного Петром, которое не приписывалось бы во второй части также и Павлу".

Иудейские христиане ограждались от павлианцев и требовали, чтобы апостолом признавался только тот, кто видел Иисуса, но павлианцы возражали на это, что Павел видел воскресшего Иисуса.

В павликианских книгах, напротив, глава апостолов Петр совсем не играет той выдающейся роли, которую приписывают ему иудейские общины. Keppas (т.-е. Кифа, Петр - камень) представлен у Павла как агитатор в одной из иудейских христианских общин, все еще настаивающий на обрезании, и совсем не как ученик распятого христа. После вырабоки соглашения, павлианцы возводят иудейского апостола Петра в языческие апостолы, после чего он совершенно сходит со сцены, а Павел в полном блеске выступает в деяниях апостолов и заканчивает свой полный чудес путь в Риме - столице мира. Теперь Петр и Павел стали равными. Создавшаяся после окончания междоусобной войны церковь делает Петра и Павла своим лозунгом.

Этот Петр обнаруживает странные черты. Возьмем евангелие, называемое евангелием от Матфея, и проследим историю этого апостола.

В главе четвертой Иисус видит "вблизи моря Галилейского" двух рыбаков - Симона, "называемого Петром", и его брата. По первому призыву итти за ним, ибо он хочет сделать их "ловцами человеков", они оставляют свои сети и следуют за ним. (В евангелии от Луки Иисус, однако, принужден сперва убедить двух рыбаков в своей неземной силе необычайно большим, чудесным уловом.) Далее, Петр, - из других евангелий мы узнаем, что Иисус дал Симону имя Петр, - посылается с другими одиннадцатью апостолами, и Иисус дает им "власть над нечистыми духами", чтобы изгонять их, врачевать "всякую немощь"; здесь говорится: "первый Симон, называемый Петром" (10 гл.). В 14-й главе говорится о том, как ученики увидали своего учителя Иисуса, "идущего по морю", как затем Петр тоже хочет пойти по воде, но пугается сильного ветра, начинает тонуть и зовет на помощь, а Иисус протягивает ему руку, поддерживает его и затем, упрекая, говорит ему: "маловерный, зачем ты усомнился?" Двумя главами позже, из-за того, что Симон узнает или признает в нем христа, сына бога живого, Иисус именует Симона камнем (по-гречески Petros - камень), на котором он воздвигнет церковь (ecclesia) и вручает ему ключи царствия небесного; все, что он свяжет на земле, будет связано на небесах, и что он разрешит на земле, будет разрешено на небесах.

Сейчас же вслед за тем Петр отзывает Иисуса, открывшего ученикам, что "ему должно итти в Иерусалим... и быть убитому и в третий день воскреснуть", и "прекословит" ему: "будь милостив к себе, господи, да не будет того с тобою", на что Иисус отвечает опоре своей церкви: "Отойди от меня, сатана, ты мне соблазн, потому что думаешь не о том, что божье, но что человеческое". И чтобы сделать это резкое замечание еще резче, Иисус обращается к ученикам и говорит: "Если кто хочет итти за мною, отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за мною". Явно намекая на сцену с Петром, который, вероятно, беспокоился не только за Иисуса, он продолжает: "Ибо кто хочет душу (жизнь) свою сберечь, то потеряет ее, а кто потеряет душу (жизнь) свою ради меня, тот обретет ее".

В 17-й главе Петр, как будто уже забывает, что он перед тем признал Иисуса христом - сыном бога живого. Во время преображения Иисуса на высокой горе, при чем явились Моисей и Илья и беседовали с Иисусом, он предлагает Иисусу построить три хижины (кущи) для него, для Моисея и для Ильи. Таким образом, он равняет его с этими двумя смертными пророками. После этого их осеняет светлое облако, и глас божий напоминает забывчивому Петру, что это возлюбленный сын бога. Затем в 19-й главе Петр опять изображается маловерным. Он говорит Иисусу: "Вот мы оставили все и последовали за тобою, что же будет нам?" В ответ на это Иисус обещает им, что они сядут на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых.

Неустойчивость Петра достигает совей высшей точки в момент взятия Иисуса, когда он мечом отрубает ухо первосвященническому рабу Малху, а затем отрекается от пленного учителя. Прежде чем петух пропел, он трижды отрекся от него, несмотря даже на то, что Иисус в своем всемогуществе и всеведении грозил двенадцати апостолам (гл. 10): "Кто отречется от меня перед людьми, отрекусь от того и я перед отцом моим небесным". Но, несмотря на это, согласно наиболее позднему из писаний, евангелию от Иоанна, воскресший Иисус во время трапезы из рыбы и хлеба, ни словом не упомянув о его позорном поведении, спрашивает этого труса и предателя, любит ли он его больше, чем другие ученики, и троекратно поручает ему пасти своих овец. И в первой части деяний апостолов Петр стоит на первом месте. На собрании в пятидесятницу он произносит агитационную речь.

Как мы видим, характеристика Петра в священном писании постоянно меняется. Получается такое впечатление, будто существовало два различных Петра или один Петр, но с двумя обликами, или будто существовало два изображения Петра, враждебное и дружественное, которое впоследствии, после заключения враждующими компромисса, были по возможности слиты вместе. История об отречении Петра от Иисуса, конечно, легенда, которая создалась, во всяком случае, позже, чем приписываемые Павлу послания, в которых не упоминается об этом ин словаа, ибо совсем невероятно, чтобы павлианцы упустили в своей борьбе с христианами-иудеями такое агитационное средство. Вероятно, эта история была придумана только позже и не только для того, чтобы запятнать иудейских христиан, но еще и под ругой причине.

Дело в том, что Петр - это один из усвоенных иудейскими христианами героев римских и греческих сказаний о богах.

Согласно греческой мифологии, всюду блуждает бог Протей. Он многообразен и постоянно меняется, он ненадежен и непостоянен, как Петр, изображаемый в священном писании. Но Протей владеет также ключами всего существующего. Ему, как главному, доверена власть над всеми на земле и на небе. Он, между прочим, и бог моря и ходит по волнам, как прошел Иисус и как не вполне удачно прошел Петр.

Еще больше черт Петр перенял у древне-римского бога Януса. Янус идет первым из двенадцати месяцев года (январь), как Петр является первым среди двенадцати апостолов. Он является также богом источников и рек и подчинен, как бог рек и пристаней, богу морей Нептуну, ходящему по волнам, как Петр в легенде подчинен идущему по волнам Иисусу.

На римских монетах атрибутом изображавшегося на них Януса является рыбацкий челн. Петр также рыбак. Первоначально Янус был древнеитальянским богом солнца Дианусом (богиня луны долго звалась Дианой), затем он был вытеснен Юпитером и Аполлоном, но все же сохранил в римской религиозной системе почетное место управляющего небом, он стал deus elaviger, богом-ключником, запирающим и отпирающим небесные ворота. Сперва, как солнце, и затем, как бог солнца, он открывает и закрывает день. Римский поэт Овидий воспевает его как того, кто должен связывать и разрешать, открывать и запирать все на земле, на небе и на море, объявлять войну и заключать мир. Поэтому Янус изображался с посохом и ключом, как впоследствии Петр.

Но и от персидского богочеловека Митры были взяты для Петра некоторые черты, подобно тому, как крещение, причащение и некоторые части ритуала были взяты языческо-христианскими сектами из культа Митры. Митра, божественный спаситель и заступник персидской религии, изображается иногда на памятниках с двумя ключами, которые обозначают жизнь и смерть, рай и ад.

Митра - двуполое существо, Янус - двуликий бог. Этим можно объяснить меняющееся поведение Петра в евангелии. Бог, смотрящий двумя лицами одновременно вперед и назад, мог показаться суеверным и хитроумным талмудистам и гностическим христианскихм сектам ненадежным, меняющимся, предательским. А так как на Петра перенесены были одновременно и черты непостоянного, вечно меняющего свой облик греческого Протея, и двуликого Януса, и двуполого Митры, то рассказ о предательстве подходил к изменчивому образу придуманного апостола, перенявшего звания, чины и отличия языческих богов. И здесь также новая религиозная секта стремилась использовать традиции и "священнейшие чувства" обращенных. Впрочем, небесные ключи, отнятые Петром у Януса и Митры, были как раз прежде переняты иудейской гностической сектой адонеев или мандеистов. Эта секта верила в освобождение погруженного во тьму человечества неким существом, сперва скрывшимся в боге, а затем пробужденным или вызванным им, представляющим собою нечто среднее между человеком и богом и носящим имя "слово жизни". Этот посланец божий должен был сойти на землю в образе Гибильцивы с небесными ключами, победить отступившихся от бога демонов, произвести светопреставление и привести светлые души назад к богу. Во втором и третьем веке христиане часто встречали во многих частях римского государства статуи Януса, и монеты с двуликой головой Януса на одной стороне и рыбацким челноком на другой были в обращении и встречались нередко.

Как прежде наши мальчики играли монетами в "орел или решка", так, по рассказу Макробия, в древнем Риме молодежь подбрасывала в воздух монетки с изображением Януса, угадывая "голову или челнок".

Но и приписываемая Петру роль "краеугольного камня" христианской церкви имеет под собой языческую подкладку. Прежде всего установлено, что в 16 гл. евангелия слова: "Ты, Петр, и на сем камне я создам церковь" являются относящейся к более позднему времени вставкой. Это следует хотя бы из того, что употребленное там слово ecclesia в значении "церковь", больше нигде в евангелии не встречается. Это - более позднее добавление, материалом для которого послужила персидская легенда, повествующая, что божественный заступник и спаситель Митра родился из камня.

Божественный камень играет большую роль в древнейших религиозных мифах Палестины.

В ветхом завете часто говорится о священных камнях. В древнейшие времена камни, на-ряду с деревьями и животными, считались обиталищами демонов, духов предков племени и алтарями, у которых воздавались почести предкам. Ожесточенное соперничество новых христианских сект с тайными союзами поклонников Митры заставило христиан перенять божественный камень и включить его в христианское учение. Поэтому Симон был переименован в Петра.

***

Как легендарный Петр является наследником Януса, так и церковь св. Петра в Риме, воздвигнутая, будто бы, на могиле этого апостола, в действительности стоит на месте, где в глубокой древности совершались языческие обряды. На этом месте поклонники южно-азиатского бога солнца и весны Аттиса ежегодно в праздник весны и возрождения приносили кровавые жертвы, совершали "кровавое крещение" и получали за это отпущение грехов и "возрождались" к новой жизни. Павел и Петр должны были притти в Рим: Иерусалим был разрушен, всякая надежда на восстановление иудейского государства навсегда потеряна, отсюда лозунг приблизиться к победоносному римскому государству - "воздать кесарево кесарю" и сделать столицу великого государства новым центром старого культа.

На место верховного жреца убитого и воскресшего Аттиса стал верховный жрец убитого и воскресшего христа, как место римского бога Януса, после соглашения между иудейско-христианскими группами и павлианской языческо-христианской сектой, занял легендарный Петр. Римский епископ является "наместником апостола Петра", этой копии языческих богов Протея, Януса и Митры, этого языческого ключника. Вот на каком камне зиждется притязание церкви на обладание властью.

УСПЕНИЕ ПРЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦЫ.

На своих прекрасных красочных картинах Тициан, Рубенс и многие другие великие художники изображали вознесение девы богоматери. Окруженная ангелами, она парит над открытой гробницей, вокруг которой столпились апостолы, и возносится к небу, где ее ожидают бог и сын божий.

Христианской церкви потребовалось довольно много времени, чтобы решиться на этот шаг. Время, когда делегаты на соборах спорили о том, есть ли у женщины душа, и могут ил вообще существа женского пола воскреснуть, не благоприятствовало оказанию такой чести женщине, хотя бы даже этой женщиной была сама девственная мать христа.

В евангелии Мария после того, как выполнила свое назначение родить мессию, была, собственно говоря, совсем позабыта. В трех более старых евангелиях о ней упоминается только один раз в том месте, где она с братьями Иисуса отправляется в Капернаум на своего рода семейный совет, так как семья считает, что Иисус лишился разума. После распятия христа речь идет о различных Мариях, но не о матери христа. Только в более позднем евангелии от Иоанна божья матерь Мария появляется на свадьбе в Кане, где Иисус в ответ на ее слова: "Вина нет у них" говорит: "Что мне и тебе, жено?". А о распятии это евангелие, единственное из всех, говорит, что Мария-матерь также стояла у креста! Цель этого новшества ясна: Иоанну, любимому ученику, Иисус передает мать, и, таким образом, составитель евангелия от Иоанна обеспечивает за собой право на авторитет. Даже в этом последнем евангелии божья матерь упоминается не ради ее самой, а как реклама для Иоанна. Такое отношение к матери мессии, все же совершившей вообще практикуемое только античными богинями и царицами чудо девственного зачатия, было бы поразительными, если бы не безусловно установленный факт, что в первые века христианской эры женщины находились в гораздо более униженном положении, чем в период расцвета римского государства.

Только впоследствии церковь поняла, какую силу дало бы ей обращение женщин. После жестокой борьбы с противниками святости Марии, с несторианцами и другими врагами божьей матери, которые, ссылкой на евангелие от Марка, гл 6, 3, обвиняли ее в рождении еще других детей, победили марианиты, для которых Мария являлась не только матерью Иисуса, но и матерью божьей, родившей без боли и без посторонней помощи и, несмотря на рождение ребенка, сохранившей печать девственности.

Апокрифические книги и легенды рассказывали о Марии гораздо подробнее. Она также родилась от своих родителей после долгой бездетной брачной жизни, являясь, таким образом, как бы даром неба. И после жестокой борьбы церкви удалось настоять на признании, что и она была непорочно зачата своей матерью Анной. Когда она умерла, апостолы слышали в течение трех дней небесную музыку над ее могилой. Когда же они захотели показать ее тело Фоме, который уже при воскресении Иисуса сыграл роль "неверного", они нашил вместо начавшегося разлагаться тела только лилии.

Итак, Мария также вознеслась на небо или, по крайней мере, в виду того, что между мужчинами и женщинами все-таки должна существовать разница, была взята на небо. Вознесение (ascensio) на небо было присвоено Иисусу, а Марии оставалось лишь взятие на небо (assumptio).

В самом факте вознесения не было ничего нового, так как старый израильский мир, точно так же, как и греческий, римский, индийский, персидский и др., был знаком с вознесением в высочайшее обиталище богов (Адонис, Кришна), полубогов (Енох, Геракл), пророков (Моисей, Илия) и даже властелинов (Ромул, Август). Греческая мифология знает даже точный образец вознесения сына божия с его матерью: Дионис возносился на небо со своей матерью Семелой, зачавшей его от отца богов Зевса.

На вознесение Марии можно было решиться тем легче, что восточные народы почитали ее с незапамятных времен. Существовала одна иудейская богиня-родоначальница, которой тайные секты издавна воздавали почести, как Мириам, сестре Моисеевой, "первой женщине". Божья матерь в течение тысячелетий играла сложную роль: в качестве Майи - матери индийского бога огня Агни, Майи - матери Будды, Майи - матери греческого божьего посланца Гермеса, Маиры - супруги греческого бога огня Гефеста, Мир - персидской девственной матери, Мирры - матери сирийского бога весны Адониса, и Мириам - матери Иисуса Навина. Христианская церковь восприняла и эту языческую богиню, как много других, использовала ее для своих целей, а ее вознесение связала с древними, еще не забытыми преданиями.

Вознесение на небо совсем не считалось в то время таким уж чудом. Оно вполне соответствовало древнему представлению о мире: бог или богоподобный человек отделялся от земли в перпендикулярном направлении и направлялся к небу - обиталищу богов, небесному раю. Еще с доисторических времен человека мучил вопрос о том, что происходит с "душами" умерших, способными, в качестве друзей или врагов, вмешиваться в его жизнь. Если сначала дикарь считал, что души его предков блуждают вокруг него, вселяются в камни, деревья, животных, и рыл ямы, чтобы обеспечить им пристанище, связывал умершим ноги и придавливал сверху камнями, перебивал мертвому врагу позвоночник и отрезал большие пальцы, чтобы его душа не могла натянуть лук и отомстить; если затем он отвел душам место для собраний вершину высокой горы, остров усопших, подземный мир, лишь бы подальше от него, - то впоследствии, при образовании общей картины мироздания, пространство над землей стало для него обиталищем богов, местом небесных собраний умерших героев, а затем и всех праведных. Древним вавилонянам земля представлялась в виде огромной круглой горы, покоящейся на океане. Гора эта внутри пуста и наполнена водой мирового моря. Над нею возвышается свод, опирающийся на небесный фундамент. Выше находилось "внутреннее небо" - местопребывание богов, и верхний океан. Между небом и землей находится море, от которого небо защищено кольцеобразной плотиной. Это вавилонское изображение мира было попросту скопировано библейским рассказом о сотворении мира. И там также небо является твердой перегородкой. Над выпуклой твердью находятся большие волнующиеся водяные массы, а под ней мировое море с землей. То же представление мы находим в древнейших религиозных книгах индусов, в Риг-Ведах и также у жителей берегов Тихого океана.

В те времена, когда люди ничего не знали о физических свойствах воды, они должны были объяснить сильные дожди существованием наверху другого моря, а солнце, луна и звезды должны были казаться лампами для освещения земли, прикрепленными богом к твердому своду, к этой глубокой хрустальной чаше. Еще в шестом веке нашей эры географ Козьма Индикоплов представлял себе землю окруженной огромными стенами, образующими наверху купол. Это - небесный свод, на котором покоится небесный океан. Свод этот отделяет верхнюю часть, обитель блаженных, от нижней - земного мира, где солнце, луна и звезды вращаются вокруг земли. При таком образе мироздания ничто не мешает представлять себе богов, будто их целые десятки или только трое в одном лице, пребывающими "наверху", а вознесение на небо, если не принимать во внимание тяжести, казалось вполне "естественным".

Но в 1543 г. Коперник открыл, что земля движется вокруг солнца. "Смелой рукой он разбил хрустальные сферы, нарушил покой земли и швырнул ее в волны эфира, чтобы она вместе с другими планетами вращалась там вокруг солнца". 34 года он из опасения пыток святой инквизиции скрывал свое открытие. Но напрасно церковь сожгла Джордано Бруно за то, что он распространял коперниковскую систему мироздания, напрасно при помощи пыток вынудила Галилео Галилея под присягой отречься от этой системы: это ни к чему не привело. Кеплер обосновал железные вечные законы, по которым земля совершает это движение, а Ньютон при помощи законов тяготения выяснил, почему земля и другие звезды движутся по кругообразным орбитам. Немец Кант и француз Лаплас с большой правдоподобностью объяснили образование всей солнечной системы, в которой земля является лишь пылинкой. К произведению кенигсбергского философа: "Общее естествознание и теория неба", написанному в 1755 г., еще в больше степени, чем к его же произведению "Критика чистого разума", применимы слова Гейне: "Книга - это меч, который уничтожил веру в бога в Германии".

После этого огромные подзорные трубы, телескопы, обследовали мировое пространство, науки при помощи спектрального анализа установила химический состав звезд. Теперь мы знаем, что солнце отдалено от нас на двадцать миллионов миль, что вокруг этого огромного огня, как вокруг общего центра, по определенным и точно вычисленным путям движутся планеты. Мы знаем далее, что неподвижные звезды сами по себе являются солнцами с собственными планетными системами, что они движутся с большой скоростью, но движения этого мы не замечаем вследствие необъятного расстояния, и что, например, Полярная звезда находится от нас, по крайней мере, на 54 биллиона миль, т.-е. в 2.700.000 раз дальше, чем наше солнце. Мы знаем также, что луч света от самой далекой неподвижной звезды должен итти 7.000 лет, чтобы достигнуть до нас, а, следовательно, пушечному ядру потребовалось бы для этого несколько тысяч миллионов лет. Затем астрономы открыли еще "туманности" в таком отдалении, что свет, движущийся со скоростью 40.000 миль в секунду, должен оттуда итти до нас миллионы лет. Если мироздание имеет такой вид, то говорить о "вознесении", - это значит духовно пытать и сожигать Коперника, Кеплера и Ньютона, это значит игнорировать научные достижения и вообще последние 600 лет существования человечества. Что сумеет ответить отец, учитель или священник полуграмотному школьнику, прочитавшему хотя бы маленькую брошюрку по астрономии, на его вопрос о том, куда, собственно, направляются возносящиеся? Где нужно ныне искать этого неба? Между небом и землей, на Марсе ли, на Полярной звезде, на комете, или на туманности? В воздушной оболочке нашей планеты, где воздушный шар подымался на высоту в одиннадцать километров, не налетев ни на одного святого или ангела, или в ледяном эфире, где трон бога должен был бы замерзнуть? Говорят, что один астроном, пояснивший императору Наполеону карту звездного неба, на его вопрос о том, где же в таком случае находится бог, ответил: "в этой гипотезе я не нуждаюсь". При современной мировой системе говорить о рае, аде и небе в богословском смысле слова совершенно абсурдно. Это так же нелепо, как если бы доисторические дикари вздумали при помощи каменных топоров строить железную дрогу, или как если бы взрослые люди решили пользоваться для своей речи беспомощным лепетом годовалого ребенка. Молот разума, которым Коперник разбил вдребезги хрустальные небесные сферы древности и средневековья, разбил также и всякое основание древних и средневековых представлений о небе и вознесении. И только благодаря систематическому задерживанию распространения просвещения со стороны правящих классов и благодаря закону инерции, люди бессмысленно продолжают двигаться по проложенной колее и все еще заставляют своих детей слушать истории о вознесениях, соответствующие представлению о мире, существовавшему два, три и больше тысячелетия назад. Но в наш век астрономии, математики и физики, воздушных кораблей и телескопов такие истории должны вызывать лишь неудержимый смех.

ЕВАНГЕЛЬСКИЕ МАРИИ.

Церковь, предписывающая теперь праздновать в честь девы Марии двадцать праздников в году и так распространившая культ Марии, что по сравнению с ней Иисус и бог-отец как бы отходят на второй план, - эта церковь лишь в седьмом веке постановила праздновать день рождения Марии. Шесть столетий эта дева, оплодотворенная святым духом и родившая сына божия, не была удостоена церковью, которой она подарила спасителя, чести празднования дня ее рождения.

Это ясно указывает, какая перемена в оценке Марии произошла у верующих. Ныне ее чтут и восхваляют как идеал женственности, царицу неба, первейшую из святых, самую могучую заступницу у бога, защитницу городов и государств, покровительницу мужских и женских монашеских орденов. Но еще в Symbolum Niceanum (никейском символе), в символе веры, принятом на первом церковном соборе в Никее в 325 году, нет ни слова о рождении Иисуса от девы. Точно так же и Павел ничего не знает о том, что Иисус по рождению является сыном бога, и даже первоначальные изложения евангелий не рассказывают ничего ни о рождении и детстве Иисуса, ни о непорочном зачатии. Даже в евангелии от Луки Иисус только через крещение становится "божественно рожденным", как явствует из многих рукописей старинного изложения, согласно которым голос с неба воззвал: "ныне я породил тебя", из чего следует, что когда Иисус пришел к Иордану, он был не сыном бога и девы, а человеком и сделался сыном божьим только через сошествие на него святого духа в виде голубя. Иорданское крещение несовместимо с рождением от девы, и первая глава евангелия от Луки, несмотря на это, повествующая о таком рождении, вставлена впоследствии. Рассказ о рождении Иисуса девой, оплодотворенной богом, является позднейшей уступкой язычникам, которых можно было обратить не иначе, как связав новую веру с их старыми мифологическими представлениями о рождении спасителя богиней или смертной, оплодотворенной богом.

Более позднему определению роли божьей матери соответствует и неуважительное отношение к деве Марии со стороны евангелия, равно как и то, что в деяниях апостолов она только вначале названа по имени, а в посланиях, приписываемых Павлу, Петру и Иоанну, вообще отсутствует. По отношению к осененной святым духом деве, родившей спасителя, это прямо изумительная непочтительность. Кроме того, Иисус (евангелие от Матфея, 12, 48) на сообщение, что его мать и братья стоят снаружи и желают говорить с ним, отвечает: "Кто матерь моя и кто братья мои?" и, указывая на учеников, заявляет, что это его мать и братья. Поскольку это еще понятно со стороны агитатора по отношению к братьям или даже по отношению к земной матери, постольку по отношению к женщине, избранной святым духом в качестве священного сосуда для зачатия и рождения сына божия, спасителя и искупителя, и совершившей к тому же чудо непорочного зачатия, это, по крайней мере, слишком сильно сказано.

Но дальнейшие повествования евангелия еще ярче обнаруживают, как мало уважения оказывалось деве Марии. Она выступает, за исключением тех случаев, когда ее сын отрекается от нее и брака в Кане, в евангелии от Иоанна, где получает еще более строгое замечание ("Что мне и тебе, жено?"), еще только в качестве статистики при распятии, и то в очень расплывчатом виде.

В евангелии от Матфея, после описания распятия, сказано (гл. 27, 55): "Там были также и смотрели издали многие женщины, которые следовали за Иисусом из Галилеи, служа ему. Между ними были Мария Магдалина и Мария, мать Иакова и Иосии, и мать сыновей Зеведеевых". А затем после рассказа о том, что вход в гроб был завален камнем, сказано: "Была же там Мария Магдалина и другая Мария, которые сидели против гроба". Точно так же говорится и в главе 28: "По прошествии же субботы пришла Мария Магдалина и другая Мария"... Подразумевается ли под этой "Марией, матерью Иакова и Иосии" дева Мария - мать Иисуса, - остается невыясненным. Однако, ранее (в главе 13) говорится, что рассерженные проповедью и чудесами Иисуса иудеи спрашивали: "Не плотников ли он сын? Не его ли мать называется Мария и братья его Иаков, и Иосия, и Симон, и Иуда?" Из этого следует, что под "Марией, матерью Иакова и Иосии" все же нужно понимать мать Иисуса. Но в таком случае, что за обращение со стороны евангелиста, который ни разу не называет блаженную деву Марию, божию матерь, "матерью Иисуса" и ставит впереди Марию Магдалину, а потом два раза говорит о матери божией: "другая Мария"! Затем Иисус исчезает из гроба, и там сидит "ангел господень". Ангел же говорит женщинам: "Не бойтесь" и т. д. и поручает им сказать поскорее ученикам, что Иисус воскрес. "Женщины" - это Мария Магдалина и божия матерь. Менее почтительно нельзя было выразиться. Но если "мать Иакова и Иосии" не означала Марии, матери Иисуса, то увидеть чудо воскресения удостоилась Мария Магдалина и еще какая-то совсем нам неизвестная Мария, а не божия матерь, которая отсутствовала также при распятии, положении во гроб и миропомазании своего мертвого сына. В евангелии от Марка, которое совсем не знает чудесной истории о рождении Иисуса, дело обстоит точно также, с той разницей, что там упоминается еще какая-то женщина Саломея. И здесь также Иисус является, - вы думаете своей матери, божественной деве? - нет, Марии Магдалине, "из которой изгнал семь бесов".

Точно так же и у евангелиста Луки, кроме Марии Магдалины, появляется еще одна Мария, "сестра Марфы". Только в евангелии от Иоанна, который выводит мать Иисуса, как таковую, заставляет ее выступать на свадьбе в Кане, где она получает от сына конфузное наставление, сказано о распятии: "При кресте Иисуса стояли матерь его и сестра матери его, Мария Клеопова и Мария Магдалина". Но имеется сильное подозрение, что евангелист Иоанн приводит мать Иисуса лишь затем, чтобы в качестве будущего защитника Марии, которую ему здесь же поручает Иисус, выдвинуться на передний план. Вслед затем божия матерь опять принуждена устраниться: к пустому гробу первой приходит Мария Магдалина, и опять-таки Иисус является не матери, а Марии Магдалине. В деяниях апостолов только в начале говорится, что апостолы "единодушно пребывали в молитве и молении с некоторыми женами и Марией, матерью Иисуса, и с братьями его". Но затем дева Мария, матерь божия, бесследно исчезает и появляется лишь значительно позже в апокрифических книгах и легендах, чтобы, наконец, через несколько сот лет оказаться первейшим столпом церкви.

Все это очень странно и может быть объяснено лишь в том случае, если предположить, что речь идет об обыкновенной, земной матери Иисуса, и что рассказ о непорочном зачатии, передаваемый притом лишь двумя евангелистами Матфеем и Лукой, и то, вероятно, лишь в позднейших списках евангелия, не был сначала известен и не особенно принимался во внимание. Но есть еще одно бросающееся в глаза обстоятельство: другие женские имена упоминаются гораздо чаще, чем имя матери божией. Особенно упорно появляется Мария Магдалина. У Матфея это "женщина", которая подходит к Иисусу во время его пребывания в доме Симона прокаженного в Вифании и возливает ему на голову драгоценное миро. То же самое у Марка. Там сказано еще, что Иисус изгнал из нее семь бесов. У Луки Мария Магдалина - это "грешница", т.-е. блудница, которая обливает ноги Иисуса слезами, отирает их своими волосами и мажет миром. Но замечательно, что евангелие от Иоанна рассказывает о другой Марии, сестре Марфы и Лазарая: "Мария же была та, которая помазала господа миром и отерла ноги его волосами своими". Об этой же Марии рассказывает и евангелие от Луки: "Иисус пришел в одно селение; здесь женщина, по имени Марфа, приняла ег ов дом свой. У нее была сестра, по имени Мария, которая села у ног Иисуса и слушала слово его, Марфа же заботилась о большом угощении". А когда Марфа возмутилась, что Мария только сидит возле него, Иисус стал на сторону Марии, которая "избрала благую часть". В евангелии от Иоанна, в рассказе о воскрешении Лазаря, который представлен здесь как брат Марии и Марфы, сказано: "Иисус же любил Марфу и сестру ее и Лазаря", и опять рассказывается, что после этого воскрешения Мария помазала ему ноги, взяв фунт нардового чистого драгоценного мира и отерла волосами своими. Это смешивание Марии Магдалины с другой Марией и, видимо, ревнующей ее сестрой Марфой, которую Иисус также любил, а также главная роль, которую играет эта Мария Магдалина, блудница, завивающая волосы, полная противоположность целомудренной, девственной материя, - делают понятным предположение столь многих писателей, что дело касается здесь любящих женщин. Но случайность ли, что все любящие Иисуса женщины носят имя "Мария", как его мать?

Чтобы ответить отрицательно на этот вопрос, достаточно хоть раз заглянуть в южно-азиатские и египетские религии и мистерии. Там сын девтсвенной богини-матери вместе с тем является каким-нибудь образом и ее супругом или возлюбленным. Египетская богиня природы и земли Изида, которая, как мать-земля, родит, оставаясь девственной, является супругой Озириса, бога солнца и весны, которого убивают, и которого она горько оплакивает.

Но сын ее Горус, весеннее солнце, является никем иным, как новым Озирисом, ее возлюбленным и супругом. Кибела и Аттис, Истар и Таммуз, Афродита (Венера) и Адонис, Афродита (Майя) и Гермес и другие, - во всех этих случаях мифологический образ колеблется между отношениями матери с сыном и жены с возлюбленным. Возникает мысль, что различные Марии в евангелии изображают эти две стороны типической героини южно-азиатской искупительной религии. Мария, так сказать, раскололась на несколько частей, из которых одна изображала мать, другая - возлюбленную, при чем целомудренное отношение к Марии Магдалине, Марии или Марфе и презрительное отношение к женщинам вообще объясняется тенденцией женоненавистничества и презрения к плоти, свойственной древне-христианским сектам.

Это соотношение становится еще отчетливее, если принять во внимание, что существовавшее до рождества христова тайное братство, религиозная община офитов (от ophis - змея), с помощью иудейских и греческих (платоновских) понятий придумало новую теорию сотворения мира.

Согласно этой теории, понятие "человек" означает "всевышний бог", несотворенный, исходящий от него "сын человеческий" - это первый сотворенный "искупитель". С ним рядом стоит "женщина", пневма, т.-е. дуновение, душа, дух (по древне-еврейски это будет "руах", и в первой книге ветхого завета этот женский дух носился над водою). Они находятся в эмпиреях - в небе. Под небом существуют три их параллели: Иолдоболот, или творец мира, его сын, или Офис (змея), и женщина, называемая мудростью (Sophia), женомужем и блудницей. "Человек" и "сын человеческий" сгорают от любви к "пневме", первой женщине, и оплодотворяют ее лучами света.

Женщина рождает помазанника (по-гречески - христос) и одновременно с ним дочь Софию. Сын Христос с матерью отошли направо и были взяты наверх к "человеку" и "сыну человеческому", но не может подняться выше определенной границы и создает земное небо, которое является вместе с тем ее сыном, Иолдоболотом, или сыном хаоса. Он становится богом земного мира, порождает семь сыновей, каждый из которых обитает отдельно в своем собственном небе (семь богов планеты). Он создает Адама и Еву, гневается на них и хочет уничтожить мир. Но София вступается за людей. София мечтает об освобождении и о возвращении в свое родное светлое отечество, но лежащие над ней семь небес не пускают ее. Тогда ее божественный брат-избавитель (христос) спускается вниз, в каждом из семи небес принимает облик тамошнего властелина и тем лишает их силы, опускается на землю и освобождает пленную сестру, отдав себя в жертву за нее, на крестные муки.

После его смерти на кресте София, как освобожденная, возносится ввысь к богу, бог-отец воскрешает и христа, который празднует свадьбу со своей сестрой4.

Сестра эта в указанном мифе офитов о сотворении мира является лишь двойником совей матери.

Таким образом, эта богиня любви, плодородия, эта мать природы, прошедшая из Египта через всю южную Азию, открыла себе доступ к иудейству. Богиня земли, природы, - эта мать, сестра и возлюбленная христа, София является предшественницей Марии, которая выступает одновременно в качестве матери бога-человека и в качетсве его жены - Марии Магдалины, или Марфы, или ее сестры Марии и в то же время в качестве его сестры, так как Марфа и Мария - это сестры Лазаря, воскресшего через четыре дня после смерти и являющегося несомненным двойником, повторением и параллелью христа.

Откуда же происходит имя Мария? В евангелии от Луки это имя встречается, как Мариам, как арамейское произношение имени Мириам. Сомнение в совпадении отпадает. так как дохристианские секты гностиков также почитали Мариам одновременна с Моисеем и его женой Ципорой. Таким образом, божеские почести воздавались иудейскими сектами сестре Моисея, этого первого иудейского спасителя. Первоначально Мириам была, без сомнения, матерью, сестрой и супругой Моисея и только позже, вследствие отвращения священнослужителей к кровосмешению, эта божественная личность разделилась на три составные части - на мать, сестру и жену Ципору.

То обстоятельство, что полная тревоги сестра следует за мальчиком, оставленным в корзинке на реке Ниле, тогда как это, собственно, следовал сделать матери, и, как кормилица, дает ему грудь, достаточно ясно указывает на первоначальное изложение, которое, впрочем, является лишь повторением египетской мифологии, где Изида выступает как сестра и жена и в то же время мать (возрожденного) Озириса. При переходе евреев через Красное море Мириам идет во главе женщин с пляской победы и ударяя при этом в бубен, литавры Изиды. Это переход через Красное море уже пророк Исаия считал аллегорией греха и избавления, а Павел сравнивает его с крещением. Дохристианские секты почитали Моисея, как заступника божия, а Мириам, как соответствующую ему женщину, тоже почитали как богиню. В литературе священных папирусов говорится даже о какой-то "иудейке Марии", которая часто становится на место Изиды. Но эта Мириам является в персидской и арабской передаче матерью Иисуса Навина. Этот Иисус продолжает дело Моисея - вводит евреев в обетованную землю. По своему имени, как и Иисус христос, он является спасителем и освободителем, так что Мириам и этим путем получает значение "матери спасителя". Но этот Иисус - древнее местное божество эфраимитов, вполне соответствующее сирийскому Адонису. Как христос - это господь, по-еврейски Адоани, так и Мария - это тоже Мириам, та же скорбящая и оплакивающая своего убитого сына мать Адониса, это богиня природы Кибела, Астарта, Истар, Изида.

В иудействе эта южно-азиатская и египетская богиня природы и земли превратилась в Мириам, в христианстве - в божью матерь (Мириам, Мария, Марианна, Марфа по-семитски означает "госпожа"). В течение первых столетий этот образ под влиянием Вавилона все более уподоблялся вавилонской вариации богини Истар. От этой вавилонской богини-матери Мария получила во втором веке титул царицы небесной. Согласно Юстину, она рождает Иисуса в пещере, которая означает святыню Истар. И когда, согласно легенде, царица Елена в начале четвертого века отправляется искать крест спасителя, она ищет и находит его в святыне Истар.

С небес египтян, вавилонян и персов южно-азиатская богиня природы и любви, мать вселенной, была перенесена на землю, в мелкобуржуазную еврейскую среду, чтобы затем, в угоду язычникам, не могущим отказаться от божественного происхождения спасителя, снова быть взятой на небо. Вытекающая отсюда масса противоречий сказывается также в разделении личности Марии на различные функции и в необъяснимом, как будто, отношении евангелистов к различным Мариям.

ОТ КОЗЛА ОТПУЩЕНИЯ К "БОЖЕСТВЕННОМУ АГНЦУ".

Согласно еврейской религии, первые десять дней каждого нового года являются днями покаяния. В это время, по мнению евреев, решается судьба каждого человека в отдельности. Если в день нового года не все грехи искуплены, кара определяется, но отсрочивается до судного дня. Трубные звуки являются сигналом, заставляющим бога подняться с "престола справедливости" и пересесть на "престол милости". Это означает умилостивление бога раскаянием, эпитимиями, чистосердечным сознанием своих грехов, постом и скорбью, ибо приговор утверждается лишь в судный день (Иом-Кипур). Приговор этот представляется прежде всего в виде земной кары - смерти в наступающем году. Поэтому евреи стараются вызвать раскаяние и печаль совершенно так же , как это делали за тысячу лет до евреев вавилоняне, от которых они позаимствовали представление о суде в день нового года, когда боги собираются под председательством Мардука "в покое судеб", чтобы метать жребий, определяющий судьбы на наступающий год.

Вечером, накануне судного дня, религиозная еврейская семья совершает последнюю трапезу, после чего предписывается поститься до появления первой звезды в следующий вечер. Во время этой трапезы глава семьи берет курицу и, держа ее за связанные ноги, описывает ею несколько кругов над своей головой и над головами всех членов семьи, после чего курицу убивают. Раньше, эту курицу полагалось не съедать самим, а дарить бедным, т.-е. их покровителю-богу. Теперь этого большею частью не придерживаются. Эта курица носит название "кепоре-хендль", а с описанной выше церемонией связаны мысль, большею частью неосознанная. что эта курица приняла на себя грехи всей семьи, и, убив ее взамен людей за их грехи, можно достичь искупления и умилостивить бога.

Эта, так-сказать, "божья курица" является заменой и пережитком великих жертв, предписываемых моисеевой книгой законов, и для обычных богослужений, а в особенности для праздничных. Вплоть до разрушения иерусалимского храма, телята, бараны и козлы целыми массами приносились в жертву, сжигались, резались или съедались. В судный день верховный жрец должен был, кроме обычных жертв, представить господу в храм двух козлов и метать жребий между господом и Азазелем. Козла, который при этой жеребьевке доставался богу Иегове, убивали на месте, как жертву за грехи, и кровью его мазали рога на алтаре. Козла, достававшегося по жребию таинственному Азазелю, жрец должен был "доставить господу живым". Он клал ему на голову обе руки и тем "исповедывал ему все вины сынов израильских", возлагал на него все их грехи и проступки и затем поручал какому-нибудь мужчине отвести его и пустить в пустыню. Таким образом козел уносил с собой в пустыню грехи всех верующих.

"Кепоре-Хендль", которая накануне судного дня принуждена бывает описывать круги над головами членов семьи, являясь отражением прежних жертвенных козлов, соединяет в себе функции их обоих.

Суровый и печальный день покаяния и суда исторически значительно моложе других еврейских праздников, которые, как и первоначальные праздники всех народов, были днями веселья. В эти праздники, как, например, на пасху, убивали животных, но ни о покаянии, ни о печали при этом не было и речи. Действие производила сама пролитая кровь, с прощанием грехов это первоначально не имело ничего общего. В судный день сначала дело заключалось в том, чтобы очистить алтарь, что, согласно всем религиям древности, производилось при помощи крови священных животных. От постоянного употребления алтарь, так сказать, обесценивался, терял чудодейственную силу, и его необходимо было освежать родственной кровью.

Жертвенная очистительная кровь считалась родственной, ибо закон, мораль, обычай, религия, - все это основывалось в доисторические времена человечества исключительно на общности происхождения, на кровном родстве. Не существовало никакого государства, никакой государственной силы. никакой защиты для отдельной личности. Орды, роды и племена могли лишь в том случае устоять в борьбе за существование, если все люди одной крови чувствовали свою солидарность. За поступок одного члена племени отвечал перед другим племенем не он сам, а все его племя. Кровавая месть еще долго отчетливо указывает на это. Символом родства и общности являлась кров, считавшаяся обиталищем жизни, и жертвы, как человеческие, так и животные, первоначально являлись ничем иным, как совместными трапезами, при которых кровные родственники вкушением мяса и крови обновляли, освежали и укрепляли родство со своим родовым божеством, которого они считали связанным с ними узами крови.

Согласно одному халдейскому сказанию, животные и люди были созданы из глины, смешанной с кровью какого-то обезглавленного божества. Старинный греческий поэт Пиндар говорит, что земля - это общая мать людей и богов. Вавилоняне регулярно доставляли своему богу Ваалу женщину, которая проводила с ним в святилище лишь ночь. В еврейском ветхом завете, несмотря на старательный отбор всего подозрительного, произведенный поколениями священнослужителей, осталось место, согласно которому сыны богов рождали детей от дочерей людей. Боги, люди, животные, растения, камни, созвездия для людей древних времен не был, как впоследствии, совершенно обособленными и различными существами и предметами, напротив, действительное или воображаемое кровное родство позволяло одному из них легко превращаться в другого. Душа, отлетающая из тела человека, убитого в борьбе с врагами или дикими зверями, могла вселиться в животное, в дерево, в камень и, таким образом, сделать это существо родственным или священным. Если животные говорили, как в библии змей в раю или валаамова ослица, то это вследствие вышесказанного не казалось столь удивительным, как представляется нам. У каждого связанного родством племени, у каждого рода были свои родственные животный, свой "тотем", от которого они выводили свой род. Такое животное считалось "табу", т.-е. его или совсем нельзя было убивать и есть, или же это разрешалось лишь в особенно торжественных случаях, с полным сознанием ответственности, при участии всех кровных родственников. Совершенно так же члена рода, совершившего по отношению к роду какое-нибудь преступление, достойное смерти, могу судить лишь весь род в целом, и убивать его должны были все, и притом, по возможности, не проливая крови (у евреев - побитие камнями, удушение, утопление, сбрасывание с высоты).

Жертвоприношение первоначально тоже являлось общей трапезой при участии кровных родных и родственного бога, который, как и всякий другой член рода, имел право по крайней мере на равную долю. Первоначальной целью являлось установление связи посредством вкушения крови и мяса священного, т.-е. родственного, животного, "обновление союза", как говорили евреи. Если кровь и жир жертвенного животного предназначались богу, в виду того, что они были слишком священны, содержали слишком сконцентрированное средство защиты от демонов, тогда их выливали для бога на землю, или, как у евреев, намазывали алтарь. Так как частью их обрызгивали верующих, то общность восстанавливалась. Мясо жертвенных животных в древнейшие времена проглатывалось сырьем, как говорилось тогда, - "живьем", окровавленным, и от него ничего не должно было оставаться, ибо из священной силы жизни ничто не должно было пропадать. На это указывают предписания всех религий. Моисеево предписание, повторяющее в отношении каждого жертвенного животного, что оно должно быть без недостатков, тоже вполне ясно: священная жизнь должна была найти вполне нормальное и полное олицетворение. Когда иудейский священнослужитель возлагал руки на жертву, то, за исключением козла отпущения в судный день, это являлось не перенесением на него грехов, а одним из способов единения представленного им народа со священным животным.

Жертвоприношение первоначально было ничем иным, как причастием, при чем кровь священного животного, которая текла также в жилах родственных ему по крови членов рода и их бога, обновляла родство. Родственник становился другом, не-родственник - врагом. Посредством совместного с ним вкушения мяса и крови бог делался опять родственником, т.-е. другом, защитником своих поклонников от поклонников другого божества. Таким образом, ежегодные искупительные жертвы израильтян являлись вначале лишь пережитками древнего годового жертвоприношения со всеобщим участием в потреблении тела и крови священного животного, которое приносилось в жертву богу и в то же время было самим богом. О грехе и искуплении греха в то время не было и речи. Дело заключалось лишь в том, чтобы посредством регулярно повторяющихся совместных трапез не дать мистическому единству жизни членов рода и их бога исчезнуть или утратить смысл. Убивали ли арабы на Синае верблюда - свое древнее родовое животное, и съедали его на торжественном причастии сырым, всего до последнего кусочка, до наступления дня; приносились ли в жертву люди, первенцы, жрецы или вожди, как это происходило во всех древних религиях и как до сих пор негры племени ашанти убивают людей, которым перед смертью передают поручения к предкам и умершим родственникам; намазывают ли евреи кровью жертвенного животного или человека рога на алтаре, обрызгивают ею верующих и сжигают жир и внутренности, как главные вместилища души, в то время как мясо съедается всеми или жрецом, как представителем всех, - все это однородные явления. Жертва не искупает грехов, а соединяет кровных родственников с их богом. Во время общих кровных трапез из этих причастий мясо и кровь приносимых в жертву людей или животных превращались в мясо и кровь всех верующих и бога, и отсюда впоследствии развивалось учение об искуплении.

На этой первой стадии развития, так же, как и на второй, жертва считалась лишь пищей для богов, в которой они нуждаются, подобно людям. В древних индийских священных книгах Ведах боги черпают из жертв силы, нужные им для помощи и благодеяний, ожидаемых от них людьми. Боги именуются пожирателями быков, баранов, коз, - и иудейский Иегова не составляет исключения. Реторический вопрос в десятом псалме указывает, что всеми считалось, что Иегова ест мясо быков и пьет их кровь, и что "приятное благоухание" сжигаемых жертв щекочет ему ноздри, когда, поджарившись, блюдо становится вкуснее. В вавилонском описании потопа рассказывается, как после спасения вавилонского Ноя боги слетелись, как мухи, чтобы нюхать аромат его благодарственной жертвы.

Только гораздо позднее создается идея искупления долга посредством жертвы, но и в этом случае всецело по образцу отношения между людьми. Как при взаимоотношениях племен и родов можно было искупать некоторые преступления взамен смерти, требующейся по закону кровавой мести, посредством возмещения убытков, так и бог позволяет выкупать вину, при чем требует уплаты долга с беспощадной настойчивостью Шейлока. Раскаяние само по себе трогает его так же мало, как раскаяние оскорбившего чужой род человека не могло удовлетворить этот род. Искупает только материальное возмещение убытков; безвозмездного прощения не бывает. И как все племя в целом отвечает перед другим племенем за поступки каждого своего члена, так же все племя ответственно перед богом за действия личности и должно предоставить возмещение. Совершенно так еж для того, чтобы добиться дождя для своих полей или победы над врагами, оно должно принести чисто-материальную жертву.

Значительно позже выработалось понятие личной греховности и обязанность приносить личные жертвы и покаяние. Только после утраты евреями государственной независимости, в то время, когда они жили в изгнании, но поддерживали хорошие отношения с двором и знатью, разбогатели и не могли удержаться в той чистоте, которую предписывали религиозные законы, пробудилась потребность очищать отягченную совесть, и тогда Ездра и Неемия создали огромный аппарат очищения от грехов в Иерусалиме, где возносился дым искупительных жертвы. По праздникам, когда машина, очищающая от грехов, действовала механически в массовых размерах, жертв приносилось в десять раз больше.

Но если Иегова получает своих молодых быков, баранов и козлов, то кто же в таком случае Азазель, которому верховный жрец в судный день по жребию выбирает козла и живым отсылает его в пустыню?

Из вавилонской и персидской религий иудейства позаимствовало понятие сатаны. Персидский бог света Ормузд имеет свою противоположность в лице бога тьмы Аримана. Они подобно враждующим между собою царям, имеют каждый штаты придворных - добрых духов и злых демонов, духа-хранителя и духа-обвинителя, являющегося вместе с тем "соблазнителем". Господин Азазель - это близки родственник Аримана. Согласно иудейской книге Еноха, это предводитель падших ангелов. Злые демоны обитаю в диких уединенных местах, главным образом на высоких горах, на которые человек долго не решался взбираться, а особенно в пустынях с ужасами и опасностями. Иудейские предания полны таких демонов, например, сейрим: это - волосатые существа в роде козлов. К этому несимпатичному обществу принадлежит и Азазель, этот козий бог, живущий в пустыне или на высокой горе. Греческий бог-козел Пан с рогами, копытами и хвостом, греческий Дионис, вавилонский бога Азага, т.-е. верховный козел, козий бог в Египте, библейский Ацецел, - все это добрые знакомые, родственники и предки иудейского сатаны и христианского чорта, который, несмотря на телескопы и микроскопы, сохранился до сего дня до такой степени, что при совершении обряда причисления к лику святых римских пап против будущего святого выступает обыкновенно advocatus diaboli, представитель чорта. Христианский отец церкви Ориген был вполне уверен в том, что вышеуказанный Азазель - это не кто иной, как чорт. Христианство, не будучи в состоянии уничтожить греческих, римских и германских богов, старалось обезвредить их, превратив в демонов, злых духов и ведьм. Иудейство, повидимому, поступило точно так же с Азазелем, так как в сравнительном языковедении можно найти поразительное доказательства, что за Азазелем скрывается не что иное, как солнце. Аккадско-вавилонская священная коза носит имя Уку, т.-е. солнце, восходящая высота; это - солнце или созвездие Козерога, которое в астрологии означает восход солнца. Это мог быть древний бог солнца, которого иудейские богословы затем низвели до уровня демона или чорта и пытались затушевать его значение. Но уважение к нему они все же сохранили, ибо этот господь Азазель наравне с господом Иеговой получает в судный день своего козла, и, кажется, этот козел прямо приносился ему в жертву; иудейская книга Мишна рассказывает, что козла не отпускали на свободу и не давали ему бежать в пустыню, а убивали его, сбрасывая с обрыва. В таком случае он был бы еще священнее, чем козел Иеговы, ибо приносящие жертву бояслиь пролить его кровь, как поступали и греки с животными, которые в качестве искупительных жертвы сжигались или отводились в пустынные горы, или сбрасывались со скал. козел Азазеля ни в каком случае не был нечистым, а, напротив, "сугубо священным" (табу). Очень лестно для Азазеля, что иудеи, считавшие его существование столь же несомненным, как существование своего бога Иеговы, находили нужным умилостивить жертвой и его, как и формально единого бога Иегову. Уже из этого видно, до какой степени смешно изображать евреев первыми монотеистами (верующими в одного единственного бога). Они были монотеистами, как и каждый род, имеющий своего родового бога, который, будучи их родственником, заступался за них, что, однако, не мешало им нисколько не сомневаться в существовании и могуществе других богов, принадлежавших другим родам. И если их бог оказывался слишком слабым, они сейчас же пытались сделать другого бога путем жертвенной трапезы своим родственником, т.-е. другом.

Иудейская религия, как и все другие, представляет собою смесь многочисленных религий Азии и Африки, и даже в библейском писании, заботливо подчищенном еврейскими попами, осталось все-таки достаточно следов, указывающих, что "божие откровение" заключает в себе все стадии развития религии, от поклонения камням, деревьям и животным, от фетишизма и тотемизма до культа богов грома, огня и войны и договора с Азазелем-сатаной. Вавилон и Персия предоставили также материал иудейскому ритуал, и один востоковед с полным правом называет иудейскую теологию "синкретической лавочкой"5.

Но если и поныне евреи в новый год и в судный день, не понимая, что это собственно должно означать, бормочут по древнееврейскому молитвеннику просьбу, чтобы Иегова соблаговолил "с любовь принять их жертву всесожжения", и "все языческие боги - идолы", и "священные образы животных поют тебе", и если они вспоминают "пепел связанного агнца, порожденного нашей матерью Саррой", если они по целым часам произносят в своем храме предписания к приготовлению животных для давно исчезнувших жертвоприношений, так что можно было бы думать, что они имеют перед глазами поварскую книгу кухарки Иеговы, и если они, молясь, упоминают "соблазнителя" и "обвинителя", т.-е. сатану в вавилонско-персидском смысле, то вспоминается выражение Магомета, назвавшего евреев "ослами, нагруженными книгами", и выражение одного народоведа: "Не только у клерикальных крестьян встречается грубое суеверие африканских негров".

В еврейскую "синкретическую лавочку" явилось затем за покупками христианское богословие. Искупительная смерть христа является непосредственным продолжением замещения искупительной жертвы и козла отпущения, принимающего на себя грехи всех верующих. Во всех религиях Передней Азии ежегодно умирающая природа, т.-е., бог, вновь оживает благодаря жертвенной смерти бога, человека, или заменяющего их животного. Принесенный в жертву является для бога представителем народа, для народа же он является самим богом. В римском предании Курций, чтобы спасти свой народ, бросается в пропасть. Царь Моава, когда его осаждают израильтяне, приносит в жертву своего первородного сына, и осаждающие, потрясенные этим, тотчас же отступают. Скифы, по сообщению Геродота, находясь в бедственном положении, принесли в жертву своего царя, который был зарезан, как жертвенное животное. Афиняне жертвовали Минотавру благороднейших юношей и девушек, чтобы умилостивить того бога-быка и защитить от него народ. Пасхальный агнец иудеев, эта замена жертвоприношения первенцев, почти полностью сохранившийся в христианстве, вновь выступает на сцену под видом "агнца божьего". Ягненок издавна приносился в качестве предмета возмещения за человека. В клинописных таблицах за тысячу лет до христа описывается, как жрец избавляет человека от проклятия или болезни. "Он отдает агнца за его жизнь, - голову агнца он отдает за голову человека, шею агнца он отдает за шею человека, грудь агнца он отдает за грудь человека". Овцы были священными животными у греков, египтян, карфагенян, и иудейская праматерь Рахиль, что значит "овца", указывает на дервне-еврейское племя, родовым животным, "тотемом" которого являлась овца. На праздник пасхи съедался священный агнец для возобновления и укрепления святости племени. Во время жертвенных празднеств богини Афродиты на Кипре жрецы, принося в жертву свое священное животное - овцу, одевались в овечьи шкуры, таким образом изображая единство приносящих жертву, т.-е. народа, с жертвой, которая в то же время являлась самим божеством.

Итак, нет ничего нового в христианском обряде и в идее, что Иисус - это жертвенный агнец, приносимый в жертву на пасху и принимающий на себя грехи людей, чтобы затем искупить их своею смертью, и в том, что его почитатели во время евхаристии вкушают часть его тела и крови. Даже самую смерть на кресте христианская церковь создала по образу жертв ветхого завета, и при этом сохранился даже козел отпущения Азазеля, так как официальное церковное богословие рассматривало смерть христа, как уплаченный чорту выкуп за человечество. От совместного съедания мяса и крови у варваров и от козла отпущения Азазеля к "божьем агнцу" ведет прямая дорога. Разница лишь в том, что первобытному человеку тех тысячелетий было чуждо жалкое самоуничижение и рабская приниженность людей, видящих спасение лишь в божьей милости и надеющихся подкупить своего всемогущего бога подарками; чуждо ему было также их тошнотворно-покаянное настроение, начавшееся у евреев после утраты государственной самостоятельности. Настроение это выражено в стихах одного протестантского сборника песнопений прошлого столетия, удивительно ярко рисующих это полное отсутствие чувства собственного достоинства, свойственное умирающему в собачье преданности "рабу божьему":

Я - падаль, годная, чтоб ворон лишь клевал,
Грехами изувеченный калека,
Земные все грехи в себя впитал,
И стал я непохож на человека.
О господи, ты пса, меня, прими,
Кинь милости обглоданную кость,
Рукою властной за уши возьми
И в рай небесный брось.

ДЕНЬ ВСЕХ СВЯТЫХ И ДУХОВ ДЕНЬ.

I.
Хотя по календарю раньше бывает день всех святых, но исторически его можно вывести только из духова дня.

Духов день происходит из древнего тысячелетнего культа душ или духов, и поклонение святым являлось лишь христианской переделкой поклонения душам. Проходя через египетское отделение какого-нибудь, например, венского музея по истории искусства, можно увидеть любопытнейшие вещи: каменные гробы, в которых лежат крашеные деревянные гробы, а в них мумии, завернутые в материи, засушенные человеческие трупы, герметически закупоренные и пролежавшие несколько тысяч лет. Не из уважения ли к человеку сохранили египтяне таким образом своих умерших? Но там имеются точно также приготовленные и сохранившиеся мумии животных - кошек, крокодилов, птиц. неужели они также набальзамированы, обернуты и положены в гробы и саркофаги из почтения к святости?

На некоторых островах Тихого океана еде и теперь трупы умерших выбрасываются в море. Если труп проглатывает акула, островитяне вовсе не приходят в ужас. Напротив, акула с этого момента становится для них самим умершим, и они считают ее своей защитницей.

На острове Таити еще несколько десятилетий назад, хотя тело предводителя и погребалось, но голову его клали в ящик или в шкапчик, и туземцы верили, что пока они будут воздавать почести этой голове, до тех пор с их племенем не может случиться ничего дурного.

Один французский путешественник рассказывает, как в Лоанго, в западной Африке, заболел один негритянский вождь. Был призван жрец, который поставил диагноз, что поблизости умер негр, и его душа вышла из могилы и вселилась в голову вождя, и оттого он заболел. Кафр убежден, что после смерти человека душа его переходит в змею, и "чтит" это животное. Точно так же индеец племени вороны убежден в том, что его отец после смерти избрал своим местопребыванием ворону. То, что мы называем душой, существует лишь для дикарей, находящихся уже на несколько высшей ступени развития. Сначала он говорит просто, что "он" после смерти переселился в то или другое животное, так же, как и его дед и прадед. От утверждает, что ведет свой род от вороны, что ворона создала людей. Ворона является его военным знаком, который он также татуирует на своей коже, чтобы для других индейцев и своих предков Самору быть "вороной". Ворона, согласно африканским представлениям, - это "фетиш", дом души, духа, демон...

Человеку на низших ступенях развития окружающая его природа - животные, растения, камни - не кажутся столь отличными от него, как нам. Как только он начинает вдумываться в чудо смерти, в тот факт, что живое существо - человек или животное - вдруг перестанет жить, как только он увидит, что вблизи куста, куда он бросит тело своего отца, появился волк; или на месте, где он его зарыл, показалась змея; или крокодил, если он бросил тело в реку; акула, если он швырнул в море, - тогда его зарождающееся мышление легко приводит к выводу, что его отец превратился в этого волка, змею, крокодила или акулу. Сделав еще шаг вперед, он решает, что умерший может оказаться также и в каждом другом предмете, в каждом животном, в каждом дереве и в каждом камне. Он может также быть и в могиле, на могиле и где-нибудь поблизости. Но дикарь первоначально не знает никакого "духовного духа", никакой абстрактной души. Существо, находящееся в могиле, на могиле, в озере, или живущее в образе волка, змеи, вороны, кошки и т.д., так же хочет есть и пить, как и раньше. Первобытный человек, безоружный в борьбе с ежечасно угрожающими ему силам природы, подвергающийся всевозможным опасностям, вскоре научился все случающиеся с ним несчастия, которых он не мог приписать своему смертному врагу из соседнего племени, объяснить местью голодающего и жаждущего духа. Боязнь мертвых, опасение мести духа - вот источник первого культа. Еще и доныне отчасти у американских индейцев и в полном расцвете в Африке и Австралии, как и на островах Тихого океана, существует этот анимизм, это население всей природы душами или духами умерших, это представление о том, что душа во время сна, обморока и смерти отделяется от тела и самостоятельно живет в каком-нибудь другом предмете. Это первая или, по крайне мере, вторая ступень развития всех религий, древних египтян, равно как и иудеев и индусов, точно так же и вавилонян. Не почтение к умершим, а опасение их гнева привело к культу умерших. Души умерших иногда представлялись дружественными, а иногда враждебными. В период людоедства человек съедал своего убитого врага не только ради мяса, но также потому, что вместе с телом и кровью оно поглощал его дух и таким образом избавлялся от его мщения, да к тому же еще вбирал в себя силу, мощь, ловкость и хитрость этого врага. Если умирает член племени, необходимо сохранить его дружеское отношение к племени. С возникновением семьи таким умершим является отец, естественно умирающий раньше сына. Чтобы охранить себя и семью, при жизни всемогущего отца трепетавшую от его гнева, от мести и кары умершего, сын должен чтить и ублажать дух отца, т.-е. давать ему еду и питье и вообще все, чего он требовал при жизни. Он кладет ему в могилу все, что ему нужно, даже слуг, служанок и животных. Индеец кладет туда и трубку для курения. В гробах древних египтян находили сохранившиеся до сих пор жизненные припасы, а в гробах детей - игрушки. Но полученными на дорогу продуктами дух умершего продержится недолго. Поэтому его нужно постоянно кормить и поить человеческим мясом и кровью, а взамен этого впоследствии животными и растительными жертвами, подаваемыми на совместных с духом трапезах, с одной стороны, и проливанием собственной крови посредством нанесения себе ран - с другой.

В более ранний период, когда пища еще была скудна и с трудом добывалась, человек отказывался от употребления в пищу известных продуктов или вообще воздерживался от пищи в известные дни, т.-е. предоставлял, обеспечивал ту или иную пищу духу. Впоследствии вожди или жрецы объявляют эту пищу "закрепленной", принадлежащей духу-богу, запретной, священной или "нечистой", что обозначалось австралийским словом "табу" (ср. в библии запрещение Адаму и Еве есть плод древа познания). Посты, равно как и жертвы, происходят из этого корня.

Итак, ясно: египетские мумии людей и животных представляют из себя обиталища, избранные духами предков, и они, эти священные реликвии, служат защитой совершенно так же, как голова вождя из Таити, ибо голова - это вместилище души или духа. Когда царица одного африканского племени возит с собой скелет своего умершего брата и от него, т.-е. от обитающего в нем духа, черпает вдохновение в делах управления, это столь же "естественно", как считать, что ногти и волосы чудесны, ибо заметно растут, являются обиталищами духа и, как амулеты и талисманы, чудесным образом спасают от злых духов. И когда заболевает вождь в Лоанго, этот также вполне "естественно": злой дух одного умершего негра вселился в него, и жрец-колдун должен заключить союз с более сильным духом, чтобы изгнать его. Он делает это, приведя себя одурманивающими напитками, танцами и вывертыванием членов в состояние восторженности, когда его дух на-время отлучается из него, и в него вступает дух его фетиша, дающий возможность прогнать из больного злого духа. Изгнание Иисусом и апостолами демонов и бесов из "одержимых", описанное в новом завете, является прямым продолжением этого зачатка всех религий земного шара, а изгнание беса (экзорцизм) христианскими священниками при помощи священного курева, долженствующего в данном случае дурманить и лишать силы не священника, а диавола, вполне соответствуют этому изгнанию духа африканским колдуном.

Но по мере того, как устанавливался оседлый быт, культ духов прикреплялся к определенным местам. Долгое время отец семейства огребался в самом доме; сначала ему уступали хижину, затем, когда укрепилось чувство собственности, пошли на компромисс. Умерший лишь на определенное время становился единственным обладателем дома, затем он устраивался вместе с остальной семьей, при чем его погребали под порогом или под очагом. Из домов мертвых образовывались целые селения мертвых. Селения эти посещались членами этого и родственных племен, и, таким образом, там развились меновая торговля и образовались рынки. Могилы были отмечены кучами камней или кольями, и там сходились члены племени или рода, сначала нерегулярно, а затем постоянно, и устраивали там общие трапезы, при которых духи предков получали принадлежащую им по праву часть, хотя бы пище первоначально служила человечина. Христианство, по весьма понятным причинами, усиленно боролась с этим приношением еды и питья, этим откармливанием голодающих и жаждущих духов, при помощи чего снискивалась их милость, но не достигло сколько-нибудь существенных результатов. Для первых христиан могилы погибших за их веру были первыми местами их сборищ, и, посещая могилы этих мучеников, они приносили им еду и питье, и сами ели и пили подобно тому, как и поныне сирийский христианин, конечно, без всякой задней мысли варит себе кофе на кладбище. Христианская секта манихеев ставила в вину другим христианам, что они отвратительнейшим образом обжираются и напиваются "над умершими". Алтарь в церкви соответствует могиле. Часто алтарь делается в виде гроба и содержит, как пережиток из времени культа умерших, заменяющую труп реликвию: мнимую косточку мученика или иного святого.

Когда христианство проникло в среднюю и северную Европу, церковь застала у завоеванных германцев, галлов и славян в полном расцвете ту заботу о мертвых, с приношением еды и питья, с которой она с таким трудом боролась на Востоке. Церковь принуждена была пойти на компромисс, хотя эта терпимость по отношению к языческому культу умерших наносила значительный ущерб ее универсальному средству спасения человечества посредством искупительной смерти Иисуса и превращала ее учение в новую кашу христианских и языческих понятий. Как долго сохранялись эти древние представления о дальнейшем телесном существовании умерших, доказывает тот факт, что в некоторых местностях Саксонии уже в тов время, как там вошли в употребление зонтики и галоши, эти предметы клались в могилы умерших, вероятно, затем, чтобы душа, прогуливаясь во время дождя, не схватила насморка. Во Франконии еще в шестнадцатом веке умершим при похоронах клали в могилу вино, муку, хлеб и светильник. В могилы воинов прежде клали их оружие и украшения, а впослеследствии, как символ их собственности, серебряную или золотую монету, в виде выкупа за их имущество. Если в древние времена с умершим вождем хоронили и его лошадь, которая ему опять понадобится, то в рыцарские времена на поминках, например, Бертрана дю-Гесклен в С.-Дени, убивали лошадей, а еще в 1389 г. оксерский епископ возлагал руки на головы этих лошадей, т.-е. посвящал их умершему. Наконец, до наших дней сохранился пережиток этого древнего языческого культа: во время похорон дворянина за его гробом ведут одетую в траур лошадь.

Апостольский устав, уступая силе народных обычаев, установил в сороковый день после смерти траурное богослужение. В этот день приносились дары, но как будто уже не умершему, а на алтарь.. Но еще отец церкви Августин сообщает, что из этих даров устраивались на кладбище роскошные пиры для народа и для покойников, а "еретик" Фаустин упрекает римское духовенство в том, что оно "превращает идолов в мучеников и старается умилостивить духов умерших вином и дарами". Церковь постоянно боролась с этими священными обычаями, она употребляла всю свою хитрость, чтобы победить их, но все напрасно. В шестом столетии, в виду того, что живущие на прежней римской территории народы во второй половине февраля устраивали праздник мертвых, церковь, в непосредственной близости к нему, установила свой новый праздник - св. Петра. Христиане из Галлии также явились на богослужение и приняли причастие, но они вместе с тем принесли свою пищу мертвых и, возвратившись домой, потребили эту "посвященную демонам пищу", т.-е. совершили таким образом древне-языческую жертвенную трапезу. До какой степени неискоренимы были языческие представления, указывает тот факт, что еще в седьмом столетии во время панихиды и умерший получал гостию при причасти, т.-е. принимал участие в жертвенной трапезе. Эта тысячелетняя вера в духов и культ душ сохранились в более или менее измененной форме и до нашего времени не только у индейцев, негров и жителей островов Тихого океана, но и во всей Европе, а особенно в Германии. Негры в некоторых местностях любят иметь при себе души своих умерших отцов и потому заключают их в горшки; жители Тюрингии, напротив, еще и поныне, после того, как выносят тело умершего из дома, разбивают все горшки, чтобы душа не могла оставаться в них. Монгольский шаман во время похорон ударяет позади себя палкой, чтобы отогнать дух. Во многих местностях Германии, а в частотности в немецкой Трансильвании, когда в доме кто-нибудь умирает, сейчас же открываются все окна и двери, чтобы душа свободно могла вылететь и полететь на небо. В Рудных горах душу гонят к окну, махая платками, после вынесения гроба выметают избу и льют воду за гробом и на порог, чтобы помешать душе вернуться, и разбивают посуду для воды, чтобы упрямая душа не могла уцепиться за нее, совершенно, как китайцы, вынося тело из дому, разбивают вазу. В Верхнем Пфальце, на Рейне, и в других католических провинциях Германии в субботу вечером зажигают лампадку для бедных душ, которые в этот вечер могут отлучаться домой; сжигаемое масло или воск - это не что иное, как пища для возвращающейся домой души. Бесчисленные народные обычаи, как "уведомление" людей и животных о смерти кого-нибудь из домашних, вера в том, что душа блуждает вокруг, вера в духов, вера, что умершая мать в течение шести недель возвращается к своему грудному младенцу, но что ее приходу можно помешать, поливши святой водой место перед входом, обычай креститься, проходя мимо кладбища, обычай будить всех спящих в случае чьей-нибудь смерти, чтобы и они не умерли, и встряхивать фруктовые деревья, чтобы не завяли, запрещение неосторожно выливать воду перед дверью, так как там пребывают бедные души, запрещение колоть на пороге дрова, ибо при этом можно ушибить какую-нибудь душу, бдение у тела, похоронное пиршество гостей в трактире, как пережиток пиршества, совершавшегося совместно с мертвыми, и поминки дома, при чем для умершего ставится стул, светильник, еда и питье, все веселы и бодры, чтобы доставить душе удовольствие, и стараются как можно больше пить, ибо это приятно умершему, церковное освещение еды, как искаженный пережиток кормления "душеньки"; существующая в некоторых местностях вера, что сверчки на печке, некоторые бабочки и блуждающие огоньки - это души детей, и тысячи других подобных народных поверий и обычаев доказывают, что христианство еще не покончило с язычеством и, напротив, сделало ему значительные уступки. Делая из нужды добродетель, церковь на Западе попыталась в десятом веке сконцентрировать на одном дне весь культ мертвых. Послужившая предлогом для введения церковного дня благочестивая легенда об иерусалимском паломнике, встретившем на каком-то острове отшельника, который рассказал ему, как бедные души жарятся на огне, и как черти ругают аббата Одилона из Клюни, своими молитвами отнимающего у них некоторые души, должна лишь прикрыть собою тот факт, что при всем своем могуществе церковь не в состоянии была вытеснить древнюю языческую веру в духов и демонов. Поэтому она направила свои усилия на то, чтобы урегулировать ее и использовать в финансовом отношении. Первоначальные жертвоприношения, долженствующие кормить и поить духов, была заменены деньгами, уплачивавшимися священнику за панихиду. Ныне души получают в духов день лишь цветы да восковые свечи, как пережиток дара меда и масла наших прародителей духам умерших. Совместная трапеза всех членов рода с мертвыми исчезла, но некоторые таинства христианской религии указывают на то, что первоосновы всех человеческих культов - вера в духов и культ души - положили начало и этой религии, как и всем прочим.

II.
Культ святых католической церкви - это не что иное, как древнее языческое поклонение духам, почитание умерших и предков. Народы весьма мало интересовались богословскими хитросплетениями о единстве троицы и о евхаристии. У них были свои гении, герои, свои идолы, свои кумиры, которым они приносили жертвы, чтобы отвратить их гнев, или чтобы заручиться их помощью, и их-то они и придерживались. Если христианская церковь хотела покорить их, она должна была оставить и сохранить им их столетние и тысячелетние божества, одеть их в другое платье и подчинить иудейско-христианскому Иегове и сыну, спасителю, если только их нельзя было низвести в чин чертей, и, таким образом, хотя и признать, но обезвредить. Если народу непременно нужны были духи, то это должны были быть духи, признанные церковью расположенные по рангам небесного придворного штата и снабженные, в зависимости от чина, большим или меньшим могуществом. Верующим, которые приносили еду и питье в жертву умершим и в нужде призывали их на помощь, нетрудно было выдвинуть среди них на первый план умерших за веру членов христианской секты - мучеников. Это поклонение происходило совершенно в тех же формах, как и древний культ духов. Христианские общины устраивали праздники своих мучеников в день похорон и на могиле, и подобно тому, как раньше, будучи язычниками, они пили и ели с языческими духами, так и теперь они ели и пили "над мертвыми" с христианскими душами. Из культа мучеников впоследствии образовалось в поклонение святым, которые стали покровителями общин, а затем местностей и стран. Правда, они не могли больше, как фетиши и гении, помогать сами, но они могли выступать как ходатаи перед богом, как посредники между людьми и небом. Они получали церкви, где чудотворные тела языческого культа духов заменялись костями святых, реликвиями, где больные так же искали исцеления, как в греческих языческих храмах, и где, как и там, развешивались, в качестве священных даров, изображения и слепки излеченных рук и ног.

Мучеников было не очень много, и когда их нехватало - их изобретали, а отшельников и благочестивых постников после смерти тоже чтили, как святых. Таким образом святые переполнили небо. Существовали легионы святых для всевозможных нужд. Образовалась специализация, напоминающая анимизм древнейших времен, когда каждый камень .каждое дерево, каждое животное могло заключать в себе духа. Еще и теперь существуют особые святые для отдельных пород животных, для отдельных болезней, для отдельных ремесл, святые различных городов и государств. В первое время святые вырастали, как грибы после дождя. Церкви было нужно положить этому предел, урегулировать этот вопрос, организовать порядок и подчинить святых какой-нибудь небесной системе. С десятого века церковь присвоил себе исключительное право определять, кого считать святым и для чего данный святой служит. В двенадцатом веке это право отобрал у ней папа. При этом были переняты никогда не существовавшие святые мужского и женского пола, как св. Ренат, Филомена, Регина, Корона и др., а с другой стороны, цероквь объявила святыми людей, принадлежавших к числу страшнейших бичей человечества, как испканского инквизитора Педро Арбуэса (умершего в 1485 г.) и итальянца Петра и Мартира из Вероны (умершего в 1365 г.).

На территории средней и северной Европы христианству, как было указано выше, приходилось вести с этим первобытным культом духов еще более тяжелую борьбу, чем на классическом Востоке, где почва была все же уже несколько подготовлена египетской, вавилонской, персидской, индусской, иудейской и другими религиями и греческой философией. Лишь с большим трудом и лишь частично церкви удалось поставить своих святых на место языческих духов. Если ей раньше пришлось просто перенять греческих героев и, лишь дав им новые имена, сделать из них католических святых, а сказания об этих героях превратить в легенды о святых, то в Германии, Франции и славянских странах она была принуждена пойти на еще большие уступки.

Осень в особенности доставляла много неприятностей церкви. В это время язычники - германцы, галлы и славяне, в связи с окончанием хорошего времени года и началом дурного, устраивали свои праздники, совпадавшие с убоем скота на зиму. Это были трапезы в древних священных рощах. Убивались и пожирались быки и лошади, при чем подразумевалось, что в пиршестве принимают участие и духи .Пиршества тянулись целые недели. Праздники эти устанавливались еще прочнее по мере того, как к ним приурочивали в установленный день заседания суда, народные собрания, установление податей и налогов и ярмарки. Уже из-за одних этих, ставших необходимыми, учреждений церковь не могла запретить этих противных ей праздников, поэтому она старалась лишить их по крайней мере этого слишком языческого характера кормления душ. Она вставила в средину собственно "злотого времени" осени жертвенные посты и думала таким образом упразднить языческие пиршества. Но это ни к чему не привело. Народ стал устраивать свои праздники несколько раньше или несколько позже. Церкви пришлось и здесь заключить с язычеством компромисс. Она перенесла день, в который на Востоке с 407 года устраивала праздник о всех мучеников, с восьмого дня после пятидесятниц, на "золотое время осени" северных языческих христиан - 1-е ноября (в 835 г.). Таким образом церковь хотела впитать все бесчисленные культы душ и свести и к нескольким дням, но в действительности этим циклом праздников всех святых, духовым днем и днем св. Губерта она лишь приложила христианскую печать к языческому осеннему празднику культа духов. После этого, как и раньше, люди сходились в день церковной службы вместе, и хотя и не на могилах, а в трактире, но, собравшись вокруг древнего пирога, совершали с едой, питьем и танцами "поминки", считая, как и прежде, что духи предков и родственников пьют, едят и пляшут вместе с ними. Св. Михаил, св. Мартин, Губерт и Николай дали лишь свои имена для древнего языческого культа: "Сальный Мартин" (Spekmärten), "Винный Михаил" (Weinmiehel), именем которых в разных местностях называют приносимых в дар и совместно съедаемых гусей. Гусь Мартина, гусь Михаила принуждены были стать патронами битый птицы, как стали патронами скота и пастухами, и поневоле приняли участие в языческих праздниках убоя скота. Об этих общих поминальных трапезах еще и теперь напоминают производимые во многих местностях сборы приношений для общей трапезы в трактире в день св. Мартина и наделение детей подарками в этот же день в германских и голландских провинциях. Интересно отметить, что когда тамошние дети поют "дайте нам мяса и ветчины, колбас, яблок, пирогов и орехов", они совершенно бессознательно повторяют список блюд древних осенних поминальных трапез. В день св. Мартина во многих местностях крестные посещают своих крестников и приносят им колач, называемый "рогом Мартина", который напоминает формой рог быка, приносимого в жертву во время осенних праздников. Это пережиток древнего обычая, согласно которому осенью, перед возвращением скота с пастбищ домой, детям дарили мелкий скот. День св. Губерта являлся ничем иным, как христианизированным древним обычаем изгнания душ, когда жители с шумом обегали как леса, так и дома, отпугивая души умерших. В день св. Николая существовал обычай угощать всех; обычай этот выродился в другой - одаривать детей, и сохранился в виде пережитка; одаривают собственных детей и даже первоначально щедрее, чем на рождество. Вследствие хозяйственных условий языческой старины и необходимости приспособить христианскую церковь к древнему языческому культу духов установились так называемые поминальные церковные праздники, а легенды о святых были созданы впоследствии, с целью прикрыть неприятный факт, что праздники существовали раньше святых.

Культ святых, образовавшийся из языческого почитания духов умерших, впоследствии причинил церкви также много хлопот.

Реформация особенно яростно напала на культ святых, ибо из-за него роль Иисуса, как единственного посредника между человеком и богом, становилась второстепенной. Но темные массы не желали отказаться от поклонения святым и их изображениям, потому что в нем слышались отзвуки древних привычек языческого времени. Богословы могли вести бесконечные споры о разнице между поклонением, полагающимся лишь богу и Христу (adoratio), и почитанием святых (veneratio), но народ не думал об этом. Он молился своим специальным святым, когда заболеет корова или когда нет дождя, и для верующего так же несомненно, что в изображениях святых живет защищающий его дух, как для верующего египтянина, вавилонянина, иудея, негра, индейца и австралийца несомненно, что дух его предка находится в мумии, в надгробном столбе, в ковчеге завета, в резной палке, в вороне или акуле и защитит его, если он будет приносить ему жертвы и доставлять ему пищу и питье. Теперь священнослужители различных европейских религий едят и пьют на пожертвования, превращенные в деньги, за то, что они молятся, хотя и не душам, как в прежнее время, но за души. Но так как святые - это также не что иное, как души избранных умерших, которые, как и прежде, могут быть подкуплены жертвами, то мы не так уж далеко ушли от культа душ древних египтян и иудеев и стоящих на той же ступени еще до сих пор негров и жителей островов Тихого океана. Лампадка с маслом перед образом святого и теперь еще напоминает знакомым с предметом людям масло, которое тысячи лет назад ставилось для подкрепления души умершего отца или деда, чтобы отвратить гнев голодного духа.

ПРАЗДНИК НЕПОРОЧНОГО ЗАЧАТИЯ.

Милый читатель и не менее милая читательница, пожалуйста, спросите всех ваших знакомых верующих, что такое в сущности это непорочное зачатие, празднуемое церковью. Большинство из них ответит вам, что под этим подразумевается учение, согласно которому Мария зачала своего сына Иисуса непорочно, внеполовым путем. И они будут очень поражены, когда услышат, что речь идет совсем не об этом, а об учении, что сама Мария была непорочно зачата, т.-е. что мать ее Анна зачала ее без первородного греха. Это широко распространенное невежество в области одного из догматов католической церкви очень любопытно. Оно указывает, что, хотя этот догмат уже 67 лет считается неоспоримым, он не пустил корней даже в воспитанном в религиозном духе народе, и либо не принимался к сведению, либо забывался, либо оставался для него совершенно безразличным.

И однако, эта догма в течение сотен лет являлась предметом жесточайших споров внутри самой католической церкви. После жестокой борьбы в первые века юной церкви закончился спор о природе христа. По мере его обожествления, мать также более возвышалась, была поставлена превыше всех божьих ангелов и поместилась по правую руку сына божия. Потребность, кроме евреев, обратить и язычников очень способствовала этому, так как в каждой из религий Передней Азии существовала своя богиня, мать-дева, олицетворяющая природу и поэтому всегда остающаяся девственной. Напрасно епископ Нестор восклицал, обращаясь к своим товарищам: "Не делайте из девы богини!". Он потерпел поражение, а культ Марии все возрастал и возрастал, и принял форму воздаяния божеских почестей. Все, что касалось сына, применялось большею частью и к матери, вплоть до воскресения из мертвых, относительно которого она, впрочем, должна была согласиться на некоторое послабление (assumptio - взятие на небо, вместо ascensio - вознесение). Один праздник в честь Марии вводился вслед за другим, но все же на матери божьей оставался досадный остаток чего-то земного. Хотя она после жестокой борьбы и стала богородицей (theotokos), хотя ее девственность до рождения Иисуса, во время его и во все последующее время стала неприкосновенным символом веры, хотя она и была объявлена чуждой всякому, даже самому незначительному личному греху, но разве она все же не происходила из рода Адама и Евы и не была, как и другие люди, отягчена первородным грехом, преступлением, совершенным первыми людьми? Но если Мария была отягчена первородным грехом, как же она могла не перенести его на своего сына? В этом месте во всей постройке получался логический провал. Нельзя же было утверждать, что ее мать Анна тоже зачала ее "от святого духа", "без человеческого семени", и даже в таком случае этот щекотливый вопрос опять возник бы по отношению к ее матери. Следовательно, необходимо было что-нибудь предпринять...

Лишь в двенадцатом веке была сделана попытка разрешить эту дилемму. Лионское духовенство, будто бы, построило новое учение, хотя и до того высказывалось мнение, что Мария не была подвержена первородному греху, так как была избавлена от него в утробе матери. Только в это время в западном календаре встречается имя Анны, матери Марии. Впрочем, как на Востоке, праздновалось лишь освобождение ее от "позора" долго бесплодия и лишь в 1584 г. папа Григорий XIV ввел в обычай праздновать ее рождение. Новое учение утверждало, что Мария, как предвечно избранная божия матерь, по особой, уделенной ей одной из всех людей, милости, была предохранена от первородного греха. Хотя, как дочь Адама, она и была подвержена клейму первородного греха, но по милости, ниспосланной ей богом, в виду будущих заслуг ее сына, в момент соединения ее души с телом в утробе матери она была защищена от греха (это называется preservata immunis, что удивительно согласуется с современным учением об иммунитете против заразительных болезней).

Это было слишком даже для набожных людей. Бернард Клеровский объявил это учение противоречащим разуму и традициям. Он нашел поддержку у выдающихся представителей духовенства, но праздник в честь изображения, придуманного лионским духовенством, введенный им, как праздник непорочного зачатия, сохранился, хотя только в некоторых маленьких церквах. Но орден францисканцев в 1263 г. опять ввел этот праздник, хотя считал его просто праздником зачатия, а не непорочного зачатия, пока их глава Дунс Скот (умерший в 1308 г.) не высказался за абсолютную сохранность Марии от первородного греха. Против этого очень резко выступил орден доминиканцев. Францисканцы выдвинул и в виде козыря святую Бригитту, утверждавшую, будто сама дева Мария открыла ей, что в вопросе о непорочном зачатии францисканцы правы. Но доминиканцы выдвинули против нее монахиню своего ордена, св. Екатерину Сиенскую, уверявшую, что сам бог, который знает лучше, сообщил ей противное. Когда , несмотря на это, все большее число епископов вводило праздник непорочного зачатия, и когда в 1380 г. парижский университет также высказался за него, - доминиканцы повели себя весьма непринужденно. Они стали в своих проповедях изображать причастность святой девы к первородному греху в самом мрачном свете и называть учение францисканцев противоречащим христианской вере и еретическим. Но папа, в свою очередь, отверг этот протест, не высказываясь, однако, и за францисканцев.

На церковном соборе в Базеле (1439 г.) францисканцы победили, и непорочное зачатие было признано "благочестивым учением, соответствующим церковному культу, католической вере, здравому смыслу (!) и святому писанию". Но так как собор уже раскололся, то это постановление было формально недействительно. Папы старались как можно дольше не высказывать своего мнения, так как боялись вызвать вражду одного из этих двух могущественнейших орденов, а тем более объявить еретиками самих доминиканцев, - этих заядлых сыщиков и сжигателей еретиков. Папа Сикст IV пригрозил обоим орденам отлучением от церкви в случае, если они посмеют назвать противоположное мнение еретическим. Но спор все более обострялся. В 1496 г. парижский университет постановил не принимать в свою коллегию ни одного доктора, который клятвенно не обязуется отстаивать непорочное зачатие, и 112 докторов принесли присягу. К парижскому университету присоединились кельнский, майнцский, саламанкский и другие. Тогда доминиканцы выдвинули сильную, но фальшивую карту. Они устроили одному слабоумному портняжному подмастерью явление Марии, которая высказывалась против своего непорочного зачатия. В виду того, что этот благочестивый обман был не на-руку церковному большинству, он был открыт, папская коллегия начала судебный процесс, и 31-го мая 1509 г. четверо доминиканцев были публично сожжены за городом, что принесло существенную пользу непорочному зачатию.

После Триентского собора (1546 г.) францисканцы нашли сильную поддержку в лице иезуитских генералов Лайнеза и Сальмерона, которые проявили большое чутье, выступив в защиту непорочного зачатия. Они имели теоретический успех, но папство хотело все-таки достигнуть компромисса и (1617 г.) запретило лишь открыто в проповедях или публичных чтениях распространять утверждение, что Мария была зачата греховно. Это означало, что доминиканцы на своих частных собраниях и в письмах могли сколько-угодно отрицать непорочное зачатие и только не должны были... ну, как же это говорится, - "подрывать веру" в народе и студенчестве. Иезуиты расшевелили католические дворы. Филипп III и Филипп IV отправили в Рим посольства с просьбой вступиться за непорочное зачатие, но папы не хотели пожертвовать столь важным орденом доминиканцев, этими свирепыми, как их в шутку называли, - "божьими псами" (Domini canes), Григорий XV велел ответить испанскому королю, что "вечная мудрость не открыла еще ему сути тайны", и хотя распространил запрещение оспаривать непорочное зачатие и на писания, и на речи частного характера, но снял запрещение с тех, "кому это будет разрешено святейшим престолом".

Но помаленьку противники непорочного зачатия все же оттеснялись. Хотя в 1714 г. итальянский священник и ученый Муратори боролся против присяги докторов и император Иосиф II отменил ее в Австрии, но "святой" Лигвори выискивал новые "аргументы". Всей пресвятой троице "подобало" охранить Марию от первородного греха: отцу - в виду того, что она была его старшей дочерью, сыну - в виду того, что она должна была стать его матерью, а святому духу - так как он избрал ее в супруги... Сопротивление доминиканцев и других противников прекратилось, и в 1843 г. глава доминиканцев "скромно" смирился и "попросил разрешения" ввести богослужение и обряд праздника непорочного зачатия в церквах своего ордена. Теперь пришло время выступить папе. Пий IX в 1849 г. велел опросить епископов, желательно ли догматическое установление непорочного зачатия. Некоторые кардиналы предостерегали от этого, некоторые предлагали выждать, и только три четверти высказались за установление. Но иезуиты требовали решения, и Пий IX осенью 1854 г. созвал епископов в Ватикане. 8-го декабря в соборе св. Петра была разыграна отлично подготовленная комедия. Папа, увенчанный тройной короной, взошел на трон, декан святейшей коллегии выступил вперед и от имени всех христиан умолял папу высказать решающее суждение о непорочном зачатии. Папа ответил, что для исполнения этой просьбы он должен испросить помощи святого духа, и после того, как было пропето "veni, creator", святой дух оказал такую значительную помощь, что папа сейчас же мог прочесть писаный декрет, начинающийся словами: "Учение, гласящее, что благодатная дева Мария с первого момента своего зачатия исключительной милостью всемогущего бога, в виду заслуг Иисуса христа, спасителя рода человеческого, освобождена и охранена от какой бы то ни было причастности к первородному греху, является откровением света, и посему все христиане должны в это твердо верить".

И точка. Столетний спор был окончен. Новый догмат не вызвал никакого волнения. Во всяком случае, он возбудил меньше внимания, чем установленный впоследствии тем же Пием догмат о непогрешимости папы. Он и в настоящее время никого не трогает, так как является лишь продолжением и окончанием процесса обоготворения Марии. Кому не мешает девственное рождение, троичная ипостась божества, тому ничего не стоит принять и непорочное зачатие девы Марии ее матерью Анной. Более точно это можно выразить словами одного из героев Анценгрубера: "Если ты до сих про принимал на веру целый фунт, так не умрешь и от пары золотников довеска".

КОГДА И ГДЕ РОДИЛСЯ ИИСУС.

Рождество, как праздник рождения Иисуса, - праздник сравнительно новый. Отцы церкви Ориген и Тертуллиан еще ничего о нем не знали, и в пятом столетии "от рождества христова" в некоторых церковных областях было неизвестно, что ее основатель родился 25 декабря. В Месопотамии и Армении, являющихся старейшими христианскими церквами, праздник рождества Христова был неизвестен до четырнадцатого столетия. В Константинополе, равно как и в Антиохии, этот праздник, повидимому, был введен около 380 г. после Р.Х., вследствие усиленной агитации "святого" Златоуста, в Риме, по свидетельству епископа Иоанна Никейского, - только во время папы Юлия I (337 - 352 г.г.). До тех пор праздновалось не рождение, а эпифания, т.-е. "явление" спасителя, крещение в Иордане, где бог объявил его своим любимым сыном, 6-е января.

Это было не случайностью, а необходимостью для новой христианской секты, ибо 6-е января много столетий до христа праздновалось у язычников, как день возрождения солнца. Древние египтяне праздновали в этот день рождение своего бога солнца Озириса, при чем жрецы выносили из храма фигуру младенца и публично выставляли, как образ новорожденного бога. В это же время "явился" также и греческий бог Дионис, который ехал на корабле морем, чтобы передать верующим благословления весны. Его "явление" праздновалось в Александрии 6-го января как "ликнитес", т.-е. как "младенец в колыбели", которая, как подобает богу солнца и весны, были хлебной веялкой - можно бы почти сказать "яслями". Христианская церковь в Месопотамии, согласно показаниям Ефрема Сирийского, праздновала в его времена 6-го января "телесное рождение" христа, "на 13-й день после зимнего солнцеворота, в месяце, когда свет, побеждая, начинает прибывать. Церковь долгое время упрямо придерживалась этой даты, несмотря на ее языческое происхождение и характер. Она слегка исправила эту явную нелепость тем, что когда Юлий Цезарь объявил в Риме день 1-го января днем нового года, выдумала, что этот день совпадает с первым днем творения, Адам же был создан на шестой день, а так как Иисус является вторым Адамом, то, следовательно, должен быть рожден 6-го января. Только с трудом решились отказаться от этого уже наполовину христианизированного языческого праздника солнца и остановиться на другой, несомненно языческой, дате - 25 декабря.

В этот день астрономического зимнего солнцеворота в Александрии праздновался языческий праздник, "киделлия", в других местностях местные праздники, полдюжины восточных религий праздновали в этот день рождение своего солнечного или весеннего бога. Финикийский бог Мелькарт, также бог солнца, "пробуждался" в этот день "в священном гроте" от "зимнего сна". В этот день, согласно книге Маккавеев, Антиох Епифаний принес в иерусалимском храме на "идольском алтаре", водруженном на "алтаре божьем", "кощунственную" жертву. Римская государственная религия праздновала в декабре сатурналии, которые формально начинались 23-го декабря. День 25-го декабря, таким образом, как день рождения бога солнца, был хорошо известной языческой датой.

Госпиниан, Мартин Турский и другие церковные авторитеты еще сознавались, что при перенесении праздника рождества христова на 25-е декабря имелось в виду вытеснить языческие сатурналии. Сильнейшая конкурентка молодой христианской секты, тайная секта почитателей новоперсидского бога солнца Митры, уже успешно навязал своего идола древнему римскому празднику natalis solis invieti (день рождения непобедимого солнца), праздновавшемуся 25-го декабря в день солнцеворота, когда дни снова становятся длиннее. Христианская секта, которая уже столько переняла от секты Митры, поставила, в конце концов, своего Иисуса на его место, как бога солнца. Таким образом день 25-го декабря стал рождеством и святым праздником.

Математические вычисления на основании библии тоже не заставили себя ждать. Уже Златоуст вычислил согласно показаниям евангелия от Луки: Захария, как первосвященник, мог только в сентябре (в еврейский судный день) войти в святое святых, где ему было возвещено рождение его сына Иоанна (Крестителя), тогда зачала его жена Елисавета; она была как раз в шестом месяце, когда Мария получила аналогичное возвещение№ это был, следовательно, март, и девять месяцев спустя - декабрь. Прибавив к этому, хотя и с большой натяжкой, "предсказание" иудейского пророка Аггея, как и многие другие "пророчества": "от 24-го дня девятого месяца, от того дня, когда основан был храм господень", пришли к 24-му декабря, т.-е. к ночи на 25-е, которая по еврейскому обыкновению причислялась к следующему дню.. что и требовалось доказать. Жаль только, что во всем этом вычислении есть огромнейший промах, ибо Захария вовсе не был первосвященником, а обыкновенным священником и, таким образом, каждый день мог получить повторение посольства и к Аврааму и Саре... В действительности день 25-го декабря был выбран именно по приведенным выше соображениям и вошел в жизнь, хотя и медленно, так как еще в 506 году носил чисто церковный характер и предназначался для городских и приходских церквей, а не для семейного употребления, и еще некоторое время после этого не был официально признанным праздником.

***

Показания евангелия о годе рождения христа признаны беспристрастным исследованием библии не выдерживающими критики. Согласно евангелию Луки, Иисус появился на свет во времена Ирода, но Ирод умер как раз за четыре года до начала нашего летоисчисления. Иосиф и Мария поехали в Вифлеем, где родился младенец, на всенародную перепись, предписанную наместником Кирением. Но этот Кирений был наместником только с 7-го до 11-го года от рождества, не говоря уж об исторической невозможности переписи, при которой все жители Палестины должны были отправляться на свою родину. Настоящее переселение народов! По словам того же Луки, выходит, что четверовластник Лисаний был тетрархом Абилены, когда выступил Иоанн креститель, но Лисаний ко времени ,когда по описаниям евангелия родился Иисус, умер, по крайней мере, за 60 лет до этого, а тетрархии Абилены вообще не существовало.

Так же обстоит дело и с показаниями евангелистов о месте рождения Иисуса. Евангелист Матфей уверяет, несомненно по божьему откровению, что Иисус родился в Вифлееме, но евангелист Марк, конечно, тоже по божьему откровению, ничего не знает об истории рождения и рассказывает только, что Иисус пришел к реке Иордану "из Назарета в Галилее", был здесь Иоанном крещен и через это стал сыном божьим. Евангелист Иоанн тоже ничего не знает об истории рождения, а евангелист Лука принужден рассказывать изысканно невозможную историю о путешествии из Назарета для переписи, чтобы сделать возможным рождение в Вифлееме. У Луки Елисавета уже в лоне Марии узнает будущего сына божия, в то время как у Марка тщательнейшее сохранение тайны мессии проходит через все евангелие до самой смерти христа.

Почему Иисус назывался назареянином, если он родился в Вифлееме, а не в Назарете? Евангелисты рабски придерживались предсказаний ветхого завета. Матфей сам выдает себя, когда заставляет родителей Иисуса после возвращения из Египта отправиться в местность Галилею и жить в городе, называемом Назарет, "да сбудется реченное через пророков, что он назареем наречется". Евангелист впадает здесь в грубую ошибку, ибо "назарей" или "назорей" не имеет ни малейшего отношения к Назарету, но значит по-древне-еврейски "защитник", "покровитель", "хранитель". Это название присваивала себе уже одна дохристианская секта, которая выводила све имя не от Назарета, а от того, что представляла себе бога как "НСР", как "спаситель", "защитник", слово, которое как "На-Са-Ру" встречается уже за тысячу лет до рождества христова в вавилонских письменах, в книге законов царя Хаммураби, и имеет там то же значение. Евангелист мог также спутать это имя с корнем "назер", что значит "потомок", ибо о "потомке" говорил иудейский пророк Исаия, которого цитирует Матфей. Самсон также называется в книге судей "назер божий", что означает "потомок", "святой". С местностью Назарет это слово безусловно не имеет ничего общего, да к тому же весьма сомнительно, существовал ли вообще в то время город Назарет, так как ни у иудейского историка Иосифа, ни в Талмуде того времени, который знает тридцать три галилейских города, ничего о нем не упоминается.

Но зачем, однако, евангелист Лука взял на себя столько хлопот, чтобы препроводить родителей не родившегося еще христа в Вифлеем и заставить Иисуса там увидеть свет? Это опять было "доказательством от пророчеств", которое евангелистам необходимо было обосновать, ибо в Вифлееме, по прорицанию иудейского пророка, должен был родиться мессия, спаситель евреев, именно в Вифлееме, откуда уже вышел царь-избавитель Давид. Только в родном городе царя, только в его родном доме мог быть рожден мессия отпрыск Давида, новый спаситель, которого представляли себе, как царя, который спасет весь народ от чужеземного ига. С этой же целью приведена в евангелиях родословная христа для доказательства, что Иосиф происходит от царя Давида, и, таким образом, Иисус является потомком Давидова царского дома, что было необходимо для исполнения пророчество о мессии. То обстоятельство, что Иосиф не был отцом, что Иисус был "зачат" без его участия, так что происхождение от племени Давидова снова запутывалось, - это, правда, мешало, но тут помогло излюбленное средство подделки, более позднее разъяснение, ибо оба (Иосиф и Мария) происходили из рода Давидова.

Но было еще одно более важное обстоятельство, которое требовало, чтобы Иисус был рожден в Вифлееме: там с незапамятных времен находилась священная роща с храмом сирийского бога весны Адониса, который назывался "Тамуз". Когда он умирал осенью, женщины плакали и искали его труп. Когда же он воскресал, они справляли радостный праздник. Мы знаем об этом от "святого" Иеронима, ибо он горько жалуется, что там, в священной роще, раздаются "надгробные рыдания по Тамузу". Чтобы привлечь к новой секте не только евреев, но и гораздо более многочисленных язычников, нужно было опираться как на еврейских пророков, так и на языческие религии, поскольку последние уже раньше сами по себе не оказывали влияние на развитие христианских идей.

Непорочное зачатие происходит и из иудейского, и языческого строя религиозных взглядов: во-первых, плохо понято предсказание еврейского пророка Исайи, что девственница родит спасителя, при чем, однако, употребленное в древне-еврейское слово имеет два значения: "молодая женщина" и "девственница", и во-вторых, от языческого представления о сверхъестественном рождении, проповедуемого во всех религиях "царя-спасителя". Примеров можно найти сколько угодно во всех божественных учениях Востока, и не только сверхъестественное рождение, но и преследование божественного младенца (Иродом) имеет бесчисленные прообразы в восточных религиях солнца и спасителя. Греческий Зевс, Аполлон (бог солнца), мать которого Латона была преследуема драконом Пифоном, ассирийский Саргон, индийский Кришна, фригийский Аттис, греческий восточный Дионис, Эдип, Персей, персидский Кир, Моисей, египетский бог солнца Горус, римский цезарь богоравный Август, спаситель Уреон в апокалиптике парсов, Митра, сильнейший конкурент бога христиан, Саошианта в религии Заратустры, даже великие греческие ученые, как Пифагор, Платон и т.д., - все они рождены от бога, мать их в большинстве случаев девственница, все они большей частью бывают преследуемы злыми богами или демонами, рождаемы втайне, гонимы, всегда и неизменно спасаются сами, повергают врага и спасают мир.

Особенно бросается в глаза рассказ о рождении индийского Будды. Бог решает снизойти в лоно земной женщины, чтобы принести людям спасение. Он выбирает для этой цели обрученную царю Суддгадама, но оставшуюся девственницей Майю, является ей во сне (в другом толковании наяву) в образе молодого белого слона, которого называют "приносящим спасение всему миру", и становится плодом чрева, не запятнав его и оставаясь непорочным сам. Жрецы предсказывают матери, что сын ее будет царем царей, т.-е. Буддой. Враждебному царю пришедшие к нему послы советуют снарядить войско, чтобы умертвить младенца, но он этого не делает. Брамин Азита предсказывает младенцу божеское могущество и плачет, что не доживет до спасения (Симеон!). Старые женщины поют славословия (Анна!), сонмы богов приходят толпами и воспевают дитя (ангелы, пастухи!). Цари приносят дары, благовония, драгоценности и одежды (волхвы, три царя!). На небе является созвездие (звезда!), боги поют: "счастлив весь мир, ибо родился он, приносящий спасение, слепые прозрят, глухие услышат" и т.д., и т.д.

Буддийская легенда согласуется с легендой об Иисусе также и в том, что в них обеих представление о воплощении раньше уже существовавшего божественного основателя религии связывается с представлением о рождении его девой, в которую снизошел бог.

В освещении сравнительной истории религий вся евангельская история о рождении представляется как слепок из еврейского и древне-языческого материала. В изображении нет ни одного оригинального штриха; от благовещения и чудесного рождения до быков и ослов на вертепе и до волхвов, - "все это давно уже было". И в конце концов, все эти истории рождений сынов божьих проистекают, как указывает в своем сочинении профессор Иенсен, из древнейших вавилонских сказаний и астрологических представлений, так что этот ученый приходит к заключению, что "вся евангельская история состоит из сказаний, и нет никаких оснований считать что-либо рассказанное об Иисусе историческим фактом". Как некогда вавилоняне в своем солнечном герое Гильгамеше, так теперь христиане в своем Иисусе чтут исчезающее в тумане, гаснущее для человеческих глаз и снова весной воскресающее солнце, и "мы, дети пресловутого времени прогресса культуры, со снисходительной улыбкой взирающие на верования и обычаи прошедших веков, мы в наших храмах и молитвенных домах, в наших церквах и школах, в хижинах и дворцах служим вавилонскому богу, вавилонским идолам". На еще более глубокую древность указывают старинные религиозные индийские книги, где рассказывается о ежедневном, но с особой торжественностью практикуемом во время зимнего солнцеворота почитания священного огня на алтаре и возведении верующим о новом рождении солнца , бога света. Ведийский культ бога огня и солнца Агни является прообразом и источником сказаний всех восточных семитских и арийских религий о рождении их бога огня и солнца. Иисус не родился ни в Назарете, ни в Вифлееме, он не родился во времена Ирода и Августа. Его рождение, как и евангельское описание всей его жизни, является таким же мифом, как сказания обо всех солнечных божествах Египта, Азии и южной Европы, обо всех античных божествах, которые приходили к людям, чтобы принести им веру или полезные знания.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ЕЛКА И ОМЕЛА.

Борьба христианства, проникшего с Востока и из Рима на север Европы, с культом духов, т.-е. культом душ умерших предков, была гораздо труднее, чем борьба с отжившими религиями восточных культурных народов, из которых оно возникло. Рассказ о том, как апостол Бонифаций срубил топором перед собравшимся народом священный дуб, - красивая легенда. В действительности прошли столетия, прежде чем было вытеснено обоготворение деревьев и деревянных колов, втыкаемых в качестве памятников на могилах умерших. Но сколько таких языческих памятников христианство ни разрушило или сделало неузнаваемыми при помощи креста, два таких языческих дерева удержалось несмотря ни на что: майское дерево, которое до сих пор воздвигается германскими и славянскими народами, и рождественская елка.

Как раз на севере время зимнего солнцеворота особенно бросалось в глаза. Там солнце зимой, казалось, исчезало или ослабевало, казалось, было в плену у темных сил, морозных и ледяных великанов, и когда оно снова начинало описывать все бòльшие круги над горизонтом, это давало повод к ликованию, к празднествам. Можно было снова надеяться! Истекшая половина зимы истощала те или другие запасы пищи, и нужно было подумать о встрече с соседями для обмена. В некоторых дворах во время осеннего убоя скота, которого не могли или не желали кормить зимой, пощадили кабана, теперь он стал лишним, мог быть зарезан и съеден за общей праздничной трапезой. Праздник справлялся вместе с душами предков, которые принимали участие в праздничной трапезе, и в честь солнца, которое представлялось в виде огненного колеса. Еще недавно во время праздника рождества (а в некоторых местностях во время летнего солнцеворота) с горы пускалось обмотанное зажженной паклей колесо. На праздничном столе должна была красоваться украшенная розмарином кабанья голова, а розмарин является у северных народов травой мертвых. Сначала кабан посвящался душам умерших предков, позже - памяти северного бога Аукстиса, которого, как охотника, умертвил кабан, еще позже богу Фрейру, который был не кем иным, как богом солнца Одином, занявшим место бога солнца Аукстиса. Этот кабан, насквозь языческая искупительная жертва за смерть бога-солнца, удержался до наших дней. Во многих местностях, до Франции и Баварии исключительно, рождественское печенье и хлеб изготовляются в виде кабана. Это подражание фигурам зверей вполне совпадает с вылупливанием фигурок, практиковавшимся некогда у всех народов в честь духов предков (это были фетиши, заключавшие в себе души умерших). Пряничные всадники, которых дети вешают на елку, также имеют прообраз в древнейших временах: в них до наших дней дожила белая лошадь Одина (Вотана). В этот праздник возобновляется огонь на очаге. Это происходило, без сомнения, таким образом: зажигался ствол дерева, и каждая семья уносила домой по горящей щепке. Еще до сих пор сохранились соответствующие обычаи: например, в Швеции в рождественскую ночь мужчины идут домой с огромными факелами; в Англии и Франции в рождественскую ночь (а также под новый год и под крещение) от костра зажигаются факелы, с которыми затем идут в поле и танцуют вокруг деревьев, считая, что это сделает их, как и окружающие поля, более плодородными: очевидный пережиток древности, когда совместно плясали вокруг огня, призывая благословение духов предков.

Позже этот обычай возобновления огня на очаге был перенесен в семью. Так же, вероятно, обстояло дело и с рождественскими обычаями: сначала совместное торжество вокруг священного дерева, в котором, по преданиям, воплощались души предков, затем перенесение торжества в дом. Где могло быть помещено после внедрения христианства священное языческое дерево, хотя бы в ином виде? Конечно, только в церкви, ибо она заняла место древних священных рощ, мест собраний живых членов общины и душ мертвых. Это доказывает и форма готических башен (на что обращает внимание Липперт), напоминающая древние деревянные и каменные памятники, сам "корабль" церкви соответствует могильному кургану. И действительно, автор книги "Из истории германской культуры" рассказывает о сохранении стариннейшего обычая в одной деревне: вся община устраивает только одну, но громадную елку, усеянную множеством свечей, и именно в церкви; в домах - ни одной! Тот же автор рассказывает, что самая башня была так освещена, что выглядела как большая елка. В виду того, что рождественская елка в ходу только на севере Европы, - на юге устраивают "ясли", введенные, по преданиям, Франциском Ассизским; не подлежит сомнению, что церковь, застав на языческом празднике горящее священное дерево и не будучи в силах искоренить этот обычай, подменила языческий праздник рождеством и перенесла в дома, как и обновление огня на очаге. Кабанья голова превратилась в свиное жаркое, языческое дерево - в "христианское дерево".

Другой древний обычай язычества, которого христианство не могло изгнать, - украшение в Англии стен венками омелы и одариванье друг-друга ветками ее в Германии. Это паразитическое растение, растущее на коре деревьев, считалось кельтами священным растением. Северная легенда рассказывает, что бог лета Бальдер был убит своим слепым братом Гедуром (зима!) стрелой из ветви омелы. Мало вероятно, чтобы омела вследствие этого считалась священной, приносящей счастье и здоровье. Скорее прав Липперт в своей "Истории жречества", объясняя это почитание тем, что омела росла в священных местах на священных дубах и приняла таким образом характер фетиша. Это странное растение, которое, казалось, без всякого семени и без корней вырастало на священном дереве, представлялось проявлением жизни священного дерева - фетиша, в котором жили души умерших, и являлось поэтому тоже местопребыванием душ. Кельтские жрецы срезали ее с особой торжественностью, в белых одеждах и золотым ножом; неприкосновенность - табу - священного дерева заставляла прибегать к особым церемониям. Это священное растение служило для лекарственных целей. и друиды, вероятно, хорошо оплачивались за возню с ним. В качестве места пребывания душ предков, это растение играло роль при обручениях в древние времена, ибо прием в семью женщины происходил по старинным понятиям, в присутствии предков, как равноправных членов семьи. Слабым, но явственным отзвуком языческого прошлого являются жалкие остатки этой роли священной омелы во время обручений, когда в ханжеской Англии влюбленной паре разрешается публично целоваться каждый раз, когда случай сведет ее под веткой омелы.

Конечно, в настоящее время языческое происхождение "христова дерева", а также и омелы забыто, но в народных обычаях воспоминание об этом осталось. Это - языческое дерево и языческое растение, происходящее от до-христианских времен, от туманного прошлого, когда еще существовал культ умерших, который не исчез окончательно до наших дней, вопреки церкви, хотя и в замаскированном виде пересаженный на нашу почву.

НОВЫЙ ГОД, ПРАЗДНИК ОБРЕЗАНИЯ ИИСУСА.

В древнем Вавилоне в месяце нисане праздновался новый год. Уже в сказаниях о Гильгамеше, которые открыты недавно в клинописных глиняных табличках, новый год считался большим праздником. Боги собирались в "покое судеб", где определялись судьбы года, небесный писец записывал на таблицах жизнь каждого человека, его грехи и срок его смерти. "Да будет разбита таблица моих грехов", гласит один из текстов ритуала, и это представление прожило тысячелетия. В еврейской библии, как и в еврейской кабалистической литературе, еще появляется мысль, что в новый год бог садится судить людей и перед ним раскрываются книги живота и смерти. Евангелие, а еще больше апокалипсис признают это унаследованное из Вавилонии воззрение. В церковном гимне "Dies irae" (День гнева) об этом говорится доныне так: "И книга будет открыта, где все записано, в чем виновны люди".

***

Новый год не считался, как в настоящее время, с 1-го января. Еще в средние века во Франции до 1448 г. новый год начинался с пасхи, в Англии до 1550 г. - с 25-го декабря, во Флоренции до 1745 г. - с 25-го марта, в Венеции до 1652 г. - с 1-го марта. А у коптов, сирийских христиан, несторианцев и якобитов - 1-е января и до сих пор не признается новым годом. Дата 1-го января происходит из древнего Рима, где Юлий Цезарь в 47 г. до рождества христова с помощью астрологов исправил пришедший в беспорядок год. В декабре в Риме справлялись в честь бога Сатурна сатурналии, праздник мертвых, во время которого угощали рабов и бедняков (пережиток древних совместных жертвенных трапез в честь душ умерших родственников). Все это время царило веселье, в особенности 1-го января, в день святого Януса, в честь которого назван месяц январь.

Христианская церковь целые столетия боролась против римско-языческого праздника нового года. Она собирала в этот день верующих, чтобы удержать их от веселья и привести в церковь, устраивали покаянные и молитвенные песнопения. Четвертый Толедский собор предписал в этот день строгий пост, в псалмопениях (? - К.Г.) пропускалось "аллилуия". Но не помогали даже угрозы отлучения от церкви за танцы и маскарады на улицах со звериными масками, указывающими на культ предков, при чем имели место и издевательства над церковными обрядами, вроде избрания шутовского епископа и бесчинства в церквах. Церковь принуждена была и в этом случае пойти на компромисс, превратить древний языческий праздник в праздник христианский, принять даже шутовские обряды, возникшие из сатурналий, хотя при этом пелись в церквах непристойные песни, поедалась колбаса, играли в карты и вместо фимиама кадили в нос служащему обедню священнику горящими подошвами от старых башмаков. Святой Августин напрасно боролся с этим "праздником пьяных дьяконов", как он шутливо именовался: он изживался очень медленно.

***

Когда по вышеуказанным причинам 25-е декабря было признано днем рождения Иисуса и праздник рождества получил октаву6, восьмой день от рождества не считался праздником, назывался просто "octava domini" ("октава господа"), и если приходился на будний день, то не праздновался. Только в начале девятого столетия 1-е января выступает в качестве церковного праздника, а именно, начинает называться обрезанием господним. Церковь признала свою борьбу против языческого обычая бесполезной и, по обыкновению, сделала из нужды добродетель. И так как евангелие от Луки гласит: "По прошествии восьми дней, когда надлежало обрезать младенца, дали ему имя Иисус...", то 1-е января стало днем обрезания. "Понятно, что для этого дня существует так же мало исторических гарантий, как для 25-го декабря, в качестве дня рождения", - говорит даже профессор католического богословия при Боннском университете, д-р К.А. Генрих Кельнер в свей книге "Об историческом развитии церковного года и святых праздников".

Обрезание, которому по историческому обычаю был подвергнут Иисус на восьмой день после рождения, является обычаем, существовавшим многие тысячелетия. Еще в настоящее время он распространен во всей Африке между арабами и неграми, как и в Полинезии. Там, где не было обрезания, или на-ряду с ним, распространены были во всем древнем мире и сейчас у диких народов другие формы самоистязания и кровопролития. А именно, существует обряд заключения с человеком кровного и духовного союза. По суеверным понятиям древнего человека, кровь представляет собой "совсем особую жидкость": это - жизнь, местопребывание души, "духа". Это пища душ, духов, бога. Кровь сама по себе является доказательством родства, а родство в те времена означало дружбу, защиту против чужих, являющихся врагами. Если кто-нибудь желал быть принятым в племя, он должен был пить с одним из членов его в знак братства кровь, надрезывая свою кожу или жилы. Созревшие в мужей юноши вступали в общение с богом предков племени или клана, проливая, по крайней мере, сами свою кровь. Раньше при этом приносились человеческие жертвы, иногда - перворожденные дети, которые жертвовались в пищу богу и для возобновления кровного с ним общения племени. Обрезание или другое поражение кожи являлось "искуплением", взамен более тяжелой жертвы. Евреи целиком находились под гипнозом этого дикарского воззрения: в Моисеевой книге "Исход" рассказывается, что Циппора, жена Моисея, когда последний с нею и новорожденным навлек на себя гнев Иеговы, взяла острый камень и обрезала мальчика, назвав его "женихом крове", и гнев Иеговы смягчился, ибо путем кровавого обручения, кровавого союза дитя было отдано под его защиту. Итак, эта операция является древнейшим обычаем дикарей и объясняется кажущейся в наше время смешной в верой в жаждущие и алчущие души предков, которых надо кормить кровью, чтобы подержать кровную связь с племенем и не лишиться их защиты. Тем более смешно, что в настоящее время это варварство практикуется не только у стоящих на низкой ступени культуры негров, арабов и южных островитян, но и у евреев. Доказательством того, как такие лишенные всякого смысла обычаи в мельчайших подробностях удержались до наших дней. служит факт, что для обрезания еврейских мальчиков еще и теперь служит острый камень: в то время как этот ритуал был введен, не было еще вообще металлических орудий, только каменные. В силу того, что тысячи лет назад первородные дети посвящались кровожадному богу, в настоящее время еврейским новорожденным причиняются страдания, при чем родители и гости не чувствуют к истязуемому младенцу никакого сострадания, - религиозный фанатизм не знает пощады ни у евреев, ни у христиан. Обрезание, как ископаемое чудовище, осталось в нашей эпохе, противоречит здравому смыслу, чувству и даже уголовному кодексу, так как, собственно говоря, в это издевательство над новорожденными должен был бы вмешаться прокурор.

Тот факт, что годовщина этой еврейской операции над Иисусом празднуется христианской церковью, звучит иронией. Только позже новая секта мессии поставила себе вопрос, является ли необходимым и для язычников перед крещением отправляться в синагогу и подвергаться обрезанию, - обязательство, которого одно вполне достаточно, чтобы отпугнуть язычников. Группа последователей Павла, которая была против обязательного обрезания, после сильной борьбы сломила сопротивление петровских общин, защищавших обрезание. Но, к большому огорчению антисемитских клерикалов и христианских социалистов, один раз оно все-таки имело место, и праздника eireumeisio domini - "обрезания господня" теперь не сживешь со света. Утешения, что обрезания Иисуса никогда не было, ибо и рождение его - миф, верующие, ведь, не примут, они предпочитают лучше примириться с обрезанным христом.

Приведу, как курьез, что церковная община в Антверпене через капеллана герцога Готфрида Бульонского получила из Иерусалима кусочек отрезанной крайней плоти христа (в 1114 году). Капеллан ручался за отсутствие подделки, и кусочек крайней плоти "творил чудеса" в продолжение четырех столетий, несмотря на утверждение "святой Бригитты", будто божия матерь сообщила ей, что эта реликвия целиком находится в Риме.

***

Северная Европа вместе с христианством окончательно приняла день 1-го января в качестве нового года. Там, на севере, и увеличение дней после зимнего солнцеворота более или менее совпало с римским календарем. Как пережиток древней "трапезы предков", заключающейся в языческом празднике, остался еще и теперь в некоторых местностях обычай сбора пожертвований для совместной трапезы и раздачи милостыни бедным. Новогодние визиты городских служащих, в роде ночных сторожей, трубочистов или, как в Праге, университетского педеля, - все это такой же пережиток, как и древний кабан, превратившийся в веселую свинку на новогодних открытках. До какой степени, несмотря на прошедшие столетия, христианство в Германии и в других северных странах сохранило языческий характер, доказывает, например, обычай бодрствовать в ночь под рождество и под новый год. Еще несколько десятков лет назад новогодняя ночь проводилась в семейном кругу в рассказывании преданий и легенд. Первые германские епископы всеми силами боролись против этого обычая. Почему? Потому что говорилось о "духах" и "душах умерших", которые в эту ночь, якобы , являлись. Это - шествие старых богов, - "бесовская суета", как выражалась церковь. В эту ночь можно узнать свою судьбу путем выливания олова, до сих пор практикуемого суеверными девушками. В эту ночь во многих местностях стреляют и производится всякий шум, чтобы отогнать ведьм, т.-е. души, объявленные церковью злыми духами. Шум, который еще теперь наполняет во многих странах в новогоднюю ночь улицы, - это бессознательный отзвук древнего "отпугивания духов". На обрезании и на новогодних бесчинствах можно убедиться, как долго может прожить древнее суеверие.

С+М+В.

6-е января являлось праздником нового года у многих восточных религий, как день рождения египетского Озириса, греческо-восточного Диониса, вообще возвращающегося солнца. Жрецы для конца года искали и находили бога (например, Озириса). Понятно, что восточные христианские секты попросту подставили на место бога солнца, который в этот день появился на свет, т.-е. родился, - своего Иисуса. Греческое слово "эпифания" производилось от появления дневного света, а затем было применено иисусовой сектой к ее новому богу-солнцу. Одна часть христиан считала этот день днем рождения иисуса (восточная церковь и сейчас так думает), другая часть рассматривала крещение в Иордане, сопровождавшееся гласом божиим с небеси и святым духом в образе голубя, как рождение. В связи с предполагаемым днем крещения, у православных до сих пор еще в этот день устраивается праздник "водосвятия", и в Петербурге (Ленинграде) еще не так давно погружали при этом в ледяную воду детей. Освященная в этот день вода считается также и в Германии имеющей особую силу. Ею кропят поля, а кропило водружают на высокий шест и применяют, например, при болезни коровы или лошади. Позже западная церковь отделила крещение от дня рождения, и на Западе все меньше говорилось о крещении и все больше о явлении звезды, о трех волхвах или царях, приведенных ею в Вифлеем, чтобы поклониться царю иудейскому. Так "святой" Августин в своей проповеди об эпифании разрабатывает уже только прибытие волхвов, Фульгенций - прибытие волхвов и вифлеемское избиение младенцев; позже в представление о явлении христа было включено чудо с вином в Кане Галилейской, и понятие, таким образом, все расширялось. В настоящее время в западной церкви главную роль в этом празднике играют три царя, в то время как восточная, православная церковь осталась при крещении7.

В евангелиях вообще о царях нет речи, а говорится только о мудрецах с Востока (евангелие от Матфея). Лука рассказывает лишь о пастухах. Только позже в рассказах появились цари, а еще много позже были найдены их имена. Но мудрецы (волхвы), пастухи или короли, во всякому случае, - это добрые старые знакомые, известные, с одной стороны, по еврейской библии, с другой стороны - по языческим культам. Предсказания библии должны были быть исполнены, если хотели, чтобы в мессию кто-нибудь поверил. Еврейский национальный пророк Исайя предсказал блестящее будущее избранному народу (глава 60),

"И приидут народы к свету твоему и цари к восходящему над тобою сиянию. Множество верблюдов покроет тебя, дромадеры из Мадиама и Эфы, все они из Савы приидут, принесут золото и ладан и возвестят славу господа". В 71-м псалме евреям предсказывалось, что их царь-мессия будет царить над всей землей. "Падут пред ним жители пустынь, и враги его будут лизать прах, цари Фарсиса и островов поднест ему дань, цари Аравии и Савы принесут дары, и поклонятся ему все цари, все народы будут служить ему". Согласно книге царей, в этом же смысле предрекла царица савская еврейскому царю Соломону. Народу, который потерял свою национальную независимость и ждет мессии, фантазия должна была рисовать именно такие картины унижения врагов и покорения всего мира, и каждой новой секте, выступавшей с мессией-спасителем, не оставалось ничего иного, как перенять эти фантазии.

Но все это можно было взять также и из языческих культов. Персидскому богу солнца Митре, рождение которого (25-го декабря) потом переняли христиане, пришли поклониться пастухи, первыми узнавшие о его рождении. Гораздо более раннего происхождения скульптура на стене храма в Луксоре, в Египте, где изображено не только благовещение божественного посланца девственной королеве Маутмес, но и поклонение божественному младенцу жрецов и богов. В одном апокрифе, т.-е. в непризнанном церковью евангелии, пальма склоняется перед новорожденным младенцем Иисусом, - это же можно видеть на одной из скульптур в катакомбах, и пальма склоняется, только гораздо раньше, при рождении греческого бога солнца Аполлона и азиатского Будды. При рождении Будды боги и сыны божии толпами пришли, чтобы воспеть младенца; еще до его рождения бог Брама и четыре царя подземного мира принесли подарки, слышалась небесная музыка, и появились духи, которые поднесли младенцу и его девственной матери благовония, одежды и драгоценности. Еще старше буддизма - документы, оставленные индийскими арийцами в Ведахе, где описан культ огня, Агни, божественного представителя огненного элемента. Так как он родился (одновременно с солнечным восходом в огненной колыбели и был воспитан жрецами на алтаре) и прогнал своими лучами демонов тьмы, то цари богов с небес и пастухи с полей спешат к нему, приносят дары, благоговейно падают ниц перед новорожденным, в котором воплощено солнце и тождественный с ним огонь, поклоняются ему и поют гимны в его честь. Это древнейший общий источник народных легенд Передней Азии, который тоже переработала еврейская секта Иисуса-мессии.

Странную параллель к этому, и притом из времен, предшествовавших сочинению самого раннего евангелия, дает история, рассказанная Дионом Кассием: волхв Тиридат в 66 г. после рождества христова в сопровождении свиты, в составе которой находились три царских сына, в течение девяти месяцев путешествовал с Евфрата в Италию В Неаполе он встретил цезаря Нерона, преклонил перед ним колени, назвал его своим господином и преклонился перед ним, как перед богом; то же самое повторил он на пиршестве, устроенном в честь его Нероном: "О, господин, я твой раб, я пришел к тебе, как к богу, и поклоняюсь тебе, как Митре". Римской ученый Плиний называет Тиридата волхвом, говорит, о том, что и в его свите находились волхвы, и сто он посвятил Нерона в мистерии Митры. Составлено ли евангелие Матфея под влиянием этого описания, доказать невозможно, но, во всяком случае, оба эти описания были продиктованы одним и тем же древним восточным преданием и написаны одинаковым стилем.

Что же приносят цари или волхвы младенцу Иисусу? Как раз то, что предписывают иудейские пророки, и что во всем восточном мире считается надлежащей жертвой солнцу или богу солнца: золото, благовония и мирру. Иисус стал на место солнечных божеств. Отца церкви Юстиниана эта тождественность с языческими преданиями так поразила, что он мог это объяснить только следующим: дьявол, с целью посеять сомнения среди верующих, задолго до рождения христа преподал язычникам все эти вещи... Эта дьявольская хитрость простирается так далеко, что рождение Иисуса происходит в стойле, как и рождение Митры, но так как существует и вторая легенда, согласно которой Митра рождается в пещере или гроте, то древнейшее армянское рукописное евангелие сообщает, что звезда, ведущая мудрецов, останавливалась над пещерой, где лежит младенец Иисус. Так как в стойле, где родился Митра находились быки и ослы, то в непризнанном, правда, апокрифическом "евангелии о рождестве Марии" место рождения тоже снабжено осами и быками...

Звезда, ведущая мудрецов, - такая же добрая старая знакомая, как волхвы или цари с Востока. По понятиям астрологов, рождение каждого человека связано с какой-нибудь звездой, не говоря уже о боге. Кометы и созвездия сопровождают рождение (как и смерть) богов и великих людей, как Александр, Митридат, Цезарь и т.д. Согласно пророчеству Зороастра, персидского основателя религии, при наступлении мессианской эпохи непорочная дева родит, тотчас после рождения появится звезда, сверкающая даже при дневном свете. "За ней должны вы следовать, как только увидите ее, - и она приведет вас к таинственному младенцу, которому вы в знак преклонения должны принести дары... И где будет эта звезда? Посредине этой звезды вы увидите изображение девы". При рождении Будды также является большая звезда, и притом в определенном положении по отношению к луне. Но и в еврейской библии также можно прочесть прорицание о явлении звезды, ибо в 4 книге Моисея Филеас предрекает: "Восходит звезда от Иакова, и восстает жезл от Израиля". В одном из комментариев к этому пророчеству, написанном в первом столетии после рождества христова, звезда на востоке определяется как будущее знамение рождения мессии и называется звездой мессии. Что еврейские авторы евангелия были хорошо знакомы с астрономией своего времени, как и с астрономической фантастикой, - видно из каждой страницы евангелия. Это в последнее время особенно солидно доказал профессор А. Древс в своем труде "Евангелие от Марка". Таким образом, и старый ученый француз Дюпюи был на верном пути, разыскивая трех царей или волхвов не на земле и, во всяком случае, не в Кельне на Рейне (где якобы находятся их мощи), а в звездном мире, в созвездии Ориона. Знаменитый немецкий астроном Кеплер, изучая рассказ о рождении Иисуса по евангелию от Матфея, думал о положении планет Сатурна и Юпитера в созвездии Овна и, следовательно, довольно близко подошел к вопросу о влиянии астрономии и астрологии на развитие религий. Точно так же персидские жрецы прекрасно знали, что в предсказании Зороастра о "деве посередине звезды", говорится об известном созвездии Девы, изображавшемся в виде прекрасной девы с распущенными волосами, с двумя колосьями в руке и кормящей грудью младенца. Это созвездие восходит в самую длинную ночь в году (25-го декабря) и является прообразом всех "девственных" матерей божьих, до Марии включительно.

Собственно три святых царя прочно утвердились на земле только в двенадцатом столетии, и то путем наглого обмана, употребленного рейхсканцлером Рейнальдом фон-Дассель, приказавшим привезти их "мощи" (23 июля 1164 г.) в Кельн из Милана, где они, будто бы, были помещены византийской царицей Еленой. Обман удался блестяще, они получили, сверх того, наименование мучеников, появились и их имена - Каспар, Мельхиор и Бальтазар; в Кельн поплелись богомольцы, и, что важнее, потекли пожертвования. Духовенство охотно принимало золото, мирилось с отсутствием мирры, а ладаном продолжало отуманивать мозги верующих.

***

На севере Европы днем 6-го января заканчивались древние языческие "двенадцать ночей", в которые души умерших, по преданию, снова возвращались к своим домам. День 6-го января называется поэтому в Англии до настоящего времени "двенадцатым днем", в Германии он до нашего времени назывался "перхтой", по имени фантастической Перхты или Берты, которая олицетворяла души, а позже старый год, умирающее время, и требовала, чтобы ей, а первоначально совместно с нею, справляли трапезу мертвых, состоящую из сладкой каши, клецок, медовых пряников. Она одаривала прилежных девушек золотыми веретенами, но если к крещенской ночи лен еще не был выпряден, распарывала им живот (что указывает и на отношение к ней, как к богине рождений). В это время была запрещена всякая работа, так как "душеньки" легко могли ушибиться о станки и инструменты; ни одно колесо не смело вертеться. Церковь сделала из "душенек" демонов и ведьм, и в Вестфалии день крещения называется поэтому "адским днем". Нужно охранять домашних животных, чтобы какая-нибудь душа, демон, не заворожила их. За окнами несется дикий хоровод, древняя толпа мертвецов грозит опасностью людям и животным. Духи, в конце-концов, должны быть изгнаны во время "двенадцати ночей", или, как назывались последние четыре из них, "дымных ночей", на полях зажигают костры, трясут деревья; в домах, как после смертного случая, курят ладан и прогоняют души, махая платками. Так, в христианской форме. путем выкуривания, прекращают двенадцатидневные скитания "душенек", обратившихся теперь в демонов. 6-го января хозяин дома или, как, например, в Богемии, учитель в сопровождении мальчиков, один из которых несет зажженное душистое дерево, или даже священник, окуривает и кропит весь дом сверху донизу, запирая каждую дверь знаком креста и чудодейственными начальными буквами имен трех волхвов, через которую могли бы войти обратно демоны и ведьмы. Христианский крестьянин верит в них так же глубоко и твердо, как его прадеды - в души предков. Древнее язычество объединяется с христианством в таинственной формуле С+М+В8, а верующий европеец почему-то смеется над глупыми суевериями негров, вешающих на шею талисман. чтобы защищаться от злых духов...

СИДЕЛ ЛИ КОГДА-НИБУДЬ ПЕТР НА "ПРЕСТОЛЕ ПЕТРА".

"Ты - Петр (камень), и на сем камне я создам церковь мою, и врата ада не одолеют ее. И дам тебе ключи царства небесного, и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах; и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах".

На этих словах 16-й главы евангелия от Матфея построила римская церковь свои притязания на первенство и власть Петра и пап, как его непосредственных наследников, на господство Рима над церковью и над государствами, над жизнью, имуществом и душами людей.

Жаль только, что уже протестантская критика доказала, что это место является одной из позднейших "вставок", т.-е. излюбленных церковью подделок, служащих для подкрепления евангелием стремления церкви к власти.

И действительно, евангельское описание Симона-Петра, как непостоянного, ненадежного человека, который даже в час предсказанной своим учителем опасности засыпает, который после пленения последнего трижды отрекается от него, прежде чем дважды пропел петух, - это описание позволяет допустить что угодно, только не получение им от Иисуса ключей от царствия небесного. Какими же героями были остальные апостолы, если этот трус был среди первым и лучшим!

Если бы даже существовал исторический Иисус, то из всего евангелия вытекает, что возможность его намерения основать церковь исключена, так как он, ведь, возвещал непосредственно предстоящий конец мира. И замечание Зевдеевым братьям, желавшим воссесть по правую и левую стороны его, и указание на "первых, которые будут последними" - не согласуются с папской гегемонией.

В истории апостолов Петр также вырисовывается ничуть не более достойным и надежным и исчезает внезапно, при чем о путешествии его в Рим нет никакой речи. Только предание делает его "первым епископом" Рима и заставляет погибнуть мученической смертью при преследовании христиан во времена Нерона. Рукописи, подтверждающие это, являются подделками или пересказами подделок. Возможно, что среди других агитаторов еврейско-христианской секты был какой-нибудь Петр, которого и описывает так называемый Павел в своих посланиях к галатам, но все остальное - легенда, сочиненная с целью снискать для еврейско-христианской секты адептов в Риме, имевшем в качестве столицы римской империи большую притягательную силу и значение для каждой религии, и таким образом получить преобладание над сектой Павла, стремившейся не проводить, а уничтожить еврейский закон. Еврейские христиане должны были быть очень заинтересованы в том, чтобы противопоставить Павлу апостола, который, в противоположность Павлу, находился в личном общении с Иисусом и даже был им поставлен в качестве заместителя. Христиане-иудеи так же привыкли к иерархическому деление на священников и первосвященников, как и к подчинению мирян духовным властям; здесь были налицо все составные элементы для "епископа римского" и его могущества. Фигурировал ли первоначально Петр в евангелии, и какую роль он играл, каким изменениям подвергался его образ, - установить невозможно, ибо евангелие в первые столетия исправлялось в зависимости от надобности и настроения. делались вставки, вычеркивалось лишнее. Историческое существование Петра не подтверждается никакими фактами; мы имеем дело с заведомыми выдумками. Весь фактический материал в этой легенде взят, как доказал профессор Древс, из еврейской библии, из астрологии и языческих религий, особенно из культа персидского бога солнца Митры. Даже имя он получил отсюда. Его назвали Петром, что значит камень, скала. Его зовут также Кифа. Но это имя имеет то же значение. Митра является богом скал, богом, который рождается из камней, как огонь, при ударе о камень, рождается в виде искры. Если Петр получил от Иисуса ключи от царствия небесного, то раньше их имел сам Иисус, - в качестве бога солнца, как Митра. И действительно, Митра носит ключи, как и связанный с ним в культе Эои Кронос, изображаемый на памятниках с двумя ключами, отпирающими двое ворот неба. На этих памятниках около Кроноса, помощника бога солнца, часто фигурирует также петух, в качестве аксессуара восхода солнца. В петухе, который три раза поет во дворе первосвященника при предательстве Петра, можно легко узнать эту птицу Митры, которая тем отчетливее объясняется мифологически, что евреи петуха, птицу языческого бога Кроноса, приносящего, по их мнению, несчастье, не терпели в Иерусалиме, и во всяком случае, совершенно невозможно, чтобы его держали во дворце первосвященника.

Верховный жрец Митры в те времена, когда христианская секта конкурировала с митраизмом, имел свою резиденцию на Ватиканском холме, в Риме, под защитой официально в то время признанного бога весны и солнца Аттиса из Фригии (Малая Азия), которому, вместе с его девственной матерью Кибелой, поклонялись на Ватикане. Аттис назывался "Папас", т.-е. отец, и его жрец носил тоже это имя, равным образом и этот "святой отец", почти равный богу, во всяком случае его заместитель, носил тиару, тройную корону, на своей помазанной голове и пользовался власть осуждать и прощать, при чем верующие очищались от грехов, "вновь рождались" путем торжественного кровавого крещения в храме Аттиса и Митры. Понятно, впоследствии римская церковь почувствовала потребность, чтобы именно в этом месте якобы поставленный Иисусом, в качестве хранителя ключей, "первый епископ" умер мученической смертью, и уж, во всяком случае, не является случайностью тот факт, что купол храма святого Петра "над гробом апостола" возвышается как раз там, где находился храм Аттиса и Митры, обоих "каменных людей", ибо и Аттис, под именем Агдиста, представлялся рожденным из скалы.

У древнего римского бога тоже сделан для Петра большой заем. Янус - первоначально бог света и дня в древней Италии, оттесненный впоследствии на место "небесного вратаря", т.-е. ключника, изображаемого с ключами от неба в левой руке. В правой он держит, как и египетский бог солнца Озирис, посох паломника; отсюда взял Петр, как последующие епископы, свои посох "пастырей народа". Янус изображается лысым подобно апостолу Петру. Янусу (первоначально в качестве бога солнца - Дианусу) соответствует богиня луны Диана. Петр, единственный из апостолов, фигурирует в качестве женатого. Янус является вождем двенадцати месяцев или двенадцати зодиакальных кругов на небе, обозначающих годовой путь солнца. Петр является вождем двенадцати апостолов, которые тоже обозначают не что иное, как зодиакальные круги. Петр определяется как "сын Ионы"; быть-может, за этим "Ионой" скрывается тот же Янус. Но возможно, что это заимствовано из еврейской библии, ибо пророк Иона с его гостиницей во чреве китовом символизирует бога воды и моря, как Петр, - рыбак, бродящий по морю, представляет греческого бога моря Протея, "изменчивого". иона отказывается проповедывать язычникам и был принужден к этому Иеговой путем чуда; так же ведет себя и Симон, сын Ионы, по отношению к язычнику Корнелию. Янус, по рассказу Макробия, поселился на Яникуле в Риме и там основал двенадцать алтарей, на этом Рим основывал свое требование гегемонии в итальянском союзе. Поэтому христианская церковь должна была заставить Петра жить и умереть в Риме, и тем укрепить свое господство над остальными христианскими общинами, над церковью, над всем миром.

К этому присоединяются еще некоторые штрих, указывающие на происхождение Петра от греческого бога солнца Геракла. Имя Симон указывает на азиатского бога солнца Семо; "челну Петра", "ковчегу церкви", перевозящему верующих через грешны поток нашего мира в мир потусторонний, соответствую солнечная барка Митры и египетский Горус, перевозчик душ, переправляющий умерших через реку мертвых на ту сторону, - бог свет и дня Геракл, плывущий в солнечном челне через двенадцать дневных часов и разбивающий "ворота ада". Мало сказать, что церковь придала своему мнимо-историческому Петру черты древних божеств; она просто создала эту фигуру по их образу и подобию. Если вообще в христианском движении существовал Петр, это был мало надежный агитатор в Антиохии, выступающий за обрезание вновь обращенных язычников ("апостол обрезания", как его называет мнимое послание Павла к галатам), трусливый и колеблющийся демагог; все остальное - легенда, миф, языческая мифология.

В Риме показывали некоторое время "престол Петра", но он вскоре исчез. Английская путешественница лэди Морган, присутствовавшая в Риме на "празднике престола Петра" (18-го января), рассказывает, что открыла на этой реликвии, на которой некогда "князь апостолов" собственной персоной отправлял свои обязанности "наместника христова", арабские письмена, гласящие: "Нет бога, кроме бога, и Магомет - пророк его". Верно одно, что, по описанию Крауза ("Подземный мир") на передней части престола изображены двенадцать знаков зодиака и подвиги бога солнца, так что, судя по его украшениям, он принадлежал к культу Митры. Верховный жрец этого персидского бога солнца и в самом деле восседал, быть-может, на "престоле Петра" в Риме, но Петр - никогда. Подделки и фальсификации сопровождали созидание римской легенды о "первом епископе", от Матфея до Тацита, наглыми подделками поддерживались притязания римской церкви на мировое господство и в последующие века.

СВЕЧНАЯ ОБЕДНЯ МАРИИ.

Название "февраль" обозначает этот месяц, как месяц искупления. По-латыни februare обозначает этот месяц, как месяц искупления. По-латыни februare означает очищать, искупать, и месяц был посвящен Юпитеру Фабрию и его жене Юноне Фабрии, которые фигурировали также в роли бога и богини подземного мира (Плутон и Прозерпина). В качестве последних, они управляли мертвыми, и отсюда - связь с древним культом душ умерших. Их праздники посвящались в то же самое время душам предков, а к этим предкам присоединялись еще люперкалии, впоследствии наш карнавал (масленица), праздник козлоного Пана, защитника от волков и эмблемы плодородия, когда женщины прикосновением ремня из козье кожи делали свое лоно плодородным, какой должна быть земля весной.

Юпитер Фебруус, или Плутон, является также богом огня, который считался очищающим и при искупительных жертвах играл роль огненного крещения, после чего человек, очищенный и безгрешный, вступал в новый год. Следует помнить, что февраль только впоследствии вместе с январем был присоединен (предполагают, что царем Нумой Помпилием) к десяти месяцам старого римского года, и именно в качестве последнего месяца. Огонь же был связан также с супругой бога подземного мира, поскольку Церера, мать похищенной Плутоном Прозерпины, освещала себе факелом дорогу, сходя в подземный мир за дочерью. В ее честь весной устраивались факельные праздники, процессии с факелами и свечами. Очевидно, это один из языческих прообразов для христианского факельного шествия, когда верующие носят факелы и свечи вокруг церкви.

Время возникновения этого праздника точно не установлено. Одна паломница в Палестину, которую звали якобы Сильвия, будто бы рассказывала около 390 года, что видела в Иерусалиме праздник с процессиями, но что он не имел имени и назывался только сороковым днем после эпифании. Это подтверждает, что в те времена и в Иерусалиме день эпифании считался днем рождения Иисуса. Почему праздновался именно сороковой день, если речь идет об этом празднике, - мы сейчас увидим. Заслуживает ли паломница доверия, - сказать трудно. Мы знаем только, что вне Иерусалима этот праздник бел неизвестен, и что, по другим показаниям, его ввел папа Геласий (492 - 496 г.г.). В то время одна из партий в римском сенате потребовала восстановления отмененного языческого факельного шествия. Папа написал против этой партии книгу, удивляясь бесстыдству людей, которые зовут себя христианами и все-таки считают, что болезни свирепствуют вследствие того, что больше не почитают демонов и не приносят богу Фебруарию очистительной жертвы.

По другим свидетельствам, этот праздник ввел папа Сергий, а именно, в собрании ежедневных чтений при богослужениях старой римско-католической церкви (привед. Муссардом - "Подробное перечисление перенесенных в церковь из язычества церемоний") дается следующее обоснование: "Почему церковь распорядилась носить в этот день в руках горящие свечи? Чтобы упразднить ложный обычай. Ибо в прежние времена 1-го февраля весь город Рим был переполнен людьми, несущими восковые свечи и факелы в честь бога Фебруария". По словам папы Иннокентия, римские женщины тоже устраивали праздник в память похищения Прозерпины, при чем они обходили город со свечами. Так как уничтожить глубоко вкоренившийся обычай очень трудно, то папа Сергий изменил праздник таким образом, что христиане должны были носить в этот день вокруг церкви зажженные свечи в честь матери божьей".

Из другого рассказа явствует, что в Константинополе и во всем византийском государстве этот праздник был введен императрором Юстинианом в 542 году, после эпидемии чумы; но сначала это был не праздник Марии, а праздник христа, называемый сретением, по-латыни "occursus". Праздновалась встреча христа-младенца и его родителей Симеоном и Анною в иерусалимском храме. Это подтверждает тот факт, что праздник имеет еще в книге папы Сергия следующее странное определение: "День святого Симеона, называемый греками "ипапанте", - название, которое, как замечает ревностный католик проф. Кельнер в своем учебнике о праздниках, "производит впечатление, словно этот праздник еще не совсем вкоренился в Риме". 2-го февраля считалось также у греков днем смерти святого Симеона. В списке праздников испанской церкви от 650 г. этот праздник вообще еще неизвестен, равно как и в календаре св. Женевьевы в Париже в 741 г.: доказательство, как медленно этот праздник входил в жизнь. Доказательством того, что сначала он считался праздником Марии, служит также и то, что и в настоящее время Introiorium ("Радуйся и ликуй, Иерусалим, ибо бога своего встречаешь") и проповедь говорят лишь о принесении во храм Иисуса, равно как и антифон, и только псалмы относятся к божьей матери.

Независимо от того, насколько правильны те и другие показания относительно времени введения этого праздника, верно одно, - его языческое происхождение. Церковь принуждена была, несмотря на гнев папы "против бесстыдных людей, называющих себя христианами", сдаться и принять языческий покаянный праздник, языческий праздник умерших. Свечи, которые раньше горели в честь душ умерших и богов преисподней, должны были теперь отгонять этих богов и души. Церковь, не будучи в состоянии вытеснить этих богов и духов из памяти людей, обратила их в злых демонов, которых можно отогнать лишь с помощью священных свеч. Даже воск свеч напоминает о языческой трапезе мертвых, - мед, который дикие народы не умели еще отделять от воска, был самой вкусной пищей, о какой дикий человек мог мечтать, и считался поэтому лучшим угощением для духов; отсюда пришли к восковым свечам. Этому христианскому жертвоприношению путем церковного освящения было приписано свидетельствующее о чисто-языческом ходе мышления волшебное действие: во одной священной формуле епископа Элидия (665 г.) говорится, что в этих свечах есть внутренняя сила не только рассеивать тьму, но также прогонять демонов и сохранять здоровье души и тела. Еще в настоящее время одно из заклинаний просит бога обратить свечи к благословению человека, к спасению его души и тела, дать им такую силу, чтобы злой дух трепетал перед ними и так и боялся, чтобы он совсем оставил дом. Понятно, что крестьяне и другие язычники-христиане еще в настоящее время зажигают освященные в этот день свечи в случаях смертельного заболевания кого-либо из домашних, во время грозы, чтобы предохранить себя от молнии и града "и успокоить всякое волнение на небе, на земле и на море", совершенно так же, как некогда душам предков подавалась медовая каша и зажигались факелы, чтобы смягчить их и не подвергнуться их мести.

Языческий характер имеет и самый ход мышления, приведший к введению императором Юстинианом этого праздника: по рассказу Павла Диакона, в Мисии землетрясение поглотило много людей, кровь лилась с неба, свирепствовала чума, и под землей слышались голоса засыпанных землетрясением. Поэтому император ввел этот праздник, т.-е. языческий праздник покаяния и очищения, ибо у язычников землетрясения, эпидемии и т.п. всегда являются знамением, что боги и духи гневаются. В языческом Риме было создано для этой цели специальное учреждение. Это было, следовательно, чистое язычество, когда христианско-языческий народ объяснил появление чумы тем, что из-за новой веры заспанные землетрясением лишены тризны, и поэтому их души мстят чумой. И не меньшим язычеством явилось то, что христианский император уступил требованию и ввел "очистительный праздник", который древний предрассудок переделывал в покаянный праздник.

Но почему же именно 2-е февраля было назначено днем праздника? Потому что это сороковый день от рождения христа. Но почему это должен быть сороковый день? На это дает ответ другое название праздника, которое теперь стыдливо отошло на задний план: очищение purificatio Марии. Дата была просто взята из еврейской библии, ибо по Моисееву закону, каждая мать, родившая мальчика, считалась семь дней нечистой, а затем еще 33 дня должна была воздержаться от посещения храма; через сорок дней она должна была отправляться в храм и приносить годовалого ягненка и голубя, как искупительную жертву. Потому, согласно евангелию Луки (Лука, 2, 22), и Мария на сороковой день отправилась в иерусалимский храм для принесения жертвы Иегове. А так как туда, по свидетельству Луки, пришли также Симеон и Анна, понятно, что праздник посвящался первоначально occursus domini, сретению господню, а уже позже был обращен10 в праздник очищения Марии. Таким образом, и при этом празднике иудейство и христианство идут рука-об-руку, и он представляет собой жалкий компромисс нового и древнего предрассудков.

***

На севере Европы вера в души предков и культ их были еще в полном расцвете, когда туда проникло христианство. В феврале происходил жертвенный праздник, как это показывает найденный в Швеции рунический календарь, где эти дин изображены посредством рога, ибо при этих жертвенных трапезах пили из рогов. Рог является символом плодовитости, что совпадает с временем года, от влажности которого зависит ближайшая жатва. У чехов этот месяц называется "унор", что значит: мокрый, сырой, так как в феврале обыкновенно тают лед и снег. Поэтому и в астрономии этот месяц стоит под знаком Рыб, означающих как воду, так и плодородность. Это интересно установить потому, тчо 2-е февраля, в документе Карла IV в 1364 г. названо "свечной обедней наших женщин", днем "освящения свеч", но также dies Mariae cerealis, т.-е. "день матери божьей плодов земных", ясное указание на будущую жатву, точно так же, как у римлян день Цереры. У чехов день свечной обедни называется "громница", от слова "гром". До распространения христианства чехи в это время установили весенние празднества в честь бога грома, и обычаи того времени отразились не только в названии, но и еще во многом. Крестьянин в этот день с освященной у обедни свечой, прежде чем войти в дом, идет в сад и обходит три раза с молитвами ульи, чтобы сохранить их от воров и умножить мед. Этот пережиток приносимой некогда жертвы обращенным теперь в демонов душам умерших в высшей степени интересен. В некоторых местностях Богемии крестьяне в этот день во время обедни молятся о сохранении жатвы; это снова бессознательное проявление страха перед богом грома и града. Поэтому и там тоже в день древнего праздника Перуна священник освящает свечи, зажигаемые потом в непогоду, чтобы защитить дом от молнии и поля - от града. Так сохраняется древний языческий предрассудок у чехов в языческих названиях большинства христианских праздников, как у немцев в названиях дней недели.

ЧУДО ОПЛОДОТВОРЕНИЯ, ПРАЗДНИК МЕРТВЫХ И КАРНАВАЛЬНЫЙ ШУТ.

С Востока перенесены в Грецию вакханалии или дионисии, - праздники Вакха или Диониса, бога весны и вина, частью как праздники жатвы и винограда зимой, частью как весенние праздники. С пением, танцами и шутками мужчины и женщины в масках и звериных шкурах ходили по улицам. С декабря до марта шли одни за другим праздники, посвященные богу плодородия и весны. Но земля является не только матерью посевов, - она есть место пребывания богов подземного мира и душ умерших, которые в это время словно выходят вместе с пробивающейся зеленью на поверхность и требуют своей доли в уходе и внимании своих близких. Таким образом, праздники весны являлись одновременно праздниками живых и умерших. На это указывают уже одни названия "маски" и"ларвы", означающие по-латыни души умерших.

Из Греции эти праздники Вакха проникли в Италию, где смешались с древними праздниками божеств весны и плодородия. Бог растительности Фавн, который, как бог плодородия Инуус (ороситель), умножал стада и, как Луперк, отгонял волков, в переносно смысле прогоняя зиму, и чтился в феврале шумным праздником, полным веселья и удовольствий. Это был в то же время праздник очищения, единения с умершими, - праздник оплодотворения природы. Характер его, как праздника мертвых, сохранился в обычае закалывания козла, символа плодородия, при чем во время жертвенной трапезы жрец прикасался окровавленным ножом ко лбам двух юношей, а другой жрец стирал кровь шерстью, пропитанной молоком юницы11; во время этой операции должны были смеяться. Это было олицетворением очищения через кровь жертвы, первоначально человеческой жертвы, посвященной душам предков, которые впоследствии принуждены были удовелтворяться козлом и символом.

После жертвенной трапезы члены двух, впоследствии трех, семей, образующих религиозный орден "луперков", совершенно голые, только в накинутых шкурах принесенных в жертву козлов, намащенные, с ремнем из козлиной кожи в руках, бежали через весь город, по "священной улице" в (неразборчиво. - К.Г.), древнюю часть Рима и обратно и хлестали встречных ремнем. Женщины, желающие иметь детей, становились им на дороге и получали от них удары ремнем в ладони рук, что представляло магическое чудо оплодотворения. При этой беготне голых, обильно смазанных священными благовониями, пьяных от вина молодых людей, которые несли по городу чудо оплодотворения и пользовались привелегией дразнить мужчин и женщин, дело, естественно, доходило до всевозможных бесчинств; уже римский историк Ливий жалуется, что "голые юноши бегали, играя и бесчинствуя".

С этим общественным праздником весны и плодородия смешались греческие вакханалии и дионисии и общественные и частные праздники умерших, паренталии (parentis (? - К.Г.) - родители, родственники), которые заканчивались 22-го февраля харистией (? - К.Г.), семейным пиром с взаимным одариванием, как и каждая тризна, состоящая из жертвоприношения на могиле умерших и из пира для живых. Также смешались с вакханалиями и гилярии (от hilaris - веселый, довольный), шумные и дикие весенние праздники в честь богини Кибелы, матери земли, которой облились об изобилии плодов земных, Фавну или Пину - о изобилии стад, либералии (от древне-италийского бога наслаждений Liber pater), когда среди разнузданного веселья обносили кругом фаллус, - изображение мужского члена, как символ плодородия, и все имели право говорить друг другу правду (маскарадная свобода современного карнавала).

Из смешения всех этих языческих праздников возник карнавал, называемый в некоторых местностях Германии "фашинг". Из Рима эти праздники проникли повсюду, куда проникали римские войска и наместничества, особенно в Галлию и к Рейну, где находились большие крепости. Это и послужило причиной того, что там, особенно в Кельне, эти праздники особенно привились и целые столетия победоносно боролись с сопротивлением церкви.

Эти языческие праздники были кошмаром для христианской церкви. К этому присоединилось еще то, что на севере Европы местные языческие праздники в честь весны естественно смешались с римско-греческими и стали тем более неискоренимыми. Тщетно уже отцы церкви, как Тертуллиан (умер в 206 г.) в своем сочинении "De idolatris" (об идолопоклонстве), клеймили факт, что не только язычники, но также и христиане праздновали этот языческий праздник, что христиане "умышленно безумствуют в эти дни, привязывают маски, смешивают мужчин и женщин, переодеваются в привидения и чертей, отдаются Вакху и Венере и считают разрешенными все бесчинства". Тщетно Никейский собор и целый ряд последующих церковных соборов запрещали эти языческие обычаи. Народ крепко держался за свои языческие обычаи, и церковь принуждена была также примениться к обстоятельствам. Она сделала вид, что все обстоит благополучно, и принимала участие даже в карнавальном шутовстве. В некоторых местностях в последнюю ночь карнавала устраивался "праздник осла" в церкви при участии духовенства, при чем привозили к алтарю великолепно разодетую девушку на осле. Священник читал обедню, а присутствующие вместо "аминь" кричали "И-я, и-я", подражая ослу. В Омене, Саисе и других местностях еще в 1415 г. масленица праздновалась следующим образом. С криками: "ура, ура, господин осел" приводили в церковь осла, накидывали ему на спину облачение и пели при этом пародию на церковные песнопения. В похабных куплетах высмеивались часто при таких шутовских праздниках монахи, монахини, духовенство и епископы, бичевались их пороки и разврат. Безумное, дикое веселье на масленицу, когда не только замаскированные под монахов и монахинь миряне, но и настоящее духовенство в обществе публичных девок пили и валялись в грязи, было, конечно, постоянным сучком в глазу верующих, и не будучи в состоянии искоренить его никакими запретами, они утешались тем, что это языческое время когда-нибудь, наконец, пройдет. Папа Григорий, желая хотя бы наклеить христианскую этикетку на языческий обычай, прекратить который не мог даже угрозами отлучения от церкви, назначил среду на масленичной неделе первым днем сорокадневного поста, чтобы таким образом этот день стал последним днем дьявольских игрищ. Веселье карнавала оканчивалось, а похмелье гнало верующих в церковь, где они поспали главу пеплом, - ибо прах еси и в прах возвратишься! - и от Вакха и Венеры покаянно возвращались к высмеянным попикам.

Они не имели и не имеют ни малейшего представления о том, что справляют древний языческий праздник, что маски изображали некогда души умерших, что рогатая шапка - это след рогов языческого бога стад Фавна или Пана, что белые одежды Пьеро и полишинеля представляют саван древних, что конские ристалища итальянского карнавала - это пережиток древних игрищ на тризнах, свечи - пережиток факелов, зажженных богиней Церерой, спускавшейся в преисподнюю за похищенной дочерью Прозерпиной. Танец, которому они отдавались, был первоначально торжественным олицетворением танца звезд в честь благословенных духов, и таким образом многие непонятные сейчас обычаи немецкого карнавала, как "изгнание смерти", сожжение или потопление соломенного чучела, представляют собой не что иное, как пережитки древних языческих весенних обрядов.

В плетке или биче, которым паяц бьет приходящих, еще теперь легко распознать ремень из козлиной кожи языческих торжеств чуда весны и оплодотворения. Смех двух юношей при жертвоприношении козла на алтаре Фавна через столетия нашел свое эхо в церкви средневековья, где священник с амвона рассказывал веселые анекдоты при смехе слушателей. Равно и "пасхальный смех", следующий за "пасхальной сказкой", не может быть ничем иным. В Богемии, в Праге, до нашего времени удержалось "погребение Вакха", во вторник на масленичной неделе, и карнавал в Чехии называется мясопуст, но также и "бахус". Погребение Вакха представляет разработанную погребальную церемонию, сопровождаемую, однако, всевозможным шутовством, как некогда в Риме. До какой степени живы в народе старые языческие воспоминания, доказывает описание Гёте карнавала в Риме, очевидцем которого он был в 1788 г. "Но вот прибегает полишинель (паяц), на бедрах которого висит привязанный пестры лентами рог. Болтая с женщинами, он умеет одним легким движением дерзко преобразиться в древнего бога садов в священном Риме, и его легкомыслие возбуждает скорее веселость, чем негодование". Гёте был довольно близок к истине. Карнавальный паяц с рогом в разнузданных движениях подражал языческому богу Фавну, который изображался в садах с поднятым членом, символом плодородия: ему первоначально и посвящался праздник.

В настоящее время карнавал сократился до нескольких маскарадов и гулянок. Венский юморист Сафир в сороковых годах прошлого столетия шутил по поводу венского карнавала, что это - время, когда "небо наполнено звуками скрипок, а земля - ломбардными квитанциями". Но скрипки исчезали и исчезали, и как печальный пережиток старого веселого язычества, вытесненного, правда, не церковью, а жизнью, остается только очередное, елейное, сухое великопостное пастырское послание епископов.

ЯЗЫЧЕСКОЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЕВРЕЙСКОГО ПУРИМА.

Пурим, празднуемый евреями с 13 до 15 адара (в марте), отсутствует в книгах Моисея, как и в других писаниях так называемого ветхого завета, за исключением книги Эсфири; зато эта книга, написанная в 150 г. до рождества христова, создана исключительно с целью объяснить этот праздник.

Книга Эсфири, которую можно найти в любом обычном издании библии, рассказывает, как персидский царь Ахашверош (Агасфер) во всем блеске празднует в своем городе Сузах свое коронование. В опьянении он приказывает позвать свою супругу, царицу Вашти, чтобы похвастаться перед гостями ее красотой. Она отказывается притти, вследствие чего царь, разгневанный этим оскорблением, отвергает ее. Прекраснейшие девицы из всего королевства были приведены в царский дворец и после проведенной с царем ночи отсылались в гарем. Наконец, появляется прекрасная Эсфирь, которая до того времени жила у своего приемного отца Мардохая. Она, по приказанию последнего, умалчивает, что она - еврейка. Она завоевывает любовь царя и делается царицей. Ее приемный отец подслушивает в воротах дворца заговор придворных против царя, сообщает об этом дочери, и она предупреждает царя. Виновных казнят, а подвиг Мардохая заносится в летопись, но никакой награды он не получает. Визирь царя Гаман загорается враждой к Мардохаю, ибо этот последний, как еврей, отказывается от воздавания следуемых Гаману царских почестей. Он мстит тем, что, не называя евреев12, выманивает у царя указ, по которому 13 адара [этот день Гаман установил путем жребия (пур)] должны быть умерщвлены все евреи; указ издается еще за 11 месяцев до этого дня. Евреи скорбят, разодрав одежды и посыпав главу пеплом. Мардохай посылает к Эсфири, чтобы она смягчила царя. Сначала она не решается явиться к царю без зова, ибо это влечет за собой смертную казнь, но затем вследствие неотступных просьб приемного отца идет к царю. Он принимает ее милостиво и заранее гарантирует исполнение ее просьбы, хотя бы она попросила полцарства; но она просит только, чтобы царь вместе с Гаманом пировали у нее на следующий день. Во время пира она повторяет приглашение и на следующий день. Гаман ободренный новой честью и раздраженный новым отказом Мардохая пасть перед ним ниц, приказывает поставить для Мардохая высокую виселицу. В эту ночь царь не может уснуть и приказывает читать вслух летопись; тут он слышит о своем спасении при помощи Мардохая и о том, что последнего еще ничем не отблагодарили. Он спрашивает вошедшего визиря Гамана, что нужно сделать человеку, которого царь желает почтить, и Гаман, думая, что речь идет о нем, предлагает одеть на этого человека царские одежды, посадить на царского коня, одеть ему на голову царский венец, и первейший князь должен вести под-уздцы его лошадь по городу и восклицать: "Так делается тому человеку, которого царь хочет отличить почестью". К его удивлению, царь приказал ему именно так поступить с Мардохаем, и он должен был отдать эти почести своему врагу. Но вот при следующей трапезе, когда развеселившийся царь снова просит жену высказать свою просьбу, обещая непременно ее исполнить, она просит спасти ее жизнь и жизнь ее народа. Когда он, ничего не подозревая, спрашивает, кто смеет покушаться на ее жизнь, она указывает Гамана. Рассерженный царь уходит в сад и возвращается обратно, видит Гамана, припавшего, умоляя за свою жизнь, к ложу царицы. Царь думает, что он хотел изнасиловать Эсфирь, и тотчас же приказывает повесить его на виселице, приготовленной им для Мардохая. Приемный отец Эсфири делается визирем, и так как первого царского указа отменить нельзя издается второй, разрешающий евреям вооружиться и с помощью властей защищаться против врагов, даже убивать их. 13-го адара это произошло. Евреи убили десятерых детей Гамана, пятьсяот человек в Сузах и огромное количество вне города. Кроме того, Эсфирь испросила у царя разрешение повесить на виселицу трупы десяти убитых детей Гамана, т.-е. надругаться над ними, и, кроме того, исхлопотала позволение евреям еще один день убивать. Таким образом они убили 75.000 человек своих врагов, в честь чего устроили праздник. Мардохай и Эсфирь установили этот праздник на все времена на 14-е и 15-е адара, и с тех пор он называется "пурим" от слова пур, жребий, который бросал Гаман.

Одного взгляда на эту книгу достаточно, чтобы понять, что речь идет о сказках и легендах. Отречение от царицы Вашти, царь, разыскивающий себе среди прекраснейших девиц супругу, - все это знакомые мотивы сказок, как индейских и персидских, так и немецких (золушка и др.). История о том, что Эсфирь должна была скрывать свою еврейскую национальность, в то время как весь дворец знал о ее сношениях с евреем Мардохаем, так же сказочна, как история о девицах, из которых каждая приводилась к царю на одну ночь, пока не явится настоящая, которая станет царицей. Все введение представляет из себя копию введения к персидскому собранию сказок "Тысяча и одна ночь". Рассказ о том, как персидский победитель мира делает царицей неизвестную девушку и заранее обещает ей исполнить ее просьбу, хотя бы дело шло о половине его царства, является типичным стилем сказок. В немецких сказках преследуемый герой, в конце концов, становится царем. В персидской сказке еврей может стать не царем, а самое большее - первым министром. Об историческом значении всего этого не может быть и речи. Уже то, что царица-еврейка могла скрывать свое происхождение до решительного момента, так же невозможно, как и то, чтобы она получила разрешение на контр-погром и убийство всех врагов евреев. В книге Эсфири, как и в других приблизительно в это же время написанных книгах - Даниила, Юдифи и т.п., нет ни зерна исторической правды, и разве только среди ортодоксальных евреев можно еще найти людей, серьезно верящих в историческую подкладку этого кровожадного романа.

Книга написана для обоснования праздника. Название пурим объясняется в книге тем, что Гаман боросает жребий, пур. Но, согласно общему мнению всех лингвистов, за словом "пур" нельзя признать древне-еврейского происхождения. Попытки производить это слово от вавилонского "пури", означающего собрание богов в день вавилонского нового года, на котором бросались жребии о судьбах людей в наступающем году, так же разбились, как и поиски его корня в парфянском языке. Откуда, собственно, происходит название этого праздника, не установлено до сих пор.

Но, может быть, характер самого праздника дает более правдоподобное объяснение его происхождения. В более ранние времен он состоял из двух частей: из трехдневного поста и двухдневного праздника с зваными обедами, весельем, танцами и маскарадами. Еще и теперь евреям 13-го адара предписывается пост, а раньше они посещали в этот день могилы своих умерших. В день праздника все веселы и бодры, едят и пьют, сколько влезет, в еврейских кварталах по улицам ходят ряженые, и до недавнего времени сохранялся обычай носить маленькую виселицу, на которой болталось изображение Гамана. Все это указывает на один из тех праздников весны, какие праздновались передне-азиатскими религиями. Месяц адар считался месяцем умерших; во всех праздниках весны играет роль смерть, воскресение, изгнание смерти или зимы и пробуждение растительности. Евреи тоже практиковали культ умерших в древне-языческом смысле. в гораздо больше степени, чем желала бы признать ортодоксальная религия. То, что этот праздник, даже и без внешнего влияния заключающий в себе столько языческого, был сучком в глазу официальной религии, весьма понятно. Может быть поэтому он и не был включен в число официальных еврейских праздников. Но вследствие своего характера праздника мертвых он настолько глубоко пустил корни в народе, что искоренить его было невозможно, почему, наконец, и дали ему, при помощи сказок и легенд книги Эсфири, другое объяснение. Так всегда поступала с языческими праздниками и христианская церковь.

Влияние других религий - само собой разумеется. Особенно после уничтожения государственной самостоятельности евреев и их вавилонского пленения на них отразились религиозные обычаи их победителей. Ориенталист Иенсен даже имена Вашти, Гаман, Эсфирь и др. считает отзвуками древнейших эламитских богов в Сузах, вытесненных затем вавилонскими богами, и эхом мистической борьбы двух групп божеств. Циммерн и другие исследователи утверждают, что пурим произошел или подвергся сильному влиянию вавилонского праздника нового года "загмук" в честь бога солнца и весны Мардука. Что имя Мардохай первоначально не означало ничего другого, как "слуга Мардука", как же бесспорно, как и то, что прекрасная Эсфирь - тожественна с вавилонской Иштар, богиней красоты и любви. В дальнейшем выявляются поразительные совпадения и с вавилонским мифом о сотворении мира, где Мардук также хитростью побеждает дракона Тиамат с супругой, как Мардохай и Эсфирь - Гамана и его жену.

После завоевания Вавилона персами с вавилонскими сагами смешались персидские мифы и легенды. О введении к книге Эсфири, как варианте введения к древнему восточному собранию сказок "Тысяча и одна ночь", мы уже упоминали. Персидская легенда рассказывает о царе Гамане. Визирь является отцом царицы впоследствии Схаразад (Шехеразады). Следовательно, Мардохай, приемный отец царицы Эсфири, тоже должен был стать визирем. Еврейская легенда потому превратила этого царя в Артаксеркса, что из ряда персидских царей только он не имел еще "придворного еврея". Евреи всегда больше всего надеялись на помощь царя, а со времени Неемии, царского виночерпия, приведшего их обратно из Вавилона в Иерусалим, они мечтали о влиятельном министре, который путем толкования снова или посредством красивой дочери забрал бы в руки царя. Два еврейских легендарных цикла (книга Маккавеев говорит еще об одном "дне Мардохая"); вавилонский праздник нового года, как комбинация вавилонского мифа о сотворении мифа и сошествия в ад Иштар; персидский праздник умерших фарвардиган, также продолжавшийся пять дней; персидское введение к "Тысяче и одной ночи", - все это смешалось с древне-еврейским культом умерших и с историей единственной исторической личности вельможи персидского царя Неемии. Дата была дана месяцем умерших и, быть может, с днем 13-го адара ассоциировалась через победу Иуды Маккавея над сирийским военачальником Никанором, одержанную именно в этот день. Когда евреи, несмотря на эту победу, снова попали в рабство, этот день, как день Никанора, потерял свое значение и остался только как воспоминание о старинной легенде в прославление еврейской царицы и еврейского визиря, спасших свой народ от величайшей беды.

В Вавилоне праздновали также праздник саккеев, который впоследствии смешался с древним праздником загмук. При этом какой-нибудь приговоренный к смерти преступник избирался мнимым царем. Ему предоставлялись все наслаждения, до женщин из царского гарема включительно. Но в последний день праздника с него снимались царские одежды, его бичевали и казнили. Он умирал в качестве искупительной жертвы, как олицетворение старого года или дурного времени года. Мардуку и Иштар поклонялись во время этого праздника, как богам плодородия; если они обратились в Мардохая и Эсфирь, то Гаман и его жена являлись олицетворением старого года или его враждебной зимней половины, поэтому Гаман и должен был умереть на виселице, как преступник искупитель. Быть-может, в этом драматическом представлении принимал участие, как полагает английский исследователь Фрэзер, и приговоренный преступник, в качестве заместителя Мардука. Его затем прощали, и он с королевскими почестями, оказывавшимися первоначально повешенному, вступал в главный город, вводя в него новый год или весну. В добавление к этому Лагард указывает на древний персидский обряд "въезд безбородого", когда в начале весны безбородый и, по возможности, одноглазый шут, сидя на осле, в торжественной процессии ехал в сопровождении царских телохранителей по всему городу, при чем народ воздавал шуту королевские почести, махал пальмовыми ветвями и проделывал тысячи шуток. Шут имел право накладывать контрибуцию на владельцев лавок и брать ее самовольно, если кто-нибудь отказывал. Но если он не оканчивал в известный срок своего объезд, его безжалостно избивали до смерти плетьми. Таким образом надеялись получить скорую весну и урожайный год. Он являлся, следовательно, как и царь саккеев, представителем уходящего дурного времени года. Описание того, как Мардохай в царских одеждах, на царском коне ехал по городу и как он после падения Гамана наслаждался царскими почестями, во всяком случае так поразительно похоже на это, что невозможно не подумать о смешении вавилонского праздника саккеев, с которым евреи познакомились во время вавилонского плена, с персидским праздником безбородого.

Многие черты в описании евангелистов, въезд Иисуса в Иерусалим на осле, высмеивание его в царском пурпуре, корона и скипетр, бичевание и казнь и насмешливая надпись "Иисус Назарей, царь иудейский", таким образом, открываются, как указывает проф. Древс, в совершенно новом свете, если видеть в Иисусе бога солнца.

***

Пурим, как языческий праздник, первоначально явно бойкотировался еврейской церковью. Затем, благодаря юдаизированнй книге Эсфири, он снискивал все бóльшее уважение даже у раввинов, а самая книга была поставлена наравне со священной торой. Книга Эсфири, давшая празднику новое обоснование, невероятно льстила национальному самолюбию евреев. Лишенные отчизны, рассеянные по всему свету, ненавидимые и презираемые, они тем охотнее грезили о времени, когда еврейка была царицей, а еврей - первым министром мировой державы, владеющей 127 провинциями, когда они защитили свой народ от уничтожения и выдали ему в в руки его врагов. Праздник жажды мести и книга ненависти, написанная не чернилами, а кровью и желчью, могли навеять впавшим в бессилие евреям хоть грезу о реванше. Но какой смысл имеет, что верующие евреи празднуют этот праздник до сих пор, - праздник в честь царицы, которая даже десятерых детей своего врага приказывает убить и выпрашивает у царя разрешение евреям убивать еще один день? Правда, евреи могут сослаться на то, что христианские церкви канонизировали эту книгу крови и мести и признали ее подлинной часть инспирированной самим богом библии. Вавилонская Иштар, иудейская Эсфирь, обращена была в олицетворение церкви христовой, которая назло всем врагам остается победоносной. Во всяком случае, как еврейские фанатики, в мечтах добившиеся могущества, христианские церкви в действительности топили своих противников в крови. Может быть, этим объясняется их ничем другим необъяснимая любовь к книге о прекрасной, лукавой и кровожадной вавилонско-персидско-еврейской царице Эсфири.

АРХАНГЕЛ ГАВРИИЛ, ЗЕВС И БЕЛЫЙ СЛОН.

С трудом можно себе представить более сильную противоположность, чем между известной картиной Корреджио, где изображается греческий бог Зевс в облаке, из которого виднеются только его лицо и руки, обнимающие голую земную женщину Ио и картиной Рубенса, где архангел Гавриил, целомудренно закутанный с головы до ног в развевающиеся одежды, благовествует так же целомудренно одетой деве Марии осенение ее святым духом. И все-таки оба эти представления имеют общее происхождение: бог снисходит к смертной деве и рождает с нею сына, который должен спасти мир. В конце концов, одно и то же греческое и восточное мышление отражается как в одно, так и в другом выражении. Что возвещение зачатия является только стыдливым намеком на действительное зачатие, доказывает хотя бы то обстоятельство, что Мария не могла бы быть так удивлена извещением о предстоящей беременности, ибо была обручена с Иосифом. Но ее возражение имеет достаточный смысл, если перевести на древне-ервейский язык слова греческого текста, где не сказано: "ты зачнешь", а "ты зачнешь сейчас", "ты готова зачать". На это она, конечно, вполне резонно спрашивала: "Как это возможно, когда я еще мужа не знала?" Беременность, очевидно, наступила тотчас же, ибо она "поспешно" собралась к Елизавете (от Луки, 1, 39), где изображается уже беременной.

И действительно, праздник благовещения много столетий считался не праздником Марии, а праздником Иисуса, как первый день его существования. Впервые об этом празднике упоминает святой Афанасий в 348 году, и именно как о празднике спасителя. "Этот праздник, - говорит он по-латыни, - один из праздников господа и один из первейших, ибо празднуется сошествие с небес сына божия". Позже праздник был прямо назван conceptio s. Mariae, т.-е. не благовещением, а зачатием. В Германии в средние века он назывался "Cleybentag". Это слово непосредственно происходит от bekleyben, т.-е. зачать. Мария в этот день, тотчас после благовещения архангела, зачала спасителя. Когда после долгих споров дата рождения Иисуса была установлена на 25-е декабря (чтобы христианизировать день рождения победоносного бога солнца, как и персидского Митры), днем благовещения было признано 25-е марта, т.-е. ровно 9 месяцев до разрешения; этим самым день благовещения был признан днем зачатия.

Эта дата была, правда, очень неудобна, так как приходится на пост, а иногда даже на страстную неделю, почему, напр., в Испании и празднуется перед рождеством. Праздник этот так неудобен, что профессор католического богословия при Боннском университете, д-р Кельнер, в своем сочинении "Геортология" называет его "неудобным чужеродным телом" и прибавляет: "Едва ли можно поэтому считать потерей, что в Северной Африке в последнее время этот праздник совсем оставлен". Книга эта разрешена к печатанию фрейбургским епископом, а это доказывает, что высшее духовенство не слишком высокого мнения о торжестве благовещения, - сошествия святого духа для зачатия сына божия.

***

Четыре евангелия уже потому непригодны, как источники для жизнеописания Иисуса, что они слишком противоречивы. Чудесное рождение Христа отсутствует у Марка, Иоанн отказывается от него, открыто принимая еврейско-греческое учение Филона из Александрии о воплощении "слова". Но и Лука, и Матфей, которые приводят чудесную историю рождения, неслыханным образом противоречат друг другу. Они приводят два родословных дерева, противоречащих одно другому. При откровении свыше, приписываемом всей священной библии, это было бы невозможно. Эти родословные древа должны, чтобы привлечь евреев, доказать, что Иисус Христос - ожидаемый еврейский мессия, национальный царь, и, следовательно, согласно всем пророчествам ветхого завета, является отпрыском еврейского царя Давида. Но если он происходил от царя Давида, как этого требовало еврейское писание, то он не мог быть зачатым от духа святого. Увертка в евангелии Матфея, который вставляет в царское родословное дерево Марию, слишком незатейлива и была признана подделкой более позднего времени. Чего-нибудь в этом роде требовали греки и другие язычники, которые, поскольку они не были философами, не представляли себе спасителя иначе, как героем, зачатым божеством и рожденным девой. Сначала было сочинено родословное дерево, затем к нему прибавлена история чудесного рождения, а родословное дерево должно было все-таки фигурировать в доказательство исполнения еврейских пророчеств.

Но и само родословное дерево является более поздним наслоением. Лука и объявленный впоследствии еретиком Маркион имели в своих евангелиях общую подкладку. Но евангелие Маркиона ничего не упоминает об истории рождения, в нем Иисус сходит в 15-м году царствования Тиберия "с небес в Капернаум", не рожденный. Евангелие Маркиона не знает ничего не только о чудесном рождении, но также и о крещении в Иордане, при чем дух святой, по древне-еврейски "руах", в этом евангелии женского рода, и Иисус рассказывает: "Мать моя, - дух святой, взяла меня за волосы и понесла на гору Табор". Дух женского рода - это чисто-еврейская особенность, и больше количество еврейских и христианско-еврейских тайных сект так и остались при святом духе женского пола. К истории о чудесном рождении, приписывающей святому духу мужской пол, эта история, конечно, не подходит и является более древним преданием.

В евангелии от Марка также отсутствует хотя бы малейшее указание на чудесное рождение; там также фигурирует крещение, час рождения христа, единственный важный и решающий момент для евангелистов. Павел тоже ничего не знает о непорочном зачатии, для него второстепенным вопросом является и крещение, и происхождение из рода Давидова. Единственно важным и решающим подтверждением божественной природы христа является для него воскресение из мертвых. Иисус в его глазах - сын Иосифа и Марии, рожденный от семени Давида и Авраама, и только воскресение, а не данное рождением сыновство, делало его сыном божьим. Деяния апостолов, появившиеся не ранее, чем в 120 году после рождества христова, ничего не говорят о чудесном рождении христа, и Мария рассматривается там, как совершенно обыкновенная мать. Впрочем, евангелисты Матфей и Лука в остальных частях своих евангелий как будто совсем забывают, что мать пережила такое чудо: о нем ничего не знают ни Иисус, ни жители Назарета. Это легко объясняется тем, что история об архангеле Гаврииле и святом духе вставлена в общее описание жизни Иисус значительно позднее и именно принимая во внимание не еврейских, а греческих и других языческих сторонников, чтобы пропагандировать среди язычников новую религиозную секту. Для язычников истории о богах, снисходящих к земным женщинам и оплодотворяющих их, были обычным делом. Не только боги и герои греческих и римских легенд, как Аполлон, Дионис, Геракл, Персей, Ромул и Рем и др. был, в качестве спасителей рода человеческого, зачаты от бога и земной женщины, но существовала твердая вера, что божественные качества мудрецов, как Платон и Пифагор, великих полководцев и владык, как Александр Македонский, Сципион Африканский, Август, могут быть объяснены только сверхъестественным зачатием. Греческая мифология кишит любовными авантюрами отца богов Зевса с земными красавицами, с которыми он сближается в различнейших образах: солнечного луча (с Семелой), золотого дождя, т.-е. света (с Данаей), облака (Ио), быка (Европа) и лебедя (Леда), при чем под этим всегда скрывается не что другое как оплодотворение "девственной" земли небом, светом, солнцем и дождем. Благоговейная вера в то, что боги снисходят к земным девственницам, была так широко распространена, что еще во времена цезаря Нерона видели сидящих на Капитолии девушке, которые были уверены, что любимы отцом богов Юпитером, и надеялись стать от него матерями героев. Во времена Тиверия одна благородная римлянка Паулина, супруга Сатурнина, скромная, но преданная культу египетской богини Изиды, в храме Изиды "предназначила себя для стола и ложа бога Анубиса". Чудо оплодотворения девы богом было тогда в умах людей чем-то настолько повседневным и само собою разумеющимся, что масса греков и римлян просто не могла себе иначе представить спасителя мира. Чтобы "пользоваться кредитом", он должен был быть сыном божиим, зачатым с чистой девой. Еще более это относилось к восточным религиям, от Египта до Индии, где сходящий с небес для зачатия бог является девственной царицей во сне, в виде маленького белого слона, входит через правый бок в ее лоно, не лишая девственности и сам непорочный, и в качестве Будды рождается на спасение мира.

В угоду обращенным язычникам это восточно-языческое представление о чудесном рождении было введено евангелистами в жизнеописание Иисуса. Для евреев, правда, это возвращение к язычеству было довольно тяжелым испытанием: хотя в ветхом завете и попадаются пережитки, рассказывающие о том, что некогда сыновья божьи рождали детей со смертными женщинами, но эти языческие предания были уже изжиты, и евреям, которых желали привлечь, казалось, вероятно, чудовищным допустить своего бога зачать сына со смертной женщиной, как это делали язычники. Поэтому неприятное события должно было быть насколько возможно одухотворено. Первоначально языческие христиане представляли себе всю эту историю совершенно реалистически, в роде объятий Зевса с Ио. Свадьба бога с невестой является во всех греческих и восточных мифах о спасителе чем-то само собой разумеющимся: весной, когда дракон зимы бывает побежден, небо празднует свою свадьбу с девственной землей. Отзвуком народного восприятия легенды о непорочном зачатии является распространенное на Востоке и рассказанное Вейлем в его сочинении "Библейские легенды мусульман" предание, согласно которому архангел Гавриил действует еще довольно осязательно: архангел приподнимает пальцем платье на груди Марии и дует на нее. Она тот час же чувствует себя беременной, бежит в поле и рожает там, опираясь о сухой ствол пальмы. Позднее пытались успокоить евреев и гностиков (распространенная секта, которая полагала, что христос сошел на землю, как бог), для которых вочеловечение являлось камнем преткновения, хитроумным объяснением, что божественное начало при зачатии прошло сквозь тело девы, "как сквозь трубу", следовательно, без соприкосновения, как вода сквозь трубу. Уже в конце второго столетия то же самое проповедывал еще сириец Бардезан: божественное слово "прошло через Марию". Согласно учению христианской секты докетистов, "единственный сын" спустился с трех высших эонов к земле, тут сильный луч молнии сжимается в маленькое тело, как свет в нашем зрачке; в таком виде он входит при благовещении, при котором его сопровождает архангел Гавриил, в деву и облекается в плоть. Но только через крещение в Иордане его душа получает собственное тело. Таким образом теологическая спекуляция пыталась устранить противоречие между крещением, как часом рождения, и непорочным зачатием, что, впрочем, удалось ей столь же плохо, как устранение неудобства существования обоих родословных на-ряду с чудесным происхождением непосредственно от бога. Здесь не поможет и попытка еврейских христиан поправить дело ссылкой на пророчество иудейского пророка Исайи (глава 7, 14), которое, совершенно очевидно, не имеет ни малейшего отношения к Мессии и бессмысленно притянуто к нему переводчиками, хотя в древне-еврейском тексте речь может итти как о "деве", так и о "молодой женщине". Положение безнадежно: история благовещения и чудесного рождения была и остается не чем иным как древним языческим мифологическим мотивом, который очень поздно, непосредственно перед самым "закрытием дверей", перед концом обработки и подделывания евангелия, был введен, как компромисс, имея в виду языческо-греческо-восточную конкуренцию, - в два евангелия и там, в противоречии со всем дальнейшим изложением, остался до настоящего времени.

ПОГРЕБЕНИЕ СМЕРТИ.

Во многих местностях Германии и прежней Австрии, а особенно в Богемии и Силезии, существует странный обычай: в третье или четвертое воскресенье до пасхи происходит обряд "погребения смерти" или "выноса смерти". Для этого приготовляется, большей частью из соломы, чучело. В одних местностях оно изображает мужскую, в других женскую фигуру; иногда его несут парни, иногда девушки. После обедни они собираются, часто вооруженные ремнями и палками, тащат чучело, иногда прикрепленное к шестам, через всю деревню, колотят его и затем выбрасывают в поле, принадлежащее другой общине, бросают в воду, или же сжигают.

Верналекен рассказывает о целом ряде таких обычаев в прежних областях Австрии. В окрестностях Эрудим мальчики делают накануне "черного воскресенья" "смерть". Длинную и короткую палку сколачиваю в виде креста, сверху привязывают голову в белой маске, накидывают рубашку. В воскресенье утром "смерть" с музыкой несут к ближайшему ручью или пруду. Смерть бросают в воду, и все прыгают за ней; с момента, когда один поймает смерть, никто больше не имеет права вскочить в воду. О том, кто е успел вскочить в воду, думают, что он умрет в этом году. Он должен нести "смерть" назад; затем чучело сжигается.

В Далешинце (Моравия) в третье воскресенье перед пасхой смерть в женской одежде выносится девушками. В Силезии, тоже в женской одежде и непременно в белой, "смерть" бросают в воду. На обратном пути девушки несут разукрашенную пестрыми лентами ветку и поют: "Мы вынесли смерть, мы вновь несем лето, лето и май, разные цветочки".

В пограничных с Силезией моравских деревнях смерть изгоняется в "белое воскресенье", в окрестностях Вейденау (Силезия) в "черное воскресенье", "мертвое воскресенье" выносится в поле мужская фигура и к вечеру сжигается.

Валашские девушки несут в вербное воскресенье разукрашенную лентами и цветами куклу на какое-нибудь возвышение; парни следуют за ними, бранят куклу и забрасывают ее камнями и грязью, девушки ее защищают. Торжество заканчивается тем, что девушек угощают водкой, а парней - поджаренным горохом.

В некоторых местностях Чехии, как рассказывает Рейнсберг-Дюринсфельд, взрослые девушки срезают вечером накануне "мертвого воскресенья" в лесу маленькую ель или сосну, обрубают нижние ветви, а верхние обвешивают пустыми яйцами. При этом они поют (по-чешски) следующую песню: "Лето, лето, лето! Где ты было так долго? - Я было у воды, я было у воды, мыло руки и ноги. - Фиалки и розы не могут цвести. - Перун им да поможет"... Следует отметить, что Перун - это древний славянский бог грозы. Затем они прикрепляют сделанную ими из тряпок белую куклу, украшенную, как и деревцо, красными и белыми лентами. Кукла называется "лито", и с ней на рассвете они в белых платьях обходят деревню от дома к дому, собирая дары.

В Пильзенском и Раконицком округах дети носят вместо деревца "белую женщину" на блоке.

В окрестностях Нейштадта делают из старой соломы "смерть" с лицом из белого полотна. Молодежь танцует вокруг этой фигуры и шутливо поет: "Девушка смерти, девушка смерти, что ты нам принесла? - красные яйца, желтое печенье? Кто хочет попробовать яичного печенья, приготовленного без яиц и без приправы?" или: "Посланница смерти, посланница смерти, что ты не идешь так долго? Моешь руки и ноги в воде на берегу?". Затем они проходят по городу и сбрасывают смерть с моста в воду или свергают со скалы, где дети разбивают ее и бросают остатки в воду.

Там же собираются подаяния, их складывают вместе и съедают за совместной трапезой.

В некоторых чешских местностях "смерть" сжигают на костре, в других торжественно закапывают в землю, при чем поют: "Марена, Марена! Для кого ты умерла? - Не для вас, не для вас, - для всех неверующих христиан"... Марена - это древняя богиня смерти, дух смерти, привидение.

В Чехии существует также обычай поджаривать в "мертвое воскресенье" горох и каждому входящему в избу давать по крайней мере одну полную ложку; есть поверье, что от этого бывает хороший урожай гороха. В немецкой Западной Боснии, по сообщениям Иона, существуют подобные же обычаи. В окрестностях Карлсбада и Дюнау две последние строки погребальной песни смерти гласят: "Если мы не вынесем смерти, она убьет всех старых женщин", в некоторых местностях она называется "куколка лета". Эти куклы смерти повсюду считаются чудодейственными; части их, например, вешают над конюшнями и курятниками. Когда "смерть" вынесена, деревня считается защищенной от болезней.

Этот обычай "вынесения" или "погребения смерти" существует также и в Тюрингии, Лаузице, в Саксонии, в Польше и во Франции. В Лейпциге в былое время "смерть" выносили публичные женщины и бросали ее в реку, вследствие чего, по поверью, женщины делались плодовитыми, а город очищенным и защищенным от болезней. В Нюрнберге деревенские девушки в своих лучших нарядах несли маленький открытый гроб; из него висел саван, под которым лежала кукла.

В швейцарских и пфальцских обычаях фигурирует не смерть, а зима, и происходит состязание в пении между весной и летом. Таким образом, этот обычай, повидимому, распространен в славянских и населенных славянскими выходцами или соседних со славянскими немецких и романских землях. Но "смерть" выносится также и в Индии, а именно, на седьмой день после мартовского новолуния торжественно обносят кругом богиню смерти Кали и бросают ее затем в Ганг. Также и римские весталки, блюстительницы священного огня, носили 15-го мая сплетенных из тростника кукол на священный мост, pons sublicius, и бросали их в Тибр. Какой более глубокий смысл таится в этих древних обычаях?

Ближайшее объяснение, что дело идет о символизации борьбы между зимой и летом, не достигает корня обычая. Правда, во многих старинных песнях идет речь о лете, но не о зиме, и о смерти, которая, согласно славянской мифологии, отражает древний матриархат, происхождение не от отца, а от матери, и мыслится женского пола. Правда, духовенство очень хотело бы заставить верить ,что погребение смерти введено уже после распространения христианства, а именно, что "смерть означает погребение идолопоклонства". Но уже старый ученый Норк возражает на это: "Разве не было бы удивительным чудом, что в Польше и разных областях Германии идолопоклонство было отменено в один и тот же день. И только второе чудо было бы в состоянии сделать обычай изгнания смерти столь повсеместным". Нет, "изгнание смерти - обычай древнего, языческого происхождения и представляет собой праздник весны с жертвоприношением душам умерших".

В описанных обычаях налицо все составные части языческого праздника весны, начинающегося с паломничества к древним священным рощам, древним местам сборищ, со сбора даяний и употребления их для совместной трапезы живых и душ умерших близких, с веселых игр и танцев и заканчивающегося актом изгнания духов. Вера в то, что на пасху духи находятся среди людей, что клады в это время доступны, ибо стерегущие их духи далеко, что при выкапывании их нужно молчать, чтобы духов не вызвать, довольно распространена до настоящего времени. Пасхальные костры, сожжение старых метел, на которых сидят переделанные христианством в ведьм души умерших, звон в колокола и треск ракет, чистка в домах к пасхе, сожигание сора и старой соломы, - все это - средства прогнать духов, практиковавшиеся языческими предками, когда праздник заканчивался и души предков должны были быть снова прогнаны. Языческий обычай водружать в начале праздника дерево или кол, как туманное воспоминание, удержался в некоторых местах до нашего времени в виде обычая приносить деревцо, но только теперь это изображает лето. На такие деревья в языческие времена вешали куклы, фетиши, в которых, будто бы, жила душа. Мы упоминали выше об этих куклах; пляски, которые при этом происходят, также выдают древнее происхождение. Когда духи уходят, священный фетиш делается лишним, а палки и солому бросают в воду или огонь. Белая маска и белая одежда "смерти" отчетливо указывают на языческий праздник мертвых, как и обрубание нижних ветвей дерева, яйца и поджаренный горох играли во многих мифологиях большую роль, в качестве трапезы духов. Но особенное значение имеет вышеописанный конец песни: "Если мы не вынесем смерти, она убьет всех старых женщин". Это древний языческий смысл "погребения смерти": души, которые в конце праздника не будут отосланы обратно в подземный мир, причинят вред и могут принести даже смерть. Поэтому во многих местностях Богемии набожный христианский крестьянин трясет в страстную субботу деревья, совершенно так же, как делал это его языческий предок, ибо на верхушках могли остаться души и принести дурной год или смерть дереву.

Только позже первоначальное изгнание смерти в конце праздника обратилось в состязание между зимой и летом. Но если дело только в этом, почему тогда во многих местностях участники "погребения", бросив "смерть" в воду, сломя голову бросаются бежать, в уверенности, что последнего поймает смерть? Во многих песнях при "погребении" упоминается о Марене, "духе смерти", как и о посланце смерти" и "белой женщине"; в славянских песнях, где языческие обычаи удерживались дольше всего, нигде не упоминается зима, - старинное богемское уложение о наказаниях преследовал этот обычай, - все это указывает на его языческое происхождение и характер. Это показывает и вера в волшебную силу останков куклы смерти. Борьба церкви против этого обычая в немецких странах, больше чем в славянских, повлияла на обращение его впоследствии в простой спор между зимой и летом. Ловкая рука церкви сумела в этом случае сделать неузнаваемым древний смысл этого обычая, и, быть-может, теперь и сама церковь, как и крестьяне, не подозревает о том, что это пережиток языческого культа мертвых.

ПАСХАЛЬНЫЙ АГНЕЦ У ЯЗЫЧНИКОВ, ЕВРЕЕВ И ХРИСТИАН.

Согласно свидетельству трех евангелистов (Иоанн обо всем этом ничего не знает), Иисус с двенадцатью учениками справлял праздник пасхи в Иерусалиме, куда до разрушения храма собирались для этой цели в месяц нисан все евреи, ели опресноки (мацу) и жертвенного агнца. Установление причащения, важнейшего обряда христианской церкви, связывается с еврейским праздником пасхи. Какое же значение имел этот праздник?

Вторая книга Моисея пытается объяснить происхождение е рассказывая о том, как египетский фараон запретил евреям с детьми удалиться на три дня одним в пустыню для принесения жертвы Иегове. Они хотели, следовательно, предпринять паломничество и принести жертву, при чем непременно желали взять с собой детей, ибо предложение фараона отпустить одних мужчин Моисей и Аарон отклонили. Целый ряд чародейских фокусов, которые проделывают Моисей и Аарон, торжествуя над египетскими жрецами, помогают столь же мало, как следующие за ними чума, осла, град, саранча и тьма. Тогда Иегова угрожает смертью всем первенцам египетским. Евреи же должны предохранить себя от подобной судьбы следующим образом: на десятый день первого месяца каждая семья должна взять годовалого агнца без единого недостатка, заколоть его на четырнадцатый день к вечеру, взять его кровь и поставить перед дверьми, и пучком зверобоя сделать кровавые знаки на обоих косяках и притолоке дверей их домов, где они едят. Мясо они должны есть в ту же ночь поджаренное огне, с пресным хлебом и горькими травами. Кровь на косяках и притолоке должна служить знаком для Иеговы: "Когда я увижу кровь, то пройду мимо, и пагубное бедствие минует вас". И в полночь господь убил всех первородных, от египетского царского наследника до сына нищего, и всех первородных животных; в виду этого фараон еще этой же ночью разрешил евреям уйти. И тогда на все времена был установлен праздник пасхи во время которого должно питаться только пресным хлебом (мацой) с горькими травами и целиком зажаренным ягненком в вечное воспоминание о вынужденном исходе из Египта.

Древняя картина ужасающей дикости: бог идет по улицам и убивает первенцев. Только там, где он находит сосуд с кровью и кровавые знаки на косяках, он щадит детей. Но почему же он убивает египетских первенцев? Потому, что египетский фараон не позволил евреям удалиться в пустыню, чтобы принести ему жертву. Какого же рода жертвы могли это быть? В книге Моисея есть намек на это: когда фараон предлагает Моисею принести жертву, не покидая страны, последний отклоняет это предложение следующими словами (2-я книга Моисея, гл. 26): "Нельзя этого сделать, ибо отвратительно для египтян жертвоприношение наше господу богу нашему; если мы отвратительную для египтян жертву станем приносить в глазах их, то не побьют ли они нас камнями?" Речь, следовательно, идет о кровавых жертвах, и именно о таких животных, которые считаются у египтян священными, напр., осел, но, может-быть, под этим таится нечто совершенно другое. Почему кровавый бог убивает именно первородных детей египтян? Не потому ли, что не получил первенцев - детей евреев? В таком случае кровь агнца, которой обозначены косяки и притолоки, является кровью жертвенного животного взамен человеческого жертвоприношения, и там, где кровожадный бог не находит этой крови, он входит в дом и убивает первенца.

В настоящее время мы знаем, что вся история исхода евреев из Египта является сказкой, и что легенда о пасхе сочинена исключительно с целью найти историческое обоснование возникновения этого праздника. Но для истории религии это описание кровавого бога, требующего искупления кровью жертвенного ягненка жизни первенцев, весьма ценно. Этим устанавливается факт, что и у евреев, как, может-быть, и во всех древних религиях, вначале были кровавые человеческие жертвоприношения, чаще всего жертвоприношения первенцев. Но там, где в древние времена существовала жертва, существовала и трапеза, так что человеческое жертвоприношение являлось в то же время людоедством, и именно на почве религиозных понятий: единение друг с другом и с годовым божеством, медленно развивающимся из душ предков; этим совместным съеданием первоначально членов своего племени, затем чужих, постоянно возобновлялся, заключался и поддерживался кровавый союз. Только много позже были допущены, в качестве замены, с одной стороны, индивидуальные поранения (обрезание), с другой стороны - жертвоприношения животных, на-ряду с которыми все-таки долгое время еще в чрезвычайных случаях, при обетах или большей опасности для племени или государства, существовали и человеческие жертвоприношения, особенно жертвоприношения первенцев. В библии мы находим много примеров, указывающих на такие человеческие жертвоприношения (дочь Иевфая, сыновья Саула, "повешенные на солнце перед господом", неосуществившееся жертвоприношение Исаака и т.д.). Что описанный во второй книге Моисея ритуал окропления кровью косяков и притолок является древнейшим обычаем, доказало открытие клинописной библиотеки царя Ассурбанипала в Вавилоне, где описывается искупительная жертва в царском дворце. Там сказано, что должно заколоть ягненка и его кровью окропить притолоку и оба косяка дворцовых ворот, т.-е. почти дословно то, что предписывается второй книгой Моисея. Вавилонско-ассирийские обрядовые описания библиотеки и глиняных табличек черпали материал из еще более древних жреческих архивов; следовательно, отрывок об искупительном ритуале относится к временам по крайней мере за две тысячи лет до христа, ко временам до Моисея. При такой почти дословной тождественности кажется довольно правдоподобным предположение, что весь этот ритуал был просто перенят еврейскими жрецами и вставлен в кажущееся им подходящим место. Насколько такие обряды, происходящие из древнейших времен, долго живут, хотя бы давно уже потеряв свой первоначальный смысл или бессмыслицу, доказывает факт, что арабские бедуинские племена и до сих пор при освящении нового дома окропляют двери и фасад кровью козла.

Время праздника пасхи так же мало является случайностью, как и выбранный для искупительной жертвы агнец. Это был древний праздник весны и в то же время луны, один из тех праздников которые в это время года справлялись у всех народов. На Востоке в это время созревал ячмень, и только что перешедшими к земледелию народами посвящались богам первенцы плодов земных, как еще раньше первенцы людей и животных. Исследователи, библии предполагают, что введенный впоследствии праздник первой жатвы, праздник мацы, смешался с более ранним праздником жертвоприношения животных, праздником пасхи, и выступил во второй книге Моисея в качестве единого праздника. Идея посвящать первенцев жатвы божеству и только после этого собирать урожай была распространена в древности повсюду, и в то время как поэт Овидий рассказывает, что первые плоды земные посвящались богине Церере, Виргилий говорит что серпы не могли коснуться жатвы до праздника Цереры. Таким образом, и здесь речь идет не о специфически еврейском празднике, и "опресноки" поставлены в причинную связь с исходом из Египта столь же произвольно, как и жертвенный ягненок. Пресный хлеб представляет скорее первую ступень приготовления хлеба в то время, как возникал праздник, и весьма вероятно также, что жрецы во время жатвы не желали терять времени на обычное хлопотливое приготовление кислого теста.

Ягненок мог был быть выбран в качестве жертвенного животного и случайно, но он играет большую роль в столь многих культах, что другое объяснение гораздо вероятнее. Во время весеннего праздника Кибелы, передне-азиатской матери богов, оплакивающей своего сына Аттиса, жрецы разрубали на куски агнца. В Верхнем Египте жрецы приносили в жертву рогатому Зевсу Аммону (т.-е. солнцу) барана; брамины Индии делали в то же время то же самое: индийский бог смерти Шива изображался на баране; греческим богам смерти Плутону и Гекате приносились в жертву ягнята; греческий проводник душ Гермес также изображался с бараном на плечах; путем жертвоприношения барана в Танагре (Греция) старались предотвратить чуму. Неужели это совпадение в выборе жертвенного животного, столь тесно связанного с весенним культом умерших, - дело случая? Гораздо правдоподобнее астрономическое или астрологическое объяснение, что в это время весеннего равноденствия солнце входит в знак Овна в небесных зодиакальных кругах и остается там с 21-го марта до 21-го апреля. Знание путей солнца по зодиакальным кругам было очень развито в древние времена у звездовещателей вавилонян и египтян и весьма характерно для астрологических суеверий того времени, рассматривающих земные события лишь как отражения событий на звездном небе, что в месяц Овна соответствующей жертвой считался ягненок, как в месяц Тельца - с конца апреля до мая - жертвовался бык. Во всяком случае пасха не представляет собой ничего оригинального, специфически еврейского. Также и "заклание агнца" в апокалипсисе Иоанна и сравнение Иисуса христа с "агнцем божиим" в позднейшем христианстве являются лишь продолжением древнего языческого обычая "замены", "искупления", "искупительной смерти за верующих".

В течение времени существования иерусалимского храма еврейские первосвященники сосредоточили культ Иеговы, ставшего за это время, особенно под влиянием персидского учения о божестве, более человечным, в Иерусалиме, там же праздновался и праздник пасхи. После того как храм был разрушен и евреи рассеялись по земле, праздник стал семейным, когда евреи наслаждались воспоминанием о фантастическом чудесном спасении из Египта и, подвергаясь постоянным преследованиям, находили в нем утешение и бодрость. Но какой смысл имеет праздновать тот случай, что однажды, тысячи лет назад, еврейские кочующие племена, как и другие народы, перешли от людоедства и убиения детей к жертвоприношению животных и плодов? Этот пример еще раз показывает, как цепко держатся религиозные предрассудки, хотя бы в сопровождении удивительнейших обрядов. Ведь, ставят же евреи еще и теперь во время пасхальной трапезы бокал вина для пророка Илии, открывают двери и воображают, что его дух придет и отхлебнет из бокала и это - пережившая тысячелетия вера, будто в жертвенных трапезах принимает участие душа предка, впоследствии - божество, пьющее и ядущее с членами своего племени, при чем вино служило заменой крови. Христианское творчество присоединилось к этой языческо-пасхальной трапезе, сделав из нее, как и из языческих мистерий азиатских, египетских и греческих тайных сект, "причастие" (как из еврейской утренней молитвы - заутреню), и этот факт является только лишним примером, с одной стороны, цепкости обрядов, потерявших в течение тысячелетий всякий смысл, а с другой стороны - способности молодых религий применяться к обстоятельствам.

ВЕЛИКИЙ ОБМАН.

Восемнадцать лет назад эрлангенский профессор Ф. Делич наделал много шуму своим первым докладом "Библия и Вавилон"13. К негодованию всех набожных евреев и христиан он, на основании новых открытий, доказал глубокое влияние на так называемое "священное писание" многих вавилонских легенд и мифов о божествах, которые старше его на многие тысячи лет. Целый поток возражений и полемических статей и брошюр со стороны еврейских, католических и протестантских борцов за веру пытался спасти "божественное откровение" "ветхого завета". Но это только побудило Делича продолжать свои исследования в области работы древне-еврейско-арамейского словаря. Он углубил свои знания ветхого завета и издал результаты в книге под заглавием "Великий обман". Первая часть вышла во время войны, вторая последовала теперь. Прежде всего необходимо в общих чертах сообщить содержание книги Делича.

До недавнего времени единственным источником исторических данных о народах Палестины являлись библейские рассказы, но теперь найденная в Эль-Амарне, в Среднем Египте, клинопись и дворцовый архив древних царей хеттских, открытый в Богаз-Кеое (Каппадокия), бросает больше света на историю Передней Азии и вторжение израелитских бедуинов в Ханаан, происшедшее за тринадцать столетий до начала нашего летоисчисления. Таким образом, явилась возможность более резко отделить историю от легенды. Известно, что летопись событий того времени началась только пять столетий спустя и велась жрецами и пророками, которые преследовали исключительно богословские цели - сделать историю средством "умножения славы божьей". После четырех-пяти столетий предания и воспоминания, естественно, поблекли, побледнели, осложнились и были приукрашены. Сказки и легенды, и тогда создававшиеся восточной фантазией обильнее, чем где бы то ни было, смешались с преданиями. Старинные писания восьмого и девятого столетий впоследствии снова перерабатывались, применялись к современным потребностям, в зависимости от социальных, политических и бытовых обстоятельств и отвечающих им понятий, увеличивались от вставок, сокращались от вычеркиваний. Более поздние сочинения приписывались Давиду, Соломону и другим, больше чем на пять столетий старшим авторам, чтобы придать им обаяние древности и авторитетности. Из чащи сознательных и бессознательных подделок и выдумок, из смеси тенденциозно представленной истории и сказок, агитации за национального бога и частью прославления, частью упреков и гнева "избранного богом" Иахо (как произносит Делич имя израильского национального бога) народа, - Делич приводит в первой части своей книги несколько примеров.

Захват Ханаана и, между прочим, блестящее завоевание Иерихона путем громовых трубных звуков и обнесения скинии со скрижалями завета, при чем гарнизон важнейшей пограничной крепости спокойно созерцает семидневную процессию, пока не рухнули стены, приводится, как пример ветхозаветной исторической подделки. В то время, как, согласно 2-й и 4-й книгам Моисея, шествие детей израильских представляется торжественной процессией народа и жрецов, в сопровождении великолепной святыни Иахо с золотым алтарем и золотыми подсвечниками, из других документов, подкрепленных книгой Иисуса Навина и книгой судей израилевых, видно, что ворвавшиеся в Ханаан евреи были не "священным народом", а грабящей и всех до младенцев в колыбели вырезывающей ордой номадов, называемых своими оседлыми семитскими соплеменниками "абири", т.-е. разбойники, убийцы.

Явление на горе Синайской тоже подвергается со стороны Делича уничтожающей критике. Он подробно рассказывает, что 2-я, 3-я, 4-я книги Моисея, излагающие божественное откровение, являются обманом и подделкой, что 60 длинных глав Пятикнижия не имеют ничего общего с Моисеевым или божьим законодательством на Синае, а являются составной частью законодательства, сочиненного еврейскими жрецами только в пятом столетии, во времена Езры, и датированного на 9 столетий назад. Пятая книга Моисея - Второзаконие, которую Моисей, якобы, опубликовал на сороковой год после "исхода из Египта", была сочинена жрецами 680 лет спустя и датирована задним числом. Манера, с какой вторая книга царств описывает нахождение этого законодательства в храме, свидетельствует о наглом обмане, допущенном первосвященниками в союзе с "пророчицей". Обо всем остальном, якобы возвещенном с Синая Иахо, Делич замечает, что и это пестрое, весьма беспорядочное собрание часто перемешанных друг с другом законов и предписаний возбуждает большое недоверие, ибо большая часть их совершенно непригодна для кочующих в то время в пустыне израильтян, скорее имеет в виду оседлый народ и, судя уж по одному этому, сочинена несколько столетий спустя. Если законы не содержали в себе ничего нового, ничего, что требовало бы "откровения свыше", это были законы, ничем не лучше и не хуже законов, существовавших за две тысячи лет до того в Вавилоне и Ассирии, законы, совершенно необходимые для всякого мало-мальски сносного общественного строя при переходе людей к частной собственности. Рассказ о том, как бог явился лично Моисею и всему израилю в 1330 году на горе Синае, как старейшины пили и ели в присутствии бога14, как бог среди грома и молнии передал Моисею и Аарону в письменном виде десять заповедей (в том числе и запрещение "створять кумиры", непосредственно после чего Аарон, несмотря на такое импозантное заявление, делает золотого тельца), - все это божественно-театральное представление Делич определяет следующими словами: "Весь рассказ представляет собой порождение восточной, неумеренной, почти болезненной фантазии".

Но здесь критика Деличем библейской истории неожиданно обрывается, и начинается полемика против нравственных качеств еврейского национального бога Иахо и его "избранного народа". Об Иахо он рассказывает много горьких истин: он не отступил перед варварским уничтожением ханаанских народов с женщинами и детьми; он сам является ничтожеством, каким называет божества других народов, ибо ему не удалось отдать во владение своему народу обещанную землю до Евфрата, он не не может даже преодолеть конкуренцию других богов, и израильтяне постоянно поклоняются еще и другим богам. Как он мог, будучи нелицеприятным богом, после бесчисленных тысячелетий, только в 1330 г. до христа полюбить какой-то народ и сделать его своим избранником? народ, который вдобавок знать его не хотел и большей частью остался в Вавилоне, когда мог бы вернуться в Палестину? Этот Иахо вообще в смысле нравственности стоит на довольно низкой ступени развития. Он помог, например, Аврааму подсунуть его жену Сару, выдавая ее за свою сестру, фараону, а затем обрушивает на фараона страшнейшие наказания, пока тот не возвращает Сару Аврааму, сопровождая всякого рода скотом, в виде выкупа. Этот Иахо дал бесчеловечные законы, которые, правда, не позволяют бить рабыню до смерти, но до полусмерти бить позволяют. Наконец, Иахо настолько слаб в смысле нравственности, что разрешает изаильтянам двоеженство даже в случае, когда главная жена имеет детей15. К тому же он требовал себе кровавых жертвоприношений: то же самое практиковали его азиатские и прочие конкуренты, но это не является для него смягчающим обстоятельством.

Что касается еврейских пророков, то Делич не подвергает критике правдоподобности приводимых ими сведений. Самое большее, в чем он их упрекает, - это желание обратить все к большей славе Иахо и взвинтить национальное самолюбие евреев. Его критика направлена против переходящей всякие границы чудодейственной деятельности этих пророков.

Во второй части своей книги Делич снова сражается, главным образом, против Иахо. Он пытается расшифровать его имя (в древне-еврейском тексте отсутствуют гласные, а произношение настоящего имени Иахо каралось смертной казнью)16 и доказывает многочисленными цитатами, что Иахо является исключительно национальным богом израиля, как Кемош - богом племени моаб, Мильком - племени аммон, Ассур - специальным богом ассирийского народа. Этот специфический характер Иахо Делич доказывает как на основании псалмов, так и на свидетельствах пророков. К псалтырю, книге песен возвратившихся из изгнания еврейских общин, которые, несмотря на соблазнительно выгодные дела, ушли из Вавилона в Палестину, Делич проявляет совершенно особую симпатию, хотя эта книга безусловно оказывала помощь еврейско-националистическим фанатикам Иахо. Однако, возможность использовать ее в качестве христианской религиозной книги он решительно отвергает, ибо в религиозных обрядах псалмов мания величия Иахо и его евреев и нравственные понятия ничем не отличаются от таковы в Торе. Он оставляет на всякий случай лишь пару псалмов. Делич устанавливает, что Давидовы псалмы не принадлежат Давиду, но были сочинены 500 лет спустя и ничтоже сумняшеся приписаны Давиду. Он устанавливает далее, что царь Давид вовсе не быв тем набожным поэтом и певцом, каким его изображают; при этом он указывает на несколько совершенных Давидом убийств и бесчестных поступков, кончая заключением, что царь Давид не заслуживает места в христианской церкви, не заслуживает чести считаться родоначальником Иисуса.

Так основательно разъясняет Делич ветхий завет - "священное писание", "слово божие". Оно полно обмана, это настоящий сборник сумасшедших, неправдоподобных, неверных чисел, как и библейская хронология; настоящий лабиринт фальшивых представлений, вводящих в заблуждение переработок, вставок и вытекающих из них анахронизмов, невероятная смесь противоречащих друг другу отдельных показаний и целых рассказов, неисторических, выдуманных преданий, сказок, - короче говоря, книга, полная сознательного и бессознательного обмана, частично самообмана, очень опасная книга, при пользовании которой необходима большая осторожность.

После всего этого весьма понятно, что Делич придерживается точки зрения, согласно которой христианская церковь, а тем самым и христианская семья могут свободно обойтись без "ветхого завета". Но так как до сих пор существуют известные педагоги и философы, которые не могу обойтись без библейской истории о сотворении мира при уроках закона божия, то она соглашается, чтобы детям рассказывали эту историю, но прямо говорили им, что эта история заимствована у вавилонян. Неизвестно только, должны ли восхищенные историей сотворения мира дети поклоняться вавилонскому богу Мардуку или библейскому Иахо... Делич согласен также допустить школу и историю Иосифа и его братьев (хотя она выдумана, как все остальное). Но все остальное, по его мнению, лучше уж заменить древне-германскими сказаниями о героях, ибо таким образом можно привить германским детям все чисто-германские добродетели. Против десяти заповедей, как предмета школьного изучения, Делич имеет много возражений. Христианские богословы должны перестать возиться с устаревшими письменами, церковь должна перестать рассматривать ветхий завет, как "откровение божие", как "священное писание", во-первых, потому, что этим дается евреям основание для их мании величия и уверенности в своей "всемирно-исторической миссии", во-вторых, потом, что мыслящие миряне, исходя из массы безнравственных рассказов, лжи, преувеличений, выдумок и противоречий ветхого завета, как мнимого священного писания, переносят отвращение и на новозаветное писание, а в конце концов и на религию в целом. Разрушение основ веры в бога, произвести которое Делич, конечно помогает своей книгой, внушает этому почтенному ученому ужас. Нельзя быть безнаказанно немецким профессором университета, нельзя безнаказанно проявлять свободомыслие в стране набожного воспитания и нравственности. Нельзя отнимать у народа религию; но как же сделать .чтобы завоевания науки не повредили религии? И тут профессор проделывает на глазах изумленной публики поразительнейшие сальто-мортале: этот бог ветхого завета вовсе не бог, а именно только Иахо, и великий обман, который тяготел над человечеством от Авраама до откровения Делича, состоит в том, что оно полагало, будто Иахо, Иагве, Иегова, или как там еще мог зваться невыразимый господь, являлся богом, богом ныне и присно. В действительности же Иахо провозгласил еврейским национальным богом пророк Моисей, и он, как таковой, должен был объявиться тотчас же после исхода из Египта. Вероятно, основанием легенды о Синае послужила сильная гроза с громами, молниями и все поглощающей тьмой... Таково представление о возникновении религии, для которого вовсе не нужно быть профессором восточных языков и исследователем библии!

Мы видим, что, вместо того, чтобы ткать дальше так хорошо начатую нить доказательств библейских подделок и сказочных истории, читателю, к большому его разочарованию, ставится на вид, чтòФридрих Делич, профессор в Эрлангене, в 1921 г. находит дурного в древне-еврейском боге и (раздражительное настроение после похмелья мировой войны) в новых евреях. Историческое исследование обращается в нравственную проповедь, при чем аршином 1921 года измеряется нравственность времен за 1500, 1000 лет до начала нашего летоисчисления, что, как мы видим, часто просто вызывает смех. Разоблачение Деличем древне-еврейской литературы имеет в виду как раз ту же цель, чтó работа еврейского духовенства над ветхим заветом: это труд "во славу бога". Делич умоляет, чтобы христианство "во имя бога" отказалось от ужасающей ереси отождествления Иахо с богом, и вливает, несмотря на разоблачение подделок, сладостное утешение в души верующих: если даже еще сильнее ударить по Иахо, все равно не попадешь в милостивого бога. Отбросим Иахо, но бог царит вечно. Ветхий завет является собранием диких сказок и ужасов, подделок и фальсификаций, смешных чудес и т.д., но это ничего не значит. Кто является добрым немцем и, по крайней мере, профессором, тот не позволит этими доводами лишить себя веры. Моисей получил отставку, но религия должна существовать, хотя бы источники ее достигали до Хаммураби, за две тысячи лет до Израиля. Не потребуется много слов, чтобы доказать, какая великая ошибка заключается в попытке основать на могиле Иахо веру в бога. Сам Делич довольно ясно сознает слабость позиции, при которой взрывается фундамент христианской религии - ветхий завет, и тем самым новый завет остается висящим в воздухе. Католическая церковь, которая из весьма понятного стремления к самосохранению не позволяет тронуть ни одного кирпичика в двухтысячелетней постройке, не может отказаться ни от происхождения Иисуса от семени еврейского царя Давида, ни от предсказываемого во всем ветхом завете мессии, ни от десяти заповедей Моисея, ни от истории мироздания, грехопадения и пр., хотя бы ей тысячи раз доказывали, что это - вавилонский плагиат. Католический священник обязан каждую неделю прочитывать весь псалтирь, и на каждом шагу, - на уроке ли закона божия, или на амвоне, верующий натыкается на еврейское обоснование, на еврейские доказательства, на еврейские пророчества. Сколько цитат из ветхого завета, пророков, псалмов повторяется в евангелии! Все притязания на власть католической церкви покоятся на вере в исторического христа, который через посредство апостолов передал все эти притязания, на вере в апостольских агитаторов, которые агитацией павлианской богословской школы победили еврейство, но срослись с ним тысячами корней. Католическая церковь, которая точно знает, что вера в бога разлетится в прах, как батавская слезинка, если отломить ее кончик, всецело отождествляет Иахо с богом и так же не может отказаться ни от одной буквы ветхого завета, как и нового. Но и либеральнейшее протестантское направление никогда не решится принятием мнения Делича, отказом от ветхого завета обрубить последнюю ветку, на которой сидит. И вовсе не случайность, что воинственная песнь протестантов ("Бог наша крепость...") воспевает иудейского бога бойни, бога Саваофа, бога небесных воинств. Можно ли представить себе, чтобы, например, твердо верующие в писание англичане или буры отказались от еврейской библии?

Враждебное отношение к Деличу всех церквей само по себе нисколько, конечно, не являлось доводом против правильности его точки зрения. Но не удивительно ли, что ученый, мощными ударами молота разбивающий ветхий завет, глазом не моргнет, говоря о евангелии и деяниях апостолов с таким благоговением, словно никогда не существовало критики нового завета, словно все филологи, мифологи, геологи и историки от Бруно Бауэра и Д. Штрауса до Робертсона, Мейера, Древса, Люблинского, Кальтгофа, Кунова, Каутского и др., - все эти ученые, которые произвели над писаниями нового завета и над христианством такую же разрушительную работу, как Делич над старым заветом и иудейством, никогда не жили? Неужели он, например, никогда не слышал о своем товарище по специальности проф. Иенсене с его сочинением "Моисей, Иисус, Павел", в котором наглядно доказывается, что все эти три фигуры являются видоизменениями богочеловека Гильгамеша, - героя, сказание о котором относится ко второму тысячелетию до начала нашего летоисчисления? Возможно ли, что в его знаниях существует такой невероятный для ученого пробел, что не не имеет понятия о социальном и духовном развитии христианства под влиянием иудейства, как и греческой философии и всевозможных восточных искупительных религий? А он говорит о Иисусе с таким экстазом, словно наука не доказала уже, что Иисус - такая же мифическая личность, как и Моисей из ветхого завета.

Это великий обман, - я готов сделать уступку: самообман, - верить, что можно уничтожить ветхий завет и сохранить сросшийся с ним в одно целое миллионами нитей новый завет ,проглядеть, что от Адамова яблока до учения о спасителе тянется прямая непрерывная линия. Я разделяю с Деличем его негодование по поводу того, что нашим детям в школе и взрослым детям в жизни католическое, протестантское и еврейское духовенство забивает мозги такой книгой, какой рисует Делич библию, но объявляя ее истиной, достоверной историей, божьим откровением и т.д. Я вполне согласен с цюрихским профессором Додель-Портом, который в своем сочинении "Моисей или Дарвин" уже двадцать лет назад указывал на скандальное противоречие между достигнутым уровнем природоведения и естествознания и уроками закона божия в наших низших школах. Но то, что делает проф. Делич, можно назвать горьким раскаянием после совершения честного поступка. Проф. Делич из полемических и политических соображения, как честный буржуа, боящийся социал-демократии, хотел сохранить для народа религию, и с ужасом отказывается сделать выводы из открытой им истины. Но напрасный труд - пытаться сохранить жизнь одному из сиамских близнецов, вскрыв жилы второму.

МАРК В КАЧЕСТВЕ СВИДЕТЕЛЯ ПРОТИВ ИИСУСА.

Протестантское богословие имеет большие исторические заслуги в изучении религии. Мощными ударами молота критики она разбила фундамент той самой веры, какой с полным к тому основанием требовала католическая церковь. Ненавистное церкви изучение библии доказало бесчисленные противоречия, вставки, исторические невозможности, влияние чуждых религий. Но, в конце концов, самые решительные критики библии дошли до границы, через которую они не могли и не хотели перейти: это - вопрос об историческом существовании апостолов и самого Иисуса христа. Они создали себе, каждый по своему вкусу, идеальный образ христа, за который цепляются также отчаянно, как католические ханжи за каждое слово боговдохновенного и потому священного писания. Но либеральные пасторы не в состоянии были заклясть вызванных ими же самими духов. Где останавливались богословы, дело разрушения продолжали языковеды, историки и философы. И тем самым настоящая работа попала в руки настоящих людей, ибо было трусостью и половинчатостью со стороны науки предоставлять арену "библейской истории" богословам вместо того, чтобы объявить ее, как и остальную историю, входящей в их компетенцию, не позволяя связать себя никакими догматами и излюбленными представлениями, применить исключительно методы беспристрастного изучения.

Один из наиболее смелых ученых, несмотря на проклятия христианской церкви пошедший по этому пути, д-р Артур Древс., проф. философии в Карсруэ, в своей изданной в 1910 году книге "Миф о христе" доказал при помощи массы материала из сравнительного религиеведения, что все важнейшие, имеющие религиозное значение, черты христа имеют столь же мистический характер, как черти античных богов, героев, и основателей религий, и что напрасный труд - искать за этой божественной легендой действительно существовавшей некогда фигуры.

Можно себе представить травлю, которая была после этого организована против профессора католическими и евангелическими богословами. Не только в печати, но и на массовых митингах протеста в цирке Буша и в берлинском соборе с участием прусского министра вероисповеданий целые потоки клеветы и злословия выливались на голову ученого. В этом же году союз монистов в Берлине открыл публичную дискуссию по поводу его книги, при чем Древсу пришлось спорить с множеством пасторов. Речи были изданы в брошюре под заглавием: "Существовал ли Иисус?". Книга под заглавием "Легенда о Петре", где Древс рассматривает, как мифическое существо, этого мнимого первого епископа римского, не могла, конечно, смягчить гневные души защитников бога. В последнее десятилетие исследования в области Вавилона и Индии дали новый материал, и количество голосов, признающих проф. Древса правым, увеличилось. И вот он нанес самый решительный удар, опубликовав свою книгу: "Евангелие от Марка, как свидетельство против исторического существования христа". Древс, вместе с большинством немецких исследователей библии, считает, что евангелие от Марка старше всех остальных и, следовательно, ближе всего к так называемым апостольским временам. И вот он берет все это евангелие, от первой строки первой главы до последней строки последней главы, и доказывает, что описание жизни и деятельности христа не имеет ни малейших исторических оснований, но целиком списано с религиозных и философских учений античных религиозных систем иудейских и восточных тайных сект, и прежде всего - с "ветхого завета" и звездного неба. Старая иудейская библия должна была служить образцом, ибо в те времена необходимо было привлечь к новому учению евреев. Но это было возможно лишь в том случае, если бы удалось привести доказательства от пророчество. Нужно было показать, что жизнь и деяния Иисуса предсказаны в еврейском священном писании, и что на нем исполняются пророчества. Если, например, иудейский пророк Исаия в 53-й главе в темных словах говорит о страждущем рабе божием, который во искупление грехов людей идет на жертвенную смерть, ибо он сам этого хочет, и, "как овца, веден он был на заклание и, как агнец, перед стригущим его безгласен", то это пророчество нужно было привести, чтобы поверили, что ожидаемый евреями мессия - бог-царь уже пришел. Эта черта страждущего раба божия должна была быть приведена в жизнеописании, "да исполнится реченное пророками", как наивно говорит евангелие. На бесконечном ряде примеров из евангелия Марка и ветхого завета Древс показывает это, как на ладони. "История христа вычитывалась из ветхого завета, при чем старались внушить себе, как исполнение пророчества, то, исторический характер чего как раз был взят только из этих пророчеств". Священное писание сочиняло за сочинителя, и ветхий завет является как бы первоевангелием. Из него черпали многочисленные евангелия, - церковью были впоследствии признаны только четыре, и из разнообразных образов, созданных различными мистически настроенными кругами, образовалось впоследствии, с прибавленными под влиянием язычества и греческой философии дополнениями, твердое ядро жизни Иисуса. В эту историю верили тем тверже, что видели в ней обещание исполнения и других пророчеств. Если предсказание ветхого завета относительно страданий и смерти страждущего раба божия исполнялись в жизни и смерти Иисуса, то дрожащие от страха смерти и ужаса небытия евреи и еврейские христиане того времени могли надеяться и на предсказанный страшный суд, искупление, воскресение и бессмертие. Тут уже не спрашивали о свидетелях и доказательствах существования и смерти спасителя, а удовлетворялись священным писанием. Таким образом, становится возможным факт, что апологет Игнатий Антиохийский в первые времена христианства в споре против секты докетов, которая вскоре после предполагаемой смерти Иисуса, "когда апостолы жили еще на земле, когда еще свежа была в Иудее кровь Христа", дерзко объявили господа призраком, ссылался не на исторические факты, не на документы, не на свидетелей, а только на еврейскую библию. Древс цитирует при этом английского исследователя религий Уильяма Бенжамена Смита, который в своей книге об этом древне-христианском борце с сектами Игнатии приходит к заключению, что как раз это свидетельство безусловно противоречит догмату исторического существования христа. "Совершенно невероятно, чтобы если Иисус был исторической личностью, епископ церкви языческого христианства, отдаленный лишь на два-три дня езды от Галилеи, где должны были еще существовать доказательства чудесной жизни и смерти, епископ, который еще должен был знать первых учеников или непосредственных апостолов иисуса, который легко мог получить от них массу биографических подробностей, перед лицом достойной презрения ереси, отрицающей действительность этой чудесной жизни, не привел, несмотря на крайнюю необходимость в этом, ни малейшего факта, чтобы опровергнуть ненавистную ересь. Невероятно, тчобы такой епископ при таких обстоятельствах не в состоянии был привести ни единого, хотя бы незначительного доказательства и ограничивался уверениями в истинности сомнительного догмата и единственной ссылкой на тысячелетие пророчества в ветхом завете.

Но если жизнеописание Иисуса взято из ветхого завета, то с какой точки зрения, по какому направлению можно было достигнуть цельности мозаичного образа? Здесь Древс подходит к необыкновенно интересной, но не менее трудной области: к влиянию астрономии или астрологии на религиозную мифологию. "Ответ на это дает звездное небо". Уже во времена французской революции исследователи религий Дюпюи и Вольней высказывали мысль, что христианская историческая драма отражает лишь путь солнца через зодиакальные круги, и что Иисус есть не что иное, как повторение античных солнечных героев и богов-спасителей, как Дионис, Адонис, Аттис, Озирис, Геракл, Персей. С тех пор немало ученых интересовались связью между астрономией древних и гаданием по звездам, с одной стороны, и религиозными системами - с другой. Влияние вавилонских жрецов, являвшихся одновременно наблюдателями звезд и вычислителями их путей и отношения друг к другу, на все античные народы, до евреев включительно, установлено с полной несомненностью. Еврейские раввины не хуже халдейских жрецов умели читать по звездам; книга Иова не без основания спрашивает: "Можешь ли читать письмена небес или рисовать их на земле?" Вавилоняне верили, что судьбы людей записаны в звездах, что звездное небо - великая книга откровений, где можно прочесть все происходящее на земле. Если мессия являлся "истинным солнцем", то следовало искать его путь среди созвездий, обозначенных на звездных картах фигурами и названиями среди зодиакальных кругов. "Этапы" его жизни и страданий были не только предсказаны в ветхом завете, но и нанесены на звездное небо, как в священном писании. Между прочим, в этом нет ничего нового, ибо греческие поэты и александрийские мифологи воспевали подвиги своих богов и героев по созвездиям и их положению по отношению к солнцу. Гомер при описании щита Ахиллеса в "Илиаде" имел в виду группу звезд. Древс с картиной звездного неба в руках три раза ведет читателя по пути солнца через двенадцать зодиакальных кругов и с поразительной ясностью показывает, как текст евангелия от Марка шаг за шагом совпадает с зодиакальным кругом каждого месяца, с его астрологическим значением.

Нам пришлось бы перепечатать всю книгу, чтобы показать, как проводит Древс свои доказательства. Мы приведем лишь маленький пример: речь идет о главе 15-й евангелия Марка, стихи 16-20.

"А воины отвели его внутрь двора, т.-е. в преторию и собрали весь полк. И одели его в багряницу и, сплетя терновый венец, возложили на него. И начали приветствовать его: "Радуйся, царь иудейский". И били его по голове тростью и плевали на него, и, становясь на колени, кланялись ему. Когда же насмеялись над ним, сняли с него багряницу, одели в собственные одежды и повели, чтобы распять его".

"Возможно, что этот рассказ является первоначальной соответствующей иудейской сценой (перед синедрионом), как полагает Вендланд, или наоборот. Во всяком случае, он является только более подробным изложением приведенного в стихе 15-м бичевания Иисуса и, повидимому, только позже введен в рассказ. Очень сомнительно, чтобы рассказчик был к этому побужден действительным ходом событий. Совершенно ясно, что вовсе не показания очевидцев дают евангелистам материал. Уже тот факт, что он заставляет собраться для издевательства над Иисусом "целую когорту", т.-е. шестьсот человек, является неслыханным преувеличением. Замечанием, что это произошло во дворе, "называемом преторией", он старается показать, будто обладает точными сведениями относительно места, где произошло это событие. Но вместо этого он доказывает только полное свое невежество, ибо двор не может быть преториумом (казенная квартира наместника?). Впрочем, в словах "называемом преторией", по мнению Брандта, речь идет о данном тексту Матфея толковании, которое гласит: "Тогда, взявши Иисуса в преторию, собрали на него весь полк". Очень невероятно, также, чтобы солдаты надели на него багряницу. Они, надо полагать, - правильно замечает Брандт, - не ограбили как раз перед тем какого-нибудь дворца. Матфей упоминает, правда, только о "красном плаще". Но рассказ все же сохраняет характер выдумки, при сочинении которой перед глазами рассказчика мелькали сцены осмеяния царя сатурналий римскими солдатами.

"Евангелист был, конечно, принужден составить этот рассказ, как и тогда, когда описывал осмеяние Иисуса перед синедрионом, на пророчеств Исаии, 50, 6: "Я предал хребет мой бьющим и ланиты мои поражающим, лица моего не закрывал от поруганий и оплевания". Но здесь, как и раньше, перед глазами евангелиста образ звездного неба, а именно то обстоятельство, что когда солнце всходит под знаком Козерога, созвездие Волопаса с копьем (тростник или пастушеский посох) встречается с Гераклом, поднятая правая рука которого с дубиной уже раньше дала ему указание, что Иисуса били кулаками, а его коленопреклоненное положение заставило его написать, что солдаты становились перед Иисусом на колени и били его палкой по голове. Около Волопаса, как раз в верхнем меридиане, находится созвездие (северного) Венца: это терновый венец ,надетый солдатами на спасителя. "Породу терновника, из которого они ради насмешки или мучения сплели ему венец, точно определить невозможно", - так поучает нас Клостерман. Это, во всяком случае, весьма прискорбно. Мы пришли, таким образом, с евангелистами к зодиаку Козерога когда солнце ежегодно подвергается влиянию враждебных зимних созвездий и умирает, при чем торжествует Скорпион, знак смерти. И последующие строки говорят о распятии".

Даже при самом недоверчивом отношении к этой теории, в конце концов, все-таки невозможно допустить множество совпадений между земным путем Иисуса, составленным из различных мест ветхого завета, и небесным путем солнца. Под знаком Козерога, небесной преисподней или пустыни, неплодородного времени года, начал жизнь Иисус в евангелии от Марка, с Иоанном Крестителем, вопиющим в пустыне, и закончил ее смерть и погребением снова под знаком Козерога. Нужно проследить это оп небесному глобусу или по карте звездного неба, чтобы убедиться, сто если незначительные подробности и противоречивы, то астральный фундамент и сильнейшее влияние на евангелие безусловно неоспоримы. Несмотря на это, в предисловии к своей книге Древс заявляет, что принятие или отклонение астрального метода не имеет ничего общего с окончательными выводами книги, что даже без признания факторов, участвовавших в составлении евангелия, исследование каждой черты, каждого изречения, каждого отдельного поступка Иисуса, дает следующий результат: евангелие от Марка, а тем более все остальные, не заключают в себе никаких признаков биографической и исторической действительности, в них нет ин единой черты, не происходящей из исторических воспоминаний. Жизнь Иисуса оказывается сочинением по образу Авраама, Моисея, Ильи, Ионы и мессианских предсказаний иудейских пророков, проведенным согласно пути солнца по зодиакам и сопровождающим их созвездиям. Если взять другую книгу Древса "Миф о христе", которая занимается больше влиянием языческих религий и мистерий на возникновение христианства, то его происхождение освещается таким ярким светом, затемнить который не в состоянии целые горы книг католических и протестантских богословов.

Марк в качестве свидетеля против существования Иисуса! - мудрено ли, что вся буржуазная пресса пробует убить книгу гробовым молчанием? Зато рабочие все больше интересуются вопросами истории религий, и я не сомневаюсь, что скоро мало останется библиотек рабочих союзов, которые не назовут дельную книгу Древса о евангелии Марка своей собственностью.

БЫЛ ЛИ ИИСУС ХРИСТОС СОЦИАЛИСТОМ?

Несколько фраз из так называемой "нагорной проповеди", несколько горьких слов о богатых, несколько сообщений из деяний апостолов о коммунистическом образе жизни первых христиан вот уже лет пятьдесят привели к тому, что некоторые социал-демократические ораторы на митингах и некоторые авторы в статьях и фельетонах провозглашают христа "первым социалистом", а социализм - настоящим истинным христианством. При этом они создали себе о христианстве особое представление, каким оно должно бы быть и, по их мнению, когда-то было, пока благодаря злостности попов, не дошло до того, что борется с социализмом. По их понятиям, совершенно непостижимо, почему верующий крестьянин или фабрикант не является социал-демократом, и, по их мнению, очень просто внушить, ссылаясь на христа, верующим женщинам и мужчинам из рабочего класса, что, собственно говоря, они должны бы быть социал-демократами17.

Маленькая книжечка под заглавием "Иисус христос, учитель религии социализма", д-ра Густава Гофмана, побуждает меня заняться вопросом о таком соединении социализма и христианства. Автор прямо-таки разливается в хвалах и славословиях христу, так что местами кажется, будто читаешь литанию с перечислением всех красот и прелестей "сладчайшего сердца Иисуса". Прямо поражаешься открытиями, выясняющими, чем собственно был Иисус христос: "Величайший гений, при помощи которого природа укрепила любовь к человечеству"... "Человек из плоти и крови, как все мы, но далеко переходящий границы своего времени; его душа далеко несется через тысячелетия в мир нового человечества"... "Эта оригинальность, эти гениальные идеи"... "Иисус был человеком, гениальным человеком, религиозным гением и потому остался в веках величайшим из людей...", "его сердце полно было священнейших чувств, он носил в своей груди целый мир, вечная идея бытия стала в нем плотью"... "Любовь должна осуществиться. Еще никогда мировой принцип не жил с такой полностью в одном человеке"...

Но есть и еще более острые места: Иисус, как гений, был сыном природы, и поэтому, - здесь автор ласково грозит пальцем церкви, - враждебность против природы и свободного исследования противоречит духу христианства. Покайся, Рим и Берлин. Да, что там, Иисус был первым монистом, прямым предшественником Вильгельма Оствальда: "В птицах небесных Иисус чувствовал волю этого отца и в лилиях полей существование этой руководящей идеи мира"...

Но прежде всего Иисус - это "любовь". И он сказал: "Горе вам, богачи! Горе вам!" В этом корень христианства. Он отвергал богатство. Он сказал, что его ученики должны раздать все, что имеют. Во всяком случае, имущество перешло бы, таким образом, к другому, и, во всяком случае, Иисус не знал как распутать всю эту туманную историю, "но он чувствовал, что так не может продолжаться, что нужен новый христианский порядок". Почувствовав это, он, конечно, почувствовал, что такой христианский порядок возможен только при обобществлении орудий производства. Таким образом, "основные идеи, из которых развилась наша борьба за социалистический строй, жили 2.000 лет назад в груди назарянина". Получилась такая удачная каша из социализма и христианства, что можно основать новую "религию социализма", - будем надеяться, что, по крайней мере, без любвеобильного папы и епископов.

Заняться всем этим хламом стоит труда лишь потому, что пора, наконец, указать, что прошло уже полстолетия изучения и критики библии, результаты которой, к сожалению, очевидно, плесневеют в библиотеках, неизвестные социал-демократическим авторам и ораторам. Когда они такими яркими красками рисуют христа, хочется прервать их вопросом: Откуда вы это знаете? Знаете ли вы, что защитники исторического существования христа дают уже последние бои, прикрывая свое отступление? Знаете ли вы, что евангелие рассказывает мифы, взятые у переднеазиатских религий о спасителе, что даже верящий в историческое существование Иисуса исследователь Вейнельти ("Иисус в XIX столетии") говорит, что христология (учение о христе) "была уже почти готова прежде, чем Иисус пришел на землю, чем бесчисленные подробности образа христа взяты из языческой мифологии и из ветхого завета и вставлены в евангелие. Но не только жизнеописание является подражанием и приукрашиванием языческих сказаний о спасителе и еврейских мессианских надежд, но, согласно последним исследованиям, особенно Робертсона и Древса, с текстами в руках доказано, что и нравственное содержание нагорной проповеди, этика, якобы свойственная только христианству, имела предшественниц в язычестве и еврействе, что "социальное учение Иисуса" было только выражением восприятия некоей, питаемой еврейским мессианством, греческой философией и переднеазиатскими мифами о спасителе сектой. "Имя христа является, - как говорит дельный бременский пастор Кальтгоф, - пустым сосудом, в который каждый богослов вливает свое идейное содержание". Но оказывается, что не только протестантские богословы, но и некоторые "социалисты" перепутав формы древнего рабовладельческого хозяйства и идеологию тогдашнего нищенского коммунизма с условиями современного капиталистического строя вливают в этот пустой сосуд, правда, не свои идеи, но свое красноречие.

Определять евангельского Иисуса христа, даже если бы он действительно жил, как социалиста, было бы так же справедливо, как провозгласить его первым изобретателем воздухоплавания на том основании, что он, по сообщению евангелия, вознесся к небу.

Социализм не нуждается ни в каком елее, ни в каких чувствительных грезах: красивые слова нагорной проповеди за двенадцать столетий господства имущих так же мало их тронули, как зефир железную крышу. Из богатых крестьян и капиталистов не сделать социалистов, если бы даже случилось чудо и пасторы с амвона стали им проповедывать, что социализм есть нечто иное, как истинное христианство. Неимущих же подобной проповедью "религии социализма" можно только сбить с толку. Победе социализма способствуют совсем иные факторы, чем цитаты из нагорной проповеди и других мест евангелия, которым, впрочем, можно противопоставить совершенно противоположные цитаты из того же евангелия. Углубляющиеся классовые противоречия, развитие индустрии, техника, химия, концентрация капитала, организация рабочих, возрастающее влияние ее на государственный аппарат, поднимающаяся культурность рабочих ,их способность к управлению являются для социалиста гораздо лучшими доказательствами необходимости и возможности освобождения из эпохи маммонизма, чем заплесневевшие фразы и общие вздохи любви к человечеству, раздающиеся каждое воскресенье со всех амвонов. Я не хочу сказать, что социализм придет чисто-механически и не нуждается ни в воодушевлении, ни в идеализме, но я безусловно возражаю против того, что стремление к борьбе за новый мир проистекает не из чистых человеческих чувств и знакомства с классовыми противоречиями, а нуждается снова в какой-то "религии". Оставьте мертвым погребать своих мертвецов. Социализм черпает свою силу из нашего времени, а не из еврейско-языческой путаницы изречений древности.

ПОСЛЕСЛОВИЕ К 1-МУ НЕМЕЦКОМУ ИЗДАНИЮ.

Отношение церковников всех исповеданий к моим сочинениям.
Мои скромные попытки объяснить языческое происхождение христианских праздников и современных религий, как продукта и смешения всевозможных мифов и сказаний различных религий древности, а также при случае доказать, как смешно рассматривать еврейскую библию и так называемый новый завет, как вдохновленное богом откровение, - как принуждены делать все три церкви, - вызвали множество писем ко мне и двум рабочим газетам, где я печатал эти статьи в течение года, каждый раз к соответствующему празднику. Большей частью это были выражения признательности и благодарности и пожелания видеть их изданными целиком. Это положение выражалось все сильнее и исполнено изданием настоящего небольшого труда.

Бешеные нападки тоже не заставили себя ждать, но, во всяком случае, в гораздо меньшем количестве, чем я этого ожидал. Три или четыре еврея клялись, что я гнусный ненавистник евреев, и один сравнивал меня с людьми, распространяющими сказки о ритуальных убийствах. Ну, дело обстоит не так плохо! Я знаю, что даже наиболее фанатические евреи предпочитают фаршированного гуся. Но это не мешает мне утверждать, что их предки в седой древности, равно как и другие народы, приносили человеческие жертвы и были людоедами, как и все орды доисторических времен. Крики об антисемитизме не удержат меня от того, чтобы бороться с невероятными суевериями у евреев так же как у христиан! Два письма рассматривали, как особенное оскорбление и злостность, то, что я считаю обрезание варварством и вивисекцией, возможным лишь вследствие суеверий. Я должен только констатировать, что верующие евреи так же плохо переносят критику их суеверий, как христиане - критику своего идолопоклонства, и проявляют свободомыслие только по отношению к другим. Каждому дураку нравится именно его колпак.

С христианско-клерикальной стороны я получил несколько писем ругательного характера, - все анонимные, - в которых мне сообщалось, что я - еврейский ненавистник христиан. Тут они, следовательно, сходятся. Конечно, я не ненавижу ни евреев, ни христиан, ни магометан, ни буддистов, я ненавижу только то, что им всем мешает быть разумными и нравственными людьми.

Но что меня в высшей степени поразило, то это необычайная кротость клерикальной прессы. Христианско-клерикальная пресса приняла сначала совершенно спокойно эти довольно сильные, как мне кажется, нападения на фундамент всех "данных богом" религий. Очевидно, она считала, что лучше не подливать масла в огонь и не возбуждать внимания своих овечек. Затем выступил священнический "союз защиты прав", который, однако, с изумляющей в этом случае кротостью полемизировал против одного из моих фельетонов. Он обвинял меня в том, что я - ученик Штрауса, Ренана и Делича, т.-е. знаком с наиболее старыми и слабыми сочинениями. Помещаемый в конце перечень книг, которыми я пользовался, доказывает несправедливость этого обвинения. Мне противопоставляют протестантского теолога Гарнака. Но Гарнак, как много он, к огорчению католической теологии, ссылающейся на него в борьбе против меня, ни способствовал развитию критики библии, застрял на полдороге и в настоящее время далеко превзойден. С тех пор критика библии в Германии, Англии, особенно радикально в Голландии, разбила то, что Гарнак и его школа весьма желали бы оставить в качестве фундамента христианской церкви. С тех пор дело богословских критиков библии продолжали и небогословы, следовательно, не связанные никакими церковными соображениями исследователи, филологи и историки. Противопоставлять мне в настоящее время Гарнака, - все равно, что противопоставить Кювье, Окена или Линнея естествоиспытателю новейшего времени.

Как образец того, как выглядит резкая критика моих сочинений в клерикальной прессе, приведу клерикальную газету в Граце, которая в ответ на мой фельетон "Сидел ли Петр на престоле Петра?", кроме полной порции желчи, приводит существенный аргумент, указывая, как на доказательство того, что Петр был в Риме и претерпел там мученическую смерть, на письмо Игнатия Антиохийского, на свидетельства Гая, Иринея, Климента, Тертуллиана. Листок лживо утверждает, что я об этих свидетельствах ничего не знаю. Так вот: первое письмо Климента объявлено подделкой такими выдающимися богословами, как Фолькмар, Гаусрат и др., равно как и письмо Климента к апостолу Иакову и все приписываемые ему документы подделаны (частью полностью, частью при помощи позднейших вставок). Также и письма Игнатия к римлянам считаются частью поддельными, частью до такой степени измененными при помощи более поздних вставок, что никаким образом не могут служить доказательством. К тому же единственное место этого письма, где говорится о Петре, гласит: "Не как Петр и Павел, приказываю я вам". Что это за доказательство существования Петра, если бы даже это не было подделкой? Все прочие "свидетельства" бытности Петра в Риме и его мученической смерти происходят из второй половины столетия после р.х., получены преимущественно из третьих рук и притом на половину подделаны. У Иринея ("Против еретиков") встречается замечание, что римская церковь основана Петром и Павлом. Тертуллиан (160-220 гг.) - совершенно ненадежный, вследствие своей легковерности, свидетель. Писал же он историю больших преследований христиан во время Нерона, которые никогда не имели места! Клерикальному автору статьи следовало бы ознакомиться с книжечкой проф. Древса "Легенда о Петре", или, если ему слишком неприятен этот радикальный профессор, с сочинением Ошара "Исследование о преследовании христиан во времена Нерона" (появилась на французском языке в 1885 г.), тогда он, может быть, перестал бы ссылаться на заведомые подделки.

Так обстоит дело с клерикальной защитой, когда она пытается возражать по существу. Остальное - жалкий лепет и частичное признание, что церковь действительно переняла языческие праздники, или как, я выражаюсь, подменила их.

Из секретного предписания управления военного духовенства австрийских военных сил (перепечатано в "Рабочей Газете" и "Рабочей Воле" от 12 марта 1922 г.), где обращается внимание бригадных пасторов на "разлагающее действие" статьи Альфа-Омега и предлагается вести борьбу с этим влиянием, видно, как тяжело эта разъяснительная работа отозвалась на черноризниках.

Наша коммунистическая партия, несмотря на вой клерикалов, будет стараться, чтобы завоевания критики библии и сравнительного изучения религии и естественных наук стали достоянием рабочих, благодаря чему они научились без церковного благословения и несмотря на церковное проклятие самостоятельно строить жизнь. Но прежде всего мне кажется нелепостью факт, что в то время, как все церкви более или менее явно стали орудием капитализма, когда папа Пий XI наградил почетным орденом главного редактора христианско-социалистической газеты и христианско-социалистической партии, - чтобы в это время социал-демократические рабочие депутаты, внутренне давно покончившие с верой в бога, по разным соображениям, иногда просто из индиферентности остаются в еврейских или христианских овчарнях. Этим они дают церкви возможность и формальное право предъявлять свои дерзкие требования к государству от имени стольких-то и стольких-то сотен тысяч или миллионов и снова и снова накладывать свою лапу на грядущие поколения. Таким образом, дети принуждены десятки лет бороться с внедренными в детские умы навязчивыми идеями о боге и дьяволе, первородном грехе и спасении, о небе и аде, со всем тем, что уже изжили родителя. Кто изжил уже детские сказки, должен вынести отсюда заключения, - выйти из религиозного общества, к которому принадлежит по рождению, и облегчить, таким образом, своим детям путь сквозь огонь борьбы. Он должен помочь освободиться от суеверий и старого идейного хлама также своим классовым товарищам. Делу не поможешь, только ругая попов, к которым потом сам же бежишь, думая, что без них нельзя обойтись при рождении ребенка, свадьбе, похоронах. Нужно читать и учиться, а затем рубить топором по корню. Если я помог этому своим трудом, то я вполне удовлетворен, сколько бы ни притворялись мертвыми еврейские и христианские стражи Сиона, сколько бы бумажных молний они в меня ни метали.

ПОСЛЕСЛОВИЕ КО 2-МУ НЕМЕЦКОМУ ИЗДАНИЮ.

Я добросовестно прочел все статьи клерикальной прессы о моей книге, поскольку они мне были известны. Их немного. До сих пор практиковалась тактика жука, притворяющегося мертвым. О содержании статей не стоит говорить: ругательства и полное невежество.

Второе здание увеличено статьей о книге исследователя Вавилона и библии Делича "Великий обман", и именно, чтобы доказать как этот заслуженный в разрушении иудейско-христианско-библейской веры ученый тщетно старается пожертвовать "ветхим заветом", чтобы спасти "новый завет". Я считаю тем более важным сказать это здесь, что движение в направлении к выходу рабочих из всех церквей, к которому я стремился, и которое за последнее время сделало большие успехи, может от этого только выиграть. И я доволен только тем читателем, который после основательного прочтения моей книги и размышления над нею выведет единственно возможное заключение, - выйдет из своей религиозной общины и воспитает своих детей без религии, - людьми, руководствующимися социальными чувствами и общечеловеческими соображениями, а не надеждой на блаженную жизнь в раю или страхом перед муками ада.

Иудейство и христианство во всех своих разветвлениях до теософии и антропософии включительно, ислам и буддизм, шаманизм и другие формы язычества одинаково служили одной цели - мистически настроить души, которыми затем тем легче овладеть в интересах имущей, господствующей клики, капиталистического государства и буржуазного строя в Европе. Сравнительное изучение религий вместо религии, естествознание и история культуры вместо догматов, елейности и мистики, - вот чего требует страждущее человечество, до сих пор не получившее помощи ни от одного из бесчисленных божеств, в которых оно столетиями и тысячелетиями верило. Тогда оно придет к убеждению, что должно освободить себя своею собственной рукой.

Альфа-Омега.

Ноябрь 1922 г.

--------------------------------------------------------------------------------

1. Как Саошиант произошел из семени Заратустры, так и по еврейском толкованию мессия произойдет из семени Давида.
2. У Марка: "одежды его сделались блистающими, весьма белыми, как свет". (Мр. гл. 9, ст. 3).
3. Мецофанти - знаменитый итальянский языковед восемнадцатого века, владевший 58-ю языками.
4. Брак между братьями и сестрами также издавна существует в восточных религиях. Озирис является братом Изиды и одновременно ее супругом, и еще у греков и римлян Зевс является мужем, и братом матери богов и царицы неба.
5. Синкретическая религия - составленная из различных культов.
6. У католиков - последний день восьмидневного праздника.
7. Крещение и день трех царей празднуются в один день. Дело только в названии.
8. Caspar, Melchior, Baltasar - начальные буквы имен трех царей-волхвов.
9. День "сретения господня" у православных, на сороковой день после рождества, у католиков празднуется, как день "очищения Марии".
10. Только у католиков. (Примечание переводчика).
11. Юницей называется молодая коза.
12. ..."И сказал Гаман царю Артаксерксу: есть один народ, разбросанный и рассеянный между народами по всем областям царства твоего... и царю не следует так оставлять их"... (кн. Эсфирь, гл. III, ст. 8).
13. Имеется несколько русских переводов. Прим. перев.
14. Делич вышучивает это, как оскорбление авторитета господа бога. Но, быть может, сущность этого рассказа заключается в воспоминании о жертвенной объединенной трапезе и о "причастии".
15. По сравнению с этим, по мнению Делича, сияет, как солнце, нравственность богов сумерийского Вавилона, за две тысячи лет до этого, которые, правда, также разрешали вторую жену, но только в том случае, если первая бесплодна; правда, не разрешали бить раба до полусмерти, но разрешали умерщвлять каждого, кто провинился в воровстве в стенах дворца или храма. Это смешное воодушевление Делича перед Хаммураби не является, как мы сейчас увидим, случайностью.
16. Деличу, очевидно, ничего не известно о роли магии имен в древних религиях. Знать имя - значить открыть тайну, разрушить магическую силу. Поэтому, напр., Иаков после своей пресловутой ночной борьбы с Иахо соглашается отпустить его лишь тогда, когда последний назвал свое имя.
17. Альфа-Омега критикует социал-демократов с коммунистической точки зрения. Прим. перев.

 

С сайта: http://ateism.ru/article.htm?no=1969

 

 

   В начало                                                                                                                                                                         Вернуться на страницу